От полюса до полюса - Майкл Пэйлин

Эфиопское приграничье. За чаем с солдатами

Полковник Менгисту правил страной шестнадцать лет после смещения императора Хайле Селассие. При Менгисту бедность и коррупция шествовали рука об руку с тоталитаризмом и неуместной просоветской политикой. Эритрейцы выступили против него, потому что захотели независимости для себя, а тигре — потому что захотели политических перемен в Эфиопии. В конечном счете народная армия находящегося на северо-востоке региона Тигре стала ведущей силой Эфиопского народного революционно-демократического фронта, прокатившегося по всей стране и заставившего Менгисту бежать в Зимбабве всего четыре месяца назад. Главой нового правительства сделался тридцатипятилетний Мелес Зенави. По словам Грэма, эта революция очень молода. «Молодые люди в возрасте от шестнадцати до тридцати лет за последние шесть месяцев полностью изменили лицо этой страны».

Солдаты, путешествующие вместе с нами в качестве охраны, состоят в добровольной армии, получающей плату только сигаретами, пропитанием и жильем. Эмблемы на их рубахах выведены от руки, они носят обрезанные джинсы и вооружены «Калашниковыми» — АК-47. Ребятам этим всего по пятнадцать-шестнадцать лет.

За окнами автомобиля появляется едва ли не альпийский пейзаж. Зеленые луга усыпаны недолговечными, но ослепительно-желтыми цветками, носящими имя «маскаль» и являющимися национальной эмблемой. Порхают бабочки и ткачики, золотые с зеленью и ярко-красные. Посреди высокой травы брошенный танк советского производства. Вокруг идиллия, но после войны нередки нападения на автомашины, и сопровождающий нас солдат снимает автомат с предохранителя и выставляет ствол в окно, внимательно оглядывая горы.

Останавливаемся в деревне, чтобы подкрепиться. Покупаем себе чай, а наша охрана, усевшись, переговаривается с коллегами. Интересно, что в поведении этих парней не обнаруживается бравады, агрессии, желания выделиться на окружающем фоне. Они сидят с серьезным видом, словно бы ответственность, лежащая на плечах освободителей, преждевременно сделала их взрослыми.

Но война связана и с жертвами. Здешние дети уже несколько лет не ходят в школу. Многие из них обнаруживают самую прискорбную худобу. Головы их часто выбриты, что в сочетании с заострившимися личиками и огромными глазами приводит на память жертвы концлагерей. И все это на фоне вполне швейцарского пейзажа.

Грэм усматривает причины для оптимизма.

— Прежние правительственные структуры были основаны на тотальном контроле над всей страной, свои представители у них имелись в каждой деревне. Соседи поощрялись к слежке друг за другом. Целью восстания было избавление от всего этого. Люди теперь на каждом уровне ощущают себя более свободными, чем прежде.

К середине дня мы въезжаем в деревню Эйкел. Под высокой неуклюжей металлической аркой — лозунги «Вся власть народу» и «Эфиопия будет страной тяжелой промышленности». Под ними нас окружает группа несчастных и бедных ребятишек. Они кричат, протягивая к нам пустые ладошки за подаянием. Я даю одному из них пачку влажных салфеток, которые мы держим при себе, и жестами показываю, что именно с ними надо делать. Когда мы отъезжаем по прошествии двадцати минут, он все еще трет свою физиономию.

За Эйкелем по широкому горному плато нас ведет каменистая колея. Грохочет гром, надвигается туча; наконец небеса разверзаются, и на нас сыплется град размером с хорошие виноградины. Видеть эти льдинки вокруг вдвойне странно, с учетом того, что лишь двадцать четыре часа назад мы покинули жаркий Судан.

Потоп удивительным образом освежает нас и окрестности, и, когда облака удаляются и пробивается солнце, мы оказываемся на окраине Гондэра. Намеченное