Фантом - Николай Лузан

Инспектор Блю Мэтью Брайен выходец из знойной Калифорнии не смог укоротить свой горячий темперамент и «засветился» на том, что взял пробу грунта перед ангаром с ракетной пусковой установкой. Этого ему показалось мало и, когда инспекция покидала ракетную базу украдкой, через окно в автобусе, попытался срисовать в блокнот систему охраны боевой стартовой позиции и антенное поле.

Следующим в списке оказался инспектор-новичок Дэвис Уильям Скотт. Держался он осторожно, куда не надо не лез и за время инспекции ничем себя не проявил. Николай собрался было перейти к следующему — Давиду Брауну, но что-то заставило его остановиться. Взгляд задержался на фотографии Скотта. С нее смотрел лет сорока пяти — пятидесяти тертый калач.

«В пятьдесят начинать простым технарем в инспекции, не поздновато ли?» — задумался Кочубей, но не это обстоятельство привлекло его внимание, а лицо Скотта.

В нем было что-то неуловимо знакомое. Но что? Николай готов был поклясться, что раньше видел это лицо. Но где, когда и при каких обстоятельствах? Он напряг память, и из разрозненных деталей начинал вырисовываться смутный образ. Казалось, еще одно, последнее усилие, и образ материализуется. Но глаза, брови, подбородок никак не хотели складываться в одно целое и в последний момент рассыпались. Собрав все снимки, на которых был заснят Скотт, Кочубей принялся лихорадочно тасовать их как карточную колоду.

— Что, Коля, родственника ищешь? — хмыкнул Остащенко.

— Погоди, Юра, не сбивай!

— С чего?

— Не могу зацепиться. Кажется, одну из этих рож я уже где-то видел.

— Какую?

— Эту, — Кочубей бросил на стол фотографию Скотта.

— Рожа как рожа, ничего особенного, — пожал плечами Юрий.

— Дело не в ней, а…

— Поройся в старых отчетах.

— К инспекциям он не имеет отношения… Е-мое?! Так это же! Нет! Этого не может быть?! — воскликнул пораженный Кочубей.

Юрий хлопал глазами и ничего не мог понять. С его другом творилось что-то непонятное. Он взлетел над креслом и, потрясая над головой фотографией, как нанайский шаман, волчком закружился в диком танце.

— Коля, что с тобой?!

— Юра! Юрик! Я знаю, где искать Гастролера!

— Что? Что ты сказал?

Но ответа Остащенко так и не расслышал. Кочубей схватил фотографию Скотта, выскочил в коридор и помчался к Гольцеву. Юрий бросился вслед за ним. Вихрем они пронеслись по коридорам и ворвались в кабинет Гольцева. Тот разговаривал по телефону и, недовольно покосившись, с раздражением бросил:

— Коля, в чем дело? У нас что, пожар?

— Круче! Александрович! Я знаю, кто Гастролер! — выпалил Кочубей.

— Что-о?! — телефонная трубка выпала из руки Гольцева.

— Разрешите посмотреть дело на Литвина! — торопил Николай.

— Литвина?! Зачем? Вы по нему не работаете!

— Там ответ: кто Гастролер!

— Коля, я понимаю, но…

— Виктор Александрович, мне только на одну фотографию взглянуть!

Гольцев, ошеломленный бурным натиском, а еще больше новостью, не устоял, и наплевав на запрет Сердюка, достал из сейфа пухлое дело и спросил:

— Какие именно?

— Те, что наружка сделала в апреле в парке ЦДХ.

Гольцев достал из дела пакет и тряхнул. На стол, подобно опавшим осенним листьям, посыпались проштампованные лиловыми печатями фотографии и схемы. Кочубей выхватил три из них. Гольцев и Остащенко нависли над его плечом. Прошла секунда-другая, и раздался радостный вопль Юрия, взорвавший тишину:

— Коля, ты гений!

Все еще не веря в неслыханную удачу, Гольцев долго вертел перед собой фотографии. На первых двух, где наружка в конце апреля засняла Доцента — Литвина в летнем кафе в парке ЦДХ, и на третьей — с американским инспектором Дэвисом Уильямом Скоттом, находившимся 8 февраля на ракетной базе в Йошкар-Оле, было одно и то же лицо.

— Виктор Александрович, это не ошибка! — с жаром убеждал Кочубей.

— Точно! Морда лица одна и та же! — вторил ему Остащенко.

— Похоже, что так, — не спешил с окончательными выводами Гольцев, но его просветлевшее лицо говорило само за себя.

