Осколки наших сердец - Мелисса Алберт

уже начали затягиваться, на их месте образовывались шрамы. Заметил он и перемену в Фи. Изменения были незримыми, но не ускользнули от отцовского взгляда. Но он ни о чем нас не спрашивал. В разговоре с полицейским он сказал, что мы с Марион не так уж крепко дружили. Впрочем, особого рвения полицейский не проявлял. Шэрон снова оказалась права: Марион исполнилось восемнадцать. То, что с ней произошло, полицейских уже не волновало.

На наших глазах схематичный портрет Марион постепенно обрастал подробностями: склонная к девиантному поведению. Депрессивная. Исчезла. Сбежала из дома в день своего совершеннолетия. Ищи-свищи.

Так Марион исчезла во второй раз. В первый раз это случилось по моей вине. Во второй – по вине всего мира. Он просто о ней забыл.

Глава тридцатая

Пригород

Сейчас

Я шла за Марион по залитому лунным светом тротуару к открытой двери дома, выглядевшей скорее угрожающе, чем приветливо. Дом напомнил мне избушку из сказки, куда маленьких детей заманивали сладостями, а потом дети понимали, что попали в ловушку.

У дома стоял внедорожник с тонированными стеклами. Над недавно зацементированной баскетбольной площадкой висело кольцо, в траве лицом вниз лежала кукла-русалочка. Мы прошагали по двору и вошли в дом.

Это был дом открытой планировки с высоким деревянным потолком и большими окнами. Должно быть, днем тут все залито светом, как в оранжерее. С порога я увидела гостиную, находившуюся чуть ниже уровня пола, и лестницу на верхний этаж. За коротким коридорчиком темнела неосвещенная кухня. В доме пахло новой мебелью, паркетным воском и чем-то еще – от этого запаха клонило в сон, я даже зашаталась и оперлась о стену, нащупав крючок, на котором висел рюкзачок с единорогом в блестках.

– Ах да, – сказала Марион и зашептала что-то мне на ухо. Три слога, и пузырь перед глазами лопнул. От сонливости не осталось и следа.

– Что это было? – Я схватила ее за запястье. – Что ты сделала?

Она зашипела и стряхнула мою руку, ее глаза полыхнули. Но так же быстро остыли.

– Будь осторожна, – примирительным тоном произнесла она. – Не заставай меня врасплох. Не хватай меня так больше.

Я завела руки за спину и проследовала за ней по первому этажу.

Здесь стояла мягкая мебель, как будто только что из мебельного салона. Безлично блестела краска на стенах. Кажется, в доме никто не жил. По крайней мере, здесь давно никого не было. В коридорчике, ведущем на кухню, висело зеркало; во тьме блестела его граненая кромка. Но когда я прошла мимо, то не увидела в нем свое отражение.

Я остановилась. Провела рукой у лица. Ничего. В коридоре было темно, в зеркале тоже, и лишь прищурившись, я поняла, что отражение и окружающая обстановка не совпадали. В зеркале слева от меня была полуоткрытая дверь, а прямо за спиной висела знакомая полосатая шторка для душа.

За зеркалом была моя ванная. Я смотрела в него, как в окно, и, хотя давно подозревала, что Марион могла наблюдать за мной через зеркало в ванной, мне захотелось разбить его кулаком. Но она следила за мной из кухни. Поэтому я просто прошла мимо.

На подоконнике над раковиной стояли горшки с пожухлыми травами и синяя пиала, в которой поблескивали украшения. Я представила, как хозяйка этой кухни снимает кольца, собираясь мыть посуду. На кухонном островке лежал открытый журнал «Нью-Йоркер» и стояла керамическая чашка с остатками кофе. На поверхности образовалась радужная маслянистая пленка. На кухне пахло недоеденной едой из доставки и протухшим мусором. Видимо, этот беспорядок был делом рук Марион, а мусор – единственным здесь, что принадлежало ей. Раздвижная дверь в патио была открыта, с улицы доносился запах сирени и хлорки. Голубой прямоугольник бассейна светился в темноте.

– Почему не закрыла двери? – спросила я.

– Не люблю замкнутые пространства. – Она произнесла это сухо, словно в шутку, и уселась на кухонную столешницу.

– Чей это дом? – Она не ответила, и тогда я взяла журнал и прочитала имя на почтовой этикетке. – Кто это?

Она спокойно смотрела на меня.

– Ты хочешь с ним встретиться?

У меня скрутило живот.

– Он в доме?

Марион кивнула в сторону другого маленького коридорчика, ведущего из кухни. В коридоре было несколько закрытых дверей. В глубине я заметила решетчатую дверь кладовки.

– Иди, поздоровайся.

– А он…

Он в порядке? – хотела спросить я, но спросила другое:

– Он жив?

Марион ответила не сразу.

– Да, Айви. – Ее голос был спокойным, приветливым; в нем не cлышалось ни капли раздражения. – Он жив.

Мне стало стыдно, что я предположила такое, но я не до конца ей поверила и двинулась в коридор.

– Первая дверь налево, – сказала она.

Я повернула ручку и слегка приоткрыла дверь. В розетке торчал ночник – дешевая янтарная ракушка, отбрасывающая свет на лицо мужчины, растянувшегося на полу. На нем была белая футболка и трусы. Он лежал на спине, раскинув руки, ногами к двери – стоя на пороге, я видела его подошвы.

Я вскрикнула. Сдавленно, как будто увидела таракана. Но еще до того, как открыть рот, я поняла, что он дышит.

– Он жив, – повторила она с кухни.

– Что ты с ним сделала? – Я схватилась за саднящее горло, вспомнив ощущение, которое возникло сразу, как только я переступила порог. Ощущение слабости в коленях, как будто я сейчас упаду в обморок. Марион прогнала его, произнеся несколько слов. Если это было заклинание, оно пропитывало воздух в этом доме. Его можно было вдохнуть.

Я услышала ее голос. Ближе она не подходила.

– С ним все в порядке.

Я не могла заставить себя посмотреть ему в лицо. Казалось неприличным смотреть на него, учитывая, что он не мог посмотреть на меня. Вместо этого я уставилась на его руки, на чистую белую футболку. Интересно, она его сюда затащила? Или он здесь упал?

– Разбуди его, Марион.

– Нет, – обиженно произнесла она. – Мне нужен его дом.

Я попятилась и повернулась к ней лицом.

– Это нехорошо. Разве я могу тебе доверять после того, как ты показала мне это?

Она провела языком по зубам.

– Если бы я тебе это не показала, тогда не стоило бы мне доверять.

– А другие люди в доме есть?

– Какая разница?

– Для них есть!

– А для тебя? Для тебя есть разница? Они не умерли. Пока они спят, они не умрут, не состарятся, не будут испытывать голод и жажду. Они в безопасности, в этом мире им ничего не грозит. Мне нужен их дом, и когда я закончу свое дело, я верну его им. Поэтому какая разница?

– Они же живые люди, – упрямо