Форс-ажурные обстоятельства - Валентина Андреева

Домой мы с Наташкой отправились только в девятом часу вечера, «закинув» по пути Юрия Алексеевича на станцию. Он уверял, что ему на электричке добираться до дома быстрее, и даже не заметил Наташкиной иронии насчет важности его персоны. Не всякому проложат рельсы прямо к подъезду. Расставались с ним, договорившись, что друг друга знать не знаем и в глаза никогда не видели. Впрочем, как и Марину. Чуть позднее девушка пояснила, что оформила на работе краткосрочный отпуск «по семейным обстоятельствам».

Следовало признать, что Мишурика по его просьбе они с Юрием Алексеевичем вывезли из больницы без всякой лишней суеты. Просто в начале одиннадцатого ночи, запланированной нами для похищения пострадавшего, украшенная одноразовой повязкой на лице процедурная медсестра отделения интенсивной терапии Марина зашла в палату Мишурика и на глазах у обалдевшего охранника (второй был отпущен домой) организовала спешный выезд пациента в реанимационное отделение. Сам Мишурик, успокоенный качественной инъекцией снотворного, ничего не слышал, имитировал затянувшуюся «клиническую смерть», иными словами, вносил посильное участие в дело своего спасения из лап бандитов. Охраннику было велено дожидаться визита дежурного врача, которого неизвестно, где черти носят. Как только он, уже объявленный в розыск, заглянет в палату, пусть немедленно бежит в реанимацию, там ему сейчас самое место.

Менее чем через пятнадцать минут полусонный Мишурик уже сидел в машине, за рулем которой находился его лечащий врач, неделю назад после провала на экзамене по вождению купивший права.

На свое счастье, Мишурик окончательно проснулся уже в Люберцах и очень обрадовался новой обстановке, достаточно скромной двухкомнатной квартире, в которой проживал отец Юрия Алексеевича. Малогабаритной, но уютной и значительно превышающей размерами больничную палату. Результат удачного обмена трехкомнатной московской квартиры. Благодаря этому же обмену, Юрий Алексеевич с семьей стал обладателем двухкомнатной квартиры улучшенной планировки практически рядом со своей больницей. Лечащий врач Мишурика, оправдываясь тем, что рано утром — на работу, укатил сразу же после окончания транспортировки своего пациента к отцу. Надо полагать, не очень надеялся на свой короткий опыт вождения. Удивлялся уже тому, что вообще прибыл в Люберцы, и в тайне рассчитывал часов за семь добраться назад. Если не до родного семейного порога, так до родной больницы — хотя бы к моменту утреннего обхода.

У Спиридонова-старшего Шурик не залежался. В пять утра дедуля вывез их на принадлежащую Мишурику дачку, благо находилась она неподалеку.

Утром в кабинете Юрий Алексеевич выслушал много неприятных вещей от заведующего отделением, носящий характер жалобы простой пересказ точки зрения главного врача на ночной бордель в отделении. Заодно выяснилось, что главный врач больницы — совсем не подарок и хорош только своими связями в Минздраве, которые, кстати, того гляди, оборвутся. Именно с разрешения главного врача в палате Мишурика постоянно дежурили посторонние люди — личная охрана, на которую, как заметил Юрий Алексеевич, у больного от страха глаза не глядели. Боялся ее больше, чем повторного наезда машины.

Хуже Юрию Алексеевичу пришлось при общении по телефону с многочисленными родственниками Мишурика. О наличии такого их количества и ассортимента больной даже не подозревал. Еще хуже прошла личная встреча с охранниками. Ему много чего наобещали.

Что касается обстоятельств перевода Мишурика из клиники Склифосовского в простую городскую больницу, то о них ничего не известно даже самому пациенту. С ним вообще никто не советовался. Марина на этот счет тоже недоуменно пожимала плечами.

«Сестру Наталью», о звонке которой Юрий Алексеевич сообщил пациенту, а заодно и Марине, Мишурик признал сразу. Ключевым моментом послужила Наташкина фраза о кожаном пиджаке, возвращению которого он так и не успел порадоваться.

Посадив Юрия Алексеевича на электричку, мы с Наташкой не выдержали и вернулись назад. Ради скорейших перемен к лучшему можно было еще разок припоздниться и не выспаться. Подруга уже смирилась с тем, что взгрустнувшая в одиночестве Денька наверняка пролила в отчаянии не только слезы, но и пару луж. А я успела доложить мужу, что, пользуясь оказией, заехала к бабуле. Сей факт свекровь лично ему подтвердила. Затем поныла Димке на тему, «как скучно без него в родном доме». Почти то же самое выслушала от Аленки. Только ей было скучно еще и без меня, бабули, кошек и братика, унесшегося на очередное свидание с Зайчиком.

