Трудно быть богатой - Мария Жукова-Гладкова

— Ваша мама анекдот рассказала, — ответил Камиль и снова уставился в экран.

А я пошла к аппарату. По-моему, несмотря на включенный звук телевизора, Хабибуллин внимательно прислушивался к каждому моему слову. Но я не сказала ничего опасного для него. В Питере шел дождь и похолодало. Мы с Сергеем Сергеевичем распрощались до завтра.

Стоило мне повесить трубку, как телефон взорвался трелью. Я резко дернулась и посмотрела на Камиля.

— Бери, — сказал он. — Это тебя. Мне звонили бы на мобильник.

Дрожащей рукой я сняла трубку, не ожидая услышать ничего хорошего.

Звонил Мурат Хабибуллин. Услышав мой голос, издал вздох облегчения.

— Как ты себя чувствуешь, Оля? — спросил он. — Лежишь?

— Нет, а что?

— Разве ты сегодня не попадала в аварию? — уточнил Мурат.

На мгновение я потеряла дар речи.

— Но ведь происшествие же официально зарегистрировано, девочка, — мягко сказал Мурат. — Я уже звонил в больницу. Там сказали, что тебя отпустили на виллу.

— Да. Спасибо. Со мной все хорошо. Только немного болит голова.

— Ты не одна?

— Кате и Вите очень нравится на Кипре. Мы очень благодарны вам за этот отдых.

— Понял.

«Ничего-то ты не понял», — хотелось сказать мне, но я сдержалась.

— Вот что, Оля. Завтра возвращайтесь домой. Водитель заедет за вами и отвезет в аэропорт. Вам небезопасно оставаться на Кипре, в Питере я, пожалуй, обеспечу вам лучшую охрану.

— Но…

— Оля, в одной из гостиниц Лимассола убит твой бывший муж Алексей Багиров. Мне сообщили об этом мои люди, а час назад они снова просмотрели сводку и увидели ту же фамилию, тоже гражданки России. И снова сообщили.

— Вы хотите сказать?..

— Я хочу сказать, что вы втроем завтра должны вернуться в Россию, — голос Мурата стал жестким. — До завтра, Оля.

Дрожащей рукой я опустила трубку на рычаг.

Значит, машина сбила меня не случайно? Но откуда водитель мог знать, что я побегу в ту сторону? Или Камиль мог предугадать мою реакцию? Но ведь я сама не знала…

И Лешка… Его убили… Но он успел меня предупредить. Или за это и убили? Однако он сделал последнее благородное дело, желая спасти меня и детей…

— Мама, дядя Камиль, ужин готов! — раздался вопль из кухни.

— Пойдем! — Камиль выключил телевизор и выжидательно посмотрел на меня.

— Это был твой отец, — сообщила я. — Завтра мы возвращаемся в Питер.

Хабибуллин-младший пожал плечами и ничего не сказал. Да мы и не хотели говорить при детях.

А они постарались на славу.

Но в конце семейного вечера (а он прошел именно так) я была вынуждена сказать им, что мы завтра летим обратно.

— Но почему, мама?! Дядя Камиль, это же ваша вилла? Можно мы еще немного тут поживем?

— Это вилла моего отца, — сказал Камиль нейтральным тоном, однако я заметила, как его руки невольно сжались в кулаки. — Но когда-нибудь мы все вместе здесь отдохнем. Или где-нибудь в другом месте.

Дети попросили еще раз сходить искупаться, мы вышли к морю и решили, что завтра весь день проваляемся на пляже — до того, как нас заберет водитель.

Он позвонил, когда мы ужинали, и назначил время. Как хорошо, что самолет улетает поздно вечером! Кстати, а как сюда добирался Камиль? В среду из Питера на Кипр самолетов нет.

Хотя мог и через Москву, и через Хельсинки… С его деньгами можно выбрать любой маршрут.

Катька, Витька и я отправились собирать вещи, чтобы не тратить на это время завтра днем. Камиль снова устроился у телевизора, закончив сборы, я спустилась к нему.

— Ты полетишь вместе с нами?

— Нет, — покачал он головой, глядя в экран, затем, помолчав немного, добавил: — Будет лучше, если мой отец не узнает, что мы тут с тобой встретились… И скажи это детям.

— Как хочешь, — пожала плечами я и снова пошла наверх, чтобы уложить Витьку с Катькой. Пожелание Камиля не вызвало у них никаких вопросов.

В ту ночь он пришел ко мне. Мы заснули уже на рассвете.

Глава 26

После солнечного Кипра Питер встретил нас ветром и дождем, к тому же мы еще и не выспались: самолет прилетал рано утром. Среди встречающих стоял знакомый молодец в камуфляже, который и отвез нас в родную квартиру. Вначале мы отсыпались (я в особенности), потом весь вечер я занималась стиркой, дети вытирали накопившуюся пыль, вздыхая по пляжу, морю и солнцу. Я позвонила Сергею Сергеевичу и сообщила, что мы вернулись. В десять вечера раздался телефонный звонок. Я подошла к аппарату с содроганием сердца.

