Иллюзия победы. Часть первая - Ник Фабер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она пару секунд помолчала, прежде чем продолжить.
— На самом деле, если бы не один из детей, то, вероятно, им бы всё удалось. Вынуждена признать, что мы слишком поздно заметили их исчезновение и спохватились лишь тогда, когда челнок с детьми на борту покинул комплекс.
— Он рассказал вам о побеге? — удивился Адлер.
— Да, Карл.
— Кто?
Эдда подняла руку и указала на одного из самых старших мальчиков.
— Двадцать второй.
***
Мальчика привели через пол часа, по личной просьбе самого Адлера. За это короткое время он успел бегло прочитать обновлённые характеристики других детей. Эдда не обманула его, говоря о том, что это её лучшее творение.
Когда Двадцать второй вошёл в комнату, Карл просто сидел в одном из кресел, ожидая его. Мальчик был абсолютно спокоен и серьёзен, не высказывая никаких признаков страха или же нервозности. Едва заметные проблески эмоций на его лице скорее подошли бы любопытству и некоторой настороженности.
— Ты знаешь, кто я такой? — спросило Адлер, не сводя глаз с паренька.
— Да, — кивнул Двадцать второй. — Вы Карл Адлер. Канцлер Рейнского Протектората.
— Доктор Лэнгдорф сказала тебе, почему я хотел с тобой поговорить?
— Нет.
Короткий ответ.
Адлер посмотрел чуть пристальнее на сидящего перед ним мальчика, на несколько секунд задержав взгляд на его глазах. Они имели тот же самый синий оттенок поразительной яркости, который Карл каждый день видел в своём собственном отражении в зеркале.
— Почему ты рассказал о побеге своих товарищей, Двадцать второй? — спросил он.
— Они не мои товарищи, — произнёс тот и в его голосе впервые с начала разговора прорезались какие-то эмоции. Это произошло столь быстро, что Адлер не успел распознать, что именно он услышал.
— Поясни, — потребовал канцлер.
В этот раз времени на ответ потребовалось больше. И даже тогда, когда молчание наконец было нарушено, Адлер услышал совсем не то, что ожидал.
— Я знаю, зачем мы здесь, — ответил Двадцать второй.
— От вас это никогда не скрывали, — произнёс Адлер. — Вы — будущее Рейна.
И это было чистой правдой. Все эти дети прекрасно знали для чего именно их готовят на самом деле.
Но вместо того, чтобы подтвердить эти слова, Двадцать второй покачал головой.
— Нет. Я... мы лишь инструмент, с помощью которого это будущее будет достигнуто.
— Странная формулировка. Учитывая будущее, которое ждёт вас.
— Одного из нас, — неожиданно поправил канцлера мальчик.
— Да, — согласился с ним Адлер. — Лишь одного. Один из вас заменит меня, когда придёт время. Один из вас станет тем, кто продолжит моё дело. Во славу Рейна. И, всё же, ты не ответил на мой вопрос.
— Разве?
Двадцать второй поднял взгляд и посмотрел сидящему напротив него канцлеру прямо в глаза.
— Да.
— Мне не нужны соперники, — произнёс Двадцать второй. — Инструмент, который не выполняет то, для чего его создали, бесполезен. Или хуже. Он может быть опасен. Ненужный инструмент выбрасывают. Я не хочу, чтобы от меня избавились, как от бесполезного инструмента, который не оправдал ожиданий. Не хочу, чтобы меня заменили. Они решили, что то, к чему их готовят — им не подходит. Значит, они бесполезны. И могут быть опасны в будущем. Возможно, что они будут опасны для меня. А от подобных угроз нужно избавляться как можно раньше.
— Цинично, — не смог не отметить Адлер. — Я бы даже сказал, что это жестоко.
— Я не идиот, канцлер, — твёрдо сказал мальчик. — Правитель либо мясник, либо мясо. Третьего не дано.
***
— Ну, как он тебе? — спросило Эдда, наблюдая за тем, как Двадцать второго уводили обратно на занятия.
— Несколько своеволен, — чуть заметно поморщился Адлер, глядя пареньку в спину.
— Все они достойные дети своего отца, — произнесла Лэнгдорф, посмотрев на Адлера.
Уже возвращаясь обратно в столицу, Карл сидел в кресле внутри бота размышлял о том, что увидел сегодня. Эдда не обманула его. Эти дети действительно могли стать той самой необходимой деталью в его плане, чтобы всё удалось так, как он задумал.
По крайней мере один из них.
Инструмент. Произнесённое мальчиком определение вновь всплыло у него в голове, заставив по-новому взглянуть на короткий разговор.
Вопрос справедливой власти всегда будет занимать особое место в человеческой истории. Какая власть на самом деле справедлива? Даже не так. Какая власть имеет право на существование? Человек — создание коллективное. Люди сбиваются в группы, которые, в свою очередь, сбиваются в ещё больше группы. Разделённые по национальному, географическому, религиозному или десяткам других признаков. Это не важно. Люди всегда стремятся к созданию организованного коллектива. И подобное образование требует управления. Оно потребно в направлении для собственного развития. В противном случае его ждёт стагнация. Деградация. Смерть.
И поэтому люди всегда будут выбирать себе тех, кто будут ими управлять. Не важно, сами ли они это сделают или же за них этот выбор сделают другие. Всегда будут те, кто будут управлять другими. Это заложено в самой человеческой природе. Конечно, всегда найдутся исключения, но они единичны. Подобно погрешностям в математических системах. Они никогда не признают чужой власти над собой. К сожалению, как показывает практика, большинство таких «исключений» сами мечтают взять власть в свои руки. Просто не имеют возможности сделать этого. Поэтому они всегда будут одиноки. Будут вне коллектива. Не способные к собственному развитию и движению вперёд.
И, в то же самое время, хоть управление даёт человеческому обществу возможность для своего развития, также оно преподносит привилегии и выгоды тому кто управляет. Очень легко соблазниться открывающиеся возможностями и использовать власть во благо себя, но не коллектива. Каждый человек порочен. Разъедающее влияние власти коснётся любого, в независимости от его убеждений и принципов.
Конечно же, здесь тоже могут быть исключения. Тоже могут быть погрешности. И, как и в любой хорошей системе, их количество ничтожно. Не способно повлиять на общий итог уравнения.
Изначально Протекторат Рейна был совсем другим. Даже его название звучало иначе. Он представлял из себя альянс из четырёх моно-системных государств, находившихся в близости друг от друга и поддерживающих между собой дипломатические и торговые отношения.
Лишь через восемьдесят четыре года, за
