У последней черты - Дмитрий Ромов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она спрашивает не серьёзно, а просто иронизируя. Поэтому я не отвечаю. Пускай, должно быть, кажется себе невероятно взрослой. А я вот, кажусь себе пустоголовым мальчишкой и даже чувствую некоторую растерянность.
Подхожу к телефону и, сняв трубку, начинаю крутить диск. После пары долгих сигналов на том конце провода отвечают:
— Алло…
— Сергей Сергеевич, — говорю я, — здравствуйте. Это Егор Брагин. Не разбудил я вас? Простите за ранний звонок.
— О, Егор! — восклицает он. — Привет! Приехал? Рад тебя слышать. И нет, ты меня не разбудил, я встаю ни свет, ни заря, предполагаю, что из-за возраста, грехи давят.
— Я надеялся на это, — отвечаю я. — Не на грехи, конечно, а на то, что не разбужу. Хочу спросить, можем ли мы посотрудничать?
— С удовольствием, ты же знаешь, я всегда рад. Когда надо приезжать?
— Да, чем раньше, тем лучше.
— Ого, ну, это по-нашему. Могу минут через тридцать-сорок быть.
— Отлично, спасибо большое, буду вас ждать.
Я кладу трубку.
— Водитель, — поясняю я Наташке, — сейчас приедет и тебя отвезёт. Тебе всё ещё нужно ехать?
— Да, нужно. Я же доклад сегодня читаю в МГУ. А почему Сергей Сергеевич? Куда Павел делся?
Она осекается, поймав мой взгляд. Да, милая, вот он, на мне. Не весь, но его часть…
Я снова кручу диск телефона. На этот раз трубку не снимают очень долго. Я не выдерживаю, нажимаю на рычаг и набираю ещё раз. Теперь занято. Да чтоб тебя. Пытаюсь ещё несколько раз.
— Наташ, я пойду в душ, а ты понабирай, пожалуйста.
Карандашом с вываливающимся грифом, я царапаю на листке бумаги, лежащем на столике номер больницы.
— Вот, дозвониться трудно, но ты попробуй. Это госпиталь. Спроси, как прошла операция у поступивших сегодня с огнестрельными ранениями Павла Круглова и…
Я задумываюсь. Фамилию Рекс я не знаю.
— Павла Круглова и девушки с рыжими волосами. Зовут Дарья. Что, Наташ?
Она смотрит на меня будто только что поняла что-то страшное…
— В тебя, — тихонько говорит она. — В тебя тоже стреляли?
Я не отвечаю, несмотря на то, что мне очень хочется её успокоить и сказать, мол что ты шутишь, что ли? Нет, конечно. Мы же не в Чикаго.
Иду в ванную и забираюсь под душ. Задёргиваю занавеску и долго стою под горячей водой, устраивая настоящий хамам. Когда я выключаю воду, то из-за густого пара в ванной комнате ничего не могу рассмотреть.
Это ничего, это хорошо, это то, что мне нужно. Мгла, туман, острый горячий пар. Вот бы раствориться и самому стать паром. Вытираюсь и выхожу с полотенцем на шее.
— Дозвонилась?
Вижу по лицу, что дозвонилась. Я молча жду.
— Не хотели говорить, пришлось соврать, что я из Милиции. Секретарь Чурбанова.
— Молодец. И? Чего там?
— Девушка… м-м-м… Операция прошла успешно, она в реанимации. Посещения запрещены. Ну, и она ещё спит. Состояние, — Наташка смотрит на запись на бумажек. — Стабильное тяжёлое. Будет в реанимации минимально один день, но, вероятно несколько…
— А Пашка?
Она набирает побольше воздуха, чтоб не зареветь:
— Крайне тяжёлое… Он в коме. Прогноз вообще не берутся делать…
Вот такие дела, твою дивизию. У неё нижняя губа начинает дрожать… Ну и как её такую брать в боевую юность…
— Перитонит, — читает она, — задеты внутренние органы и… и…
Сука Зураб. Придётся его растерзать и разрезать на куски. Пашке и Дашке это не поможет, а вот мне поможет. Хорошо поможет…
— А, нет, погоди, перитонит удалось предотвратить, пуля попала в печень и да, задеты внутренние органы, кишечник…
Я молча сглатываю…
— Кто в вас стрелял? — спрашивает Наташка, а у самой глаза на мокром месте.
— Бандиты, Наташ, ограбить хотели. Иди, иди ко мне. Не плачь. Они уже не смогут больше никому зло причинить…
— Вы… ты их… убил?
— В милицию сдал, пусть суд решает убивать их или нет, — не решаюсь я быть откровенным до конца.
Но она мотает головой. Кажется не верит.
Я одеваю чистую одежду.
— Ну что, Какие у тебя сегодня планы кроме доклада? — спрашиваю я.
— У нас программа. Если меня не исключат из группы, за то что я провела ночь неизвестно где. Соседка по комнате должна была прикрыть, если что, но как там в реальности получилось, я не знаю.
Не надо было её на ночь оставлять, конечно…
Снова звонит телефон. Ферик.
— Егор! — с места рвёт он в карьер. — У меня слов нет! Я эту суку на крючья вздёрну!
Ну, и всё такое, «он меня», «да я его», «да я их всех» звучит во всех возможных вариантах и интерпретациях. Только смысла в этом всём не так уж и много.
— Надо это всё обсудить, Егор.
Не знаю, что он хочет со мной обсуждать, но пока соглашаюсь.
— Ну… что же, Фархад Шарафович, давайте обсудим, если вы считаете это необходимым.
— Конечно, Егор. Только я хочу тебя попросить… Ты не руби с плеча, Айгюль мне сказала, что ты… ну в общем, я понимаю, ты был расстроен…
Расстроен? Серьёзно? Это так называется?
— Айгюль, — продолжает он, — мне сказала, будто ты знать её не хочешь.
— Я не хочу знать Айгюль? — переспрашиваю я. — Нет, я сказал не так, какая разница, чего я хочу или не хочу. Тем более, я уже её знаю. Я сказал, что больше не буду иметь с ней никаких дел. Согласитесь, это немного другое. Я прошу прощения, мне нужно отойти ненадолго. Но вы подъезжайте, если хотите поговорить. Я пока здесь.
Поговорив с ним, я звоню Семёну и даю команду готовиться на выезд.
— Наташка, — подмигиваю я. — Ну что, отвезти тебя к твоей замдекана? Или это мужик?
— Мужик, — улыбается она. — Там вообще, только я и Ирка Левицкая девчонки, а остальные парни.
— Ботаны, надеюсь? — прищуриваюсь я. — Или мачо?
— Ты сейчас на неизвестном мне языке говоришь, — качает она головой. — Ботан это кто, ботаник, что ли?
— Молодец, шаришь. Ботан — это ботаник, очкарик и задрот, в исконном первобытном значении слова. Такие у вас отличники?
— Есть и такие, — кивает она, — а есть и как наш староста. Ты один раз его видел, не запомнил только наверное.
Запомнил, как не запомнить.
— В него все девчата влюблены, кто тайно, кто явно.
— А ты как? — хмурюсь я.
— А я никак, я бы и рада может быть, да слово дала… — она осекается поймав мой взгляд. — Прости, глупая шутка… Извини, правда… Нет, я не влюблена в него. И ни в кого другого, кроме тебя.
Звонит Сергей Сергеевич. Приехал.
Я подхожу и обнимаю Наташку.
— Ну, всё. Семён тебя