— Оля?! — послышался голос свекрови.

Я не знала, чего в нем больше: удивления или облегчения, потом к ним добавилась злость. Я ждала продолжения. И оно не заставило себя ждать.

Она уже знала про гибель сына. И, конечно, про то, что я была на Кипре. Меня обвинили во всех смертных грехах. Надежда орала так, что у меня чуть не лопнула барабанная перепонка. Выходило, что это я собственноручно прикончила бывшего мужа. С одной стороны, я понимала, что у Надежды — огромное горе. Лешка всегда был светом в окне, но, с другой, почему меня обвиняют во всех грехах? Я ведь не только не убивала Лешку, я даже подумать об этом не могла.

— Перезвоните, когда успокоитесь, — жестко сказала я, вклиниваясь в поток гневной речи, и повесила трубку…

Телефон тут же зазвонил вновь, но я не стала брать трубку.

Я отправила детей спать, сказав, что разбужу их завтра пораньше, чтобы отвезти на дачу к дедушкам.

Старики, наверное, соскучились. Интересно, Надежда к ним ездила? Да уж наверняка, ответила я сама себе. Искала нас с детками. Подозреваю, что точный адрес нашего местопребывания на Кипре свекровь не знала. А если бы узнала, что мы отдыхали на вилле Марата Хабибуллиа в обществе Камиля Хабибуллина… Кстати, откуда дедам знать, что мы на Кипре! Мадам Багирова узнала все (почти все) по другим каналам.

Когда дети заснули, я легла в ванну, но вытянуться в ней не смогла бы при всем желании.

Кипр, эллипсовидный особняк Мурата Хабибуллина под Питером. Почему у нас одним досталось все, а другим — ничего? Я еще раз обвела взглядом обшарпанные стены своей ванной и вспомнила апартаменты свекрови и Лешкин танцевальный зал.

Лешка… Бывшего, конечно, жаль. Но кто его убил? По-моему, ответ на этот вопрос был однозначным: Виталий Суворов, находившийся в то время на Кипре.

А потом я долго лежала, не обращая внимания на остывающую воду. Лешка говорил мне про тайник в своей квартире, где он спрятал компромат на обожаемую матушку. А мне эти сведения очень даже могут пригодиться…

Я подумала о наследстве. Мне, как бывшей жене, ничего не причитается. Но мои дети — это также Лешкины дети и вместе с Надеждой Георгиевной и свекром они являются наследниками всего имущества, принадлежавшего покойному. В Петровиче я не сомневалась, его мнение о бывшей женушке знала прекрасно, да и кому ему еще оставлять свои богатства, как не нам? (Его квартира и «запорожец», кстати, завещаны Витьке, моему старшему.) А, значит, нашей семье принадлежат три четвертых Лешкиного имущества. За своих детей я готова бороться до последней капли крови. Конечно, я в состоянии заработать на скудное прозябание, но если вспомнить, как они осматривали виллу Мурата на Кипре, соседние с ней дома, как любовались мной в новой шубе… Я хочу обеспечить своим детям нормальную жизнь. И почему бы мне этого не сделать, если их отец был нефтяным королем, ну пусть не королем, принцем, поправила я себя. Кому еще намерена оставлять все это добро Надежда? Родственников у нее, как я понимаю, кроме нас нет? Так пусть мои дети живут так, как им хочется жить. С другой стороны, все нефтяные деньги — грязные деньги… Жить с кровью и грязью?.. Смогу ли я? Нет, пожалуй, не смогу. Мир Надежды Георгиевны и Лешки никогда не изменится. А я, в свою очередь, тоже не смогу измениться и стать такой, как они…

Итак, следуя чисто женской логике, я решила, что наследство приму (более того, даже буду за него бороться), а в компании работать не стану — ни за какие деньги. Буду, как и раньше, писать эротические романы. Я вылезла из ванной, надела старый халат, вспоминая белые махровые одежды в домах Хабибуллина и давая себе слово обновить гардероб, как только отвезу детей на дачу, и отправилась на кухню.

В это мгновение раздался звонок в дверь.

Первым делом я глянула в окно и увидела «вольво» Надежды Георгиевны. Приехала все-таки. Что ж, с порога тетке будет заявлено, что если та позволит себе орать, ее сюда не пустят: дети спят.

В следующую секунду я онемела. Свекровь разом постарела лет на десять, если не на пятнадцать. Передо мной стояла старая, убитая горем баба, которой было наплевать на то, как она выглядит.

Я посторонилась, пропуская ее вперед. Надежда прямо проследовала на кухню, там извлекла из сумки бутылку «Синопской» и грохнула ее на стол.

— Давай Лешу помянем, — сказала она каким-то странным глухим голосом.