Тысяча порезов - Энн Малком
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне показалось, что меня ударили в живот. Кристиан снимал слои, показывая мне то, чего не должен был. Вещи, которые заставили меня ненавидеть его еще меньше, хотеть его еще больше. Помимо этого, вещи приводили меня в чертову ярость, пробуждая ненависть к этой мертвой девушке.
— Ты все еще любишь ее? — спросила я, пытаясь звучать ровно, чтобы не выдать отчаяния и ревности, которые испытывала.
Взгляд Кристиана был непреклонен.
— Нет.
Хотя я и ждала этого ответа, он все равно потряс меня. Единственное слово было таким твердым и лишенным эмоций, что я отшатнулась.
— Чтобы любить ее, я должен был походить на того человека, которым был в прошлом. — Он отвел свой взгляд от моего, вместо этого глядя в бокал с вином.
Большой жест с его стороны. Признак слабости. Признак того, что разговоры о ней все еще причиняли ему боль. О прошлом.
— Тот мальчик. Незнакомец, — сказал он, снова встретившись со мной глазами. Теперь они были твердыми, но уже слишком поздно. Он показал мне что-то мягкое внутри себя. — Ее память служит мне лишь напоминанием о том, что любовь может сделать в этом мире. Как ее можно использовать в качестве оружия.
И все же в его словах не было никаких эмоций. Ни печали, ни сожаления. Просто холодная решимость, от которой у меня по рукам побежали мурашки.
Мы больше не разговаривали. Я — потому что не хотела больше ничего знать об этой его сломанной части. Он — потому что вскрыл бы старые раны.
Мы молча выпили вино, и в конце концов я заснула, мучимая кошмарами о девушке, которая могла бы превратить Кристиана в хорошего человека.
Кристиан
Сиенна не проснулась, когда я встал с кровати.
Она вытянула руки, словно ища меня в пустом пространстве, ее лицо сморщилось, и низкий вздох сорвался с пухлых губ.
Я боялся просыпаться. Каждое гребаное утро. Просто смотрел на ее лицо в тусклом утреннем свете. Едва рассвело, но я почти не спал.
Как, черт возьми, я мог вспомнить Изабеллу в этой постели? Говорить о ней было все равно что ковырять зажившую рану.
Это быстро выходило из-под моего контроля.
Я выбрал Сиенну, потому что она была единственной женщиной за двадцать пять лет, которую смог бы терпеть в качестве своей жены. Которая подходила на роль моей королевы.
Но я никогда не ожидал, что у меня будут какие-то гребаные чувства к ней.
У меня не было чувств, они мертвы.
Похоронены вместе с девушкой, которую любил двадцать пять лет назад. Мои мысли вернулись назад, пока я наблюдал, как спит Сиенна, ворочаясь в постели, борясь даже во сне.
Священник бубнил какую-то чушь.
О гребаном рае.
Как будто он существовал.
Как будто Изабелла сидела на гребаных облаках, расчесывая волосы, с улыбкой на лице, наблюдая за нами.
Гребаная чушь собачья.
Единственная причина, по которой я не развернулся на пятках, не протолкнулся сквозь толпу и не убрался отсюда к чертовой матери, — мужчина, стоявший рядом со мной. Его рука крепко сжимала мое плечо, глаза были сухими и сосредоточенными на гробе. Единственным, кто рыдал, был Лоренцо, крепко прижавшийся к матери. Он не произнес ни слова с тех пор, как я его нашел. Ни единого гребаного слова.
И я начинал расстраиваться. Лоренцо был единственным человеком, который видел, кто это сделал. Который мог бы привести нас куда-нибудь. К мести. Моя кровь взывала к этому. Я убил многих за те дни, что прошли с тех пор, как я потерял Изабеллу. Мои пальцы были сердито-красными от того, сколько я тер их, чтобы вымыть.
Я не надел костюм и гребаный галстук ради нее. Она исчезла. Она не смотрит на нас свысока. Она не в гребаном раю. Если бы небеса существовали, то и бог тоже. Если бы бог существовал, то он бы не позволил Изабелле быть жестоко изнасилованной и убитой.
Нет никакого рая.
Только ад.
Я стряхнул с себя это воспоминание, стиснув зубы, злясь на себя. Это первый раз, когда я позволил себе подумать о прошлом. Потерялся в воспоминаниях.
Так нельзя выжить в этой семье.
Сиенна.
Она чертовски опасна. Она — причина воспоминаний.
Мне нужно было убить.
Чтобы собраться с мыслями. Вспомнить, кто я, черт возьми.
И я точно знал, кого сегодня убью.
***
— У нас же сделка! — закричал он, слюна летела у него изо рта, смешиваясь с соплями, вытекающими из носа.
Он плакал, потому что знал, что происходит, этот слабак столкнулся лицом к лицу с судьбой.
Феликс вытащил его из постели в квартире, которую он раньше делил с Сиенной. Там явно царил беспорядок: на кофейном столике разлита кока-кола, повсюду валялись пустые бутылки из-под ликера, а на полу — коробки из-под еды на вынос. Он жил в грязи, развлекался, объедался, в то время как женщина, которую он должен был защищать, была в руках монстра.
Он ни хрена не пытался сделать, чтобы выяснить, все ли с ней в порядке, по крайней мере, жива ли она. Он спас свою шкуру и все. Это заслуживает наказания. А еще он знал, какова на вкус киска Сиенны. Я не мог допустить, чтобы он дышал.
— Ты не можешь этого сделать, — прошипел он, пытаясь казаться жестким, но выдавая себя за труса.
Я потрогал ножи, разложенные передо мной.
Мы были в подвале. За скрытой панелью, которая вела в эту комнату со звуконепроницаемыми стенами, находилось все оружие, известное человеку. Пол был выложен блестящим мрамором, стены выкрашены в черный цвет, украшены картинами, зеркалами. Динамики установлены высоко на стенах, иногда мы издевались над своими гостями громкой музыкой.
Два кожаных кресла стояли напротив металлического стула, привинченного к полу. Эта комната слишком хороша, чтобы в ней не было ничего, кроме бетонного пола и складного стола с ножами.
В этой семье мы так не поступали.
Мы пытали со вкусом.
За эти годы я убил много людей в этой комнате. Но не раньше, чем они тысячу раз пожалеют, что не умерли до этого. В этой комнате я пытал многих подозреваемых в убийстве Изабеллы. Никто не давал никакой информации. В самые мрачные моменты смотрел на Лоренцо, от негодования и ярости испытывая непреодолимое желание привести его сюда и заставить вспомнить тот день.
На протяжении многих лет он посещал разных психотерапевтов, и все они говорили, что недостаток памяти был вызван тем, что его