Судьба? Удача? Упорство Кочубея с Остащенко, а скорее всего, и то и другое привели к цели. Гастролер, следы которого, казалось, безнадежно затерялись, всплыл самым неожиданным образом. В руках контрразведчиков, наконец, появилась ниточка, с помощью которой предстояло распутать хитроумно сплетенный «шпионский клубок».

Глава двенадцатая

Ковальчук — «русский крот»?

«Майклу!

Интересующие вас материалы по проблеме «М» согласно предложенному вами перечню мною подготовлены, в том числе и в копиях. В ближайшие дни рассчитываю получить последние данные по результатам полетных испытаний контрольной модели. Согласен на ваше предложение о проведении встречи в Москве при условии, что на ней вас будет представлять известный мне Курт. О готовности к ней сообщу дополнительно».

Расшифровка этого сообщения Фантома и подготовленный на отправку ответ лежали перед руководителем резидентуры ЦРУ в Киеве Саливаном. Он склонился над текстом ответной шифровки и еще раз перечитал:

«Ваши активность и настойчивость в нашем совместном стремлении внести ясность в проблему «М» вызывают у нас восхищение. Те титанические усилия, что Вы предпринимаете, нами будут по достоинству оценены. О безопасности предстоящей встречи не беспокойтесь. Мы предпримем все необходимые меры, чтобы исключить малейшую опасность, которая могла бы осложнить Ваше положение. Просим Вас быть предельно осторожным при сборе и хранении материалов. Будьте терпеливы, и удача придет к Вам.

Майкл».

— Пожалуй, больше нечего добавить, — закончив чтение, заключил Саливан и, подумав, заметил: — Сэм, на мой взгляд, с титаническими усилиями — ты хватил через край. Он теперь такую цену заломит, что нам и не снилась.

— Я так не думаю, сэр, — возразил Дункан. — При его нищенской зарплате те сотни тысяч, что мы пообещали, ему покажутся несметным богатством, но подогреть тщеславие перед встречей лишним не будет.

— Не знаю, не знаю. Аппетит, как говорится, приходит во время еды.

— Сэр, но не свои же платим. В Ираке миллиарды летят на ветер, и ничего.

— Ладно, не будем делить шкуру еще не убитого русского медведя, — хмыкнул Саливан.

— Ну почему, Абрахам? После того как Перси вручил ему деньги, он теперь с потрохами наш, — не согласился Дункан. — Перед тем богатством, что светит ему впереди, не устоит и святой.

— Сэм, уж не на себя ли намекаешь? — с улыбкой спросил Саливан.

Что-то подобие улыбки появилось и на постном лице Дункана. За двадцать с лишним лет службы в разведке он успел насмотреться всякого и потому давно не питал иллюзий. По его твердому убеждению в нынешнем грешном мире, где все покупалось и продавалось, рассуждения рафинированных интеллектуалов о бесценности человеческой жизни являлись пустым звуком. Совесть, честь и мораль на весах разведки не стоили и ломаного цента, когда речь заходила о цене предательства.

Фантом в этом ряду клонированных предателей не являлся исключением. Его игры в кошки-мышки, стоившие стольких нервов Саливану и Перси, по твердому убеждению Дункана преследовали вполне определенную цель — набить себе цену. Последнее сообщение являлось тому подтверждением. Неуемная жажда денег оказалась сильнее страха и подвигла Фантома на встречу даже в Москве, под носом русской контрразведки.

«Не повезло бедняге Марку. С таким трудом вырвался в отпуск, а теперь придется возвращаться», — в душе посочувствовал ему Дункан и поинтересовался у Саливана:

— Сэр, когда прикажете отзывать Перси?

— Немедленно! — был категоричен тот.

— Может, в конце недели? Бедняга еще не пришел в себя после сумасшедших украинских выборов.

— Что поделаешь, Сэм? Разведка — это искусство, а оно, как тебе известно, требует жертв.

— Но вряд ли такая жертва добавит Марку энтузиазма?

— А вот здесь я с тобой не согласен! Перси до мозга костей профессионал. Под закат карьеры каждый из нас мечтает оставить о себе след, и он не исключение. Вербовка на финише такого перспективного источника, как Фантом, — это бесценный приз.

— Все так, сэр. Но, насколько мне известно, у его жены и сына есть серьезные проблемы, — напомнил Дункан.

— Были. Слава господу, все позади, — остался непреклонен Саливан и, хитровато прищурившись, спросил: — Сэм, как думаешь, что самое важное в жизни мужчины?

Дункан озадачено захлопал глазами. Его тщедушное тело, иссушенное службой, и постная физиономия аскета говорили сами за себя. Помявшись, он ответил:

— Служба!

— Я так и знал! А что еще? — допытывался Саливан.

— Ну, семья.