Тысяча порезов - Энн Малком

была частью повседневных дел семьи. Возможно, разговоры о взятках, убийствах, конкурирующих семьях, пытающихся забрать то, что принадлежало им… Но ничего такого. София задавала вопросы о моей работе, о моей матери — хотя она быстро ушла от темы, когда я сказала, что мама умерла, таким тоном, который давал понять, что я не хочу говорить об этом. В ее глазах была нежность, сочувствие, которое чуть не заставило меня расплакаться. Просто немыслимо. Я ни разу не плакала из-за своей матери. Ни когда она рассказала мне о своем диагнозе, ни когда ужасная болезнь забрала ее, и даже когда ее предали земле. Но здесь, в том, что я считала холодной и негостеприимной средой, мои эмоции рвались на поверхность. К счастью, я проглотила их обратно, когда разговор вернулся к ужину, новому шеф-повару, политике и литературе.

Обычно я не была приятным гостем на ужине родителей. Не умела вести светскую беседу и плохо притворялась, что хочу находиться там. И в прошлом мне никогда не хотелось посещать такие ужины, как этот. Фальшивые улыбки, пустые разговоры, я презирала это.

Но сейчас улыбки не были фальшивыми, разговор не был пустым, и я не притворялась. В этом не было никакого смысла. Невеста Дона мафии. А кто я еще? Партнер взрослого, безжалостного преступника, который подходил мне в спальне, пугая меня настолько, что я чувствовала себя живой?

Но если такова моя судьба, то я подписала себе смертный договор, встретившись с детективом Харрисом. Он просто так не уйдет, если скажу ему, что передумала.

И я не могла передумать. Не после одного гребаного ужина. Я не могла доверять себе. Не могла доверять Кристиану. И я знала, что не могу доверять детективу Харрису, несмотря на то, что он сказал.

Конечно, все эти размышления пришли ко мне после того, как Винсенций и София уехали. После того, как в доме остались только я и Кристиан. Ну, и Феликс. Я предполагала, что тот никогда не был далеко. Он как призрак, скрывающийся вокруг особняка, преследующий меня, давал понять, что он ждет своего момента для атаки. Мои мысли возвращались к нему чаще, чем я хотела, определенно чаще, чем следовало.

Но прямо сейчас Феликс был мимолетной мыслью. Особенно когда Кристиан так на меня смотрел.

Я была в столовой, допивала остатки своего напитка, не могла или не хотела подниматься по лестнице и прятаться в своей комнате, что было бы безопаснее и лучше для меня. Теперь, с Кристианом в своей жизни, я не делала ничего безопасного.

Он прощался с Винсенцием приглушенным голосом, что заставило меня подумать, будто они говорили не об ужине. Я не могла незаметно подслушать, поэтому вернулась в столовую в поисках напитка. И была поглощена своими мыслями, разглядывая картины на стенах в поисках какой-то индивидуальности. И нашла его на длинном приставном столике. Дерево было гладким, без пыли и, вероятно, изготовленным на заказ. Сверху искусно расставлены бокалы для виски и хрустальные бокалы. Меня не интересовала роскошная, безукоризненно чистая демонстрация богатства. Нет, меня интересовали фотографии, равномерно расставленные по всей поверхности в сверкающих серебряных рамках.

Одна из фотографий Винсенция и Софии, когда они были моложе, с мальчиком-подростком. Неулыбчивый, с мертвыми глазами, он смотрел в камеру. Он был красив, как Винсенций. Я прищурила глаза, когда попыталась найти в этом мальчике след Кристиана. У него и Винсенция были разные фамилии, но я подумала, что это для юридических целей.

Он действительно был удивительно похож на них: оливковая кожа, темные волосы, намек на итальянское происхождение. Но у мальчика на фотографии были изумрудные глаза, в то время как у Кристиана были глаза цвета карамельного эспрессо. Я задавалась вопросом, кем был мальчик на фотографии и почему он не стал главой семьи. Был ли этот красивый, меланхоличный мальчик причиной печали в глазах Софии?

Прежде чем я успела обдумать это еще раз и изучить другие фотографии, я почувствовала чье-то присутствие в комнате. Мое тело напряглось, волосы на затылке встали дыбом.

Кристиан смотрел на меня, когда я повернулась, в его глазах был явный голод. Он смотрел на меня так весь вечер, не потрудившись скрыть это от двух человек за столом, которые, скорее всего, были его родителями. Казалось, их обоих это забавляло.

Мне было неловко, и я завелась, отказываясь встречаться с ним взглядом. Сказала себе, что ненавижу эту нездоровую одержимость, которую мы испытывали друг к другу. Мне не нравилась тяжесть его взгляда. Не нравилось, что каждый сантиметр моей кожи принадлежал Кристиану. Я слишком часто смотрела на свою левую руку, которую тот с удовлетворением отметил.

И теперь я была переполнена нуждой, гневом и ненавистью.

Я встретилась с глазами Кристиана и пожалела, что у меня не осталось сил выбежать из комнаты.

— Помнишь, что я обещал тебе? — спросил Кристиан, обходя стол.

Я осталась на месте, хотя инстинкты говорили бежать.

— До или после того, как ты устроил этот ужин? Или помолвку? — сплюнула я.

Кристиан не ответил, он просто продолжал наступать.

И все же я не двинулась.

Он схватил меня сзади за шею, когда подошел, не давая возможности отстраниться, даже если бы я захотела.

— София и Винсенций были впечатлены, — тихо пробормотал он. — А это нелегкий подвиг.

— Они были впечатлены качеством твоей пленницы? — ответила я с ядом в голосе. — Да они мне льстят.

Кристиан злобно ухмыльнулся, обнажив ровные белые зубы.

— Надеюсь, что твой умный рот останется таким на протяжении всего нашего брака, независимо от того, как часто я буду его трахать.

Мое тело отреагировало на эти слова, но я удержала пристальный взгляд на его лице.

— Никакого брака не будет, — прорычала я на него.

Его хватка на моей шее усилилась, его глаза прожигали насквозь.

— Продолжай говорить это себе, Сиенна. — Затем, прежде чем я успела возразить, накрыл мой рот своим.

Я не боролась с ним во время поцелуя, но тем не менее, мы сражались. Наши губы, языки и зубы со страстью столкнулись.

Кристиан переместил руки с шеи на вырез платья, где он схватил шелковую ткань и разорвал ее посередине.

Разорвал, черт побери.

Я была слишком в отчаянии, слишком обезумела от потребности, чтобы даже осознать, насколько это жестоко. Кожа загорелась еще сильнее.

Кристиан издал низкое шипение, когда его глаза пробежались по моему обнаженному телу.

— Весь этот гребаный ужин на тебе ничего не было, кроме шелка. Повезло, что я этого не знал, иначе бы трахнул тебя на столе посреди трапезы.

Он поцеловал меня еще раз, положив