Битый час я пыталась вытряхнуть из Мишурика правду. Накормленный и напоенный, с ощущением чувства пусть временной, но полной безопасности он возлежал в шезлонге на Наташкиной многофункциональной кухне и блаженно улыбался всей окружающей обстановке. Самое удивительное — наотрез отказался выпить.

Наташка, решившая развязать ему язык с помощью спиртного, достала из «мини-бара» под мойкой заначенные полбутылки подарочного коньяка и, весело поболтав содержимым, заговорщически предложила Мишурику махнуть «по маленькой». Он сморщился и передернулся.

— Тогда по большой? — не отставала подруга и схватила второй рукой ковшик.

— Если можно, без меня.

Шурик сказал это так, что приставать с другими вариантами просто не было смысла.

— Эк ты башкой-то треснулся! — жалостливо протянула Наташка. Заметив, что остальным искусственная поддержка морального духа на фиг не нужна, развела передо мной руками, демонстрируя свое полное бессилие, и убрала бутылку на место.

— Ну тогда начну излагать правду! — пригрозила я Мишурику. — Извини, если что не так. Если Мариночка изменит о тебе свое мнение…

— Не изменю! — прозвучал звонкий голос Марины. — Вы не можете знать правды. Но я могу и удалиться. — Она демонстративно прошаркала большими тапочками Бориса к выходу и скрылась за дверью.

— Вернись, несчастная! Незнание всей правды не освобождает нас от ответственности! — резонно крикнула ей вслед Наташка. — Обидно, если угрозы Ксении в отношении меня и Ирины Санны будут реализованы. Еще обиднее получить их не по заслугам, не зная, за что. Главное, хочешь помочь человеку, а он, убогий, этого понимать не желает. Да еще в милицию не пускает. Наверняка ждет, пока мы с помощью некоторых заинтересованных лиц автоматически отфильтруемся и выпадем в осадок.

Мишурик уже не улыбался. Мельком отметил возвращение Марины и помрачнел. Сидел, мучаясь тяжкими раздумьями. И тогда я заявила:

— Твои деньги, тысяча у.е. в ассортименте пятьсот долларов и пятьсот евро целы. Но тебя, как и всех в этом деле, наверняка больше всего интересует неиспользованный железнодорожный билет в Тамбов, приобретенный на твое имя.

Забыв о своем болезненном состоянии, Мишурик подался вперед и попытался вскочить, но рухнул обратно в кресло. Загипсованная нога глухо бумкнула об пол. Оскалившись, он мотал головой из стороны в сторону, хлопал ладонью здоровой руки по подлокотнику, стонал, рычал и то ли смеялся, то ли плакал. Во всяком случае, мы с Наташкой всерьез перепугались. Ему же наверняка было больно! И если бы не Марина, уж не знаю чем угадавшая осложнения в состоянии больного и мигом пришедшая на помощь, мы бы с подругой не хуже Деньки отметились на полу лужами. Третий раз в жизни нам приходилось видеть подобные сцены с представителями мужского рода, но так к ним и не привыкли. Только лишний раз уверились в том, что Дарвин частично прав — вторая половина человечества точно произошла от обезьян.

Вкатив Мишурику дозу успокоительного, Марина ласково поглаживала его по лицу и голове, шепча что-то про весну, луговые цветочки и перспективу новых переломов, если он будет вести себя столь неподобающим образом. И чего, спрашивается, пристала к человеку? Как выяснилось, Мишурик таким своеобразным образом хохотал! Веселился, значит. А мы-то подумали…

— Немедленно прекратите все выяснения! Вы забываете, что у Михаила Петровича была травма головы! — грозно упрекнула нас Марина.

— Честно говоря, сначала подумали, что он вообще безбашенный, то есть безголовый. Да-а-а… Ему теперь вволю и посмеяться нельзя, — слегка заикаясь, прогудела Наташка. — Видали, как на него правда подействовала? С другой стороны, смех — тоже лекарство. Источник хорошего настроения и, как следствие, усиления обменных процессов в организме. А усиление… Мама дорогая! Ир, больше ни слова! Поехали-ка домой. Правда должна быть дозированная! Ляпнешь еще что-нибудь, больной будет ржать до утра с такой силой, что мой сборно-щелевой коттедж не выдержит и сложится пирамидой Хеопса.

Мне и самой было нерадостно от такого поворота. Наташка еще не успела договорить о последствиях разорения дачного семейного гнезда, а я уже пятилась к выходу. Но Мишурик, пару раз всхлипнув, захлебнулся собственным хохотом, громко икнул, закашлялся, морщась от боли в ребрах, и поманил меня рукой, приглашая вернуться на место прежней стоянки у двухкомфорочной газовой плиты. Я не очень-то послушалась. Мне и на полпути, у дивана, было хорошо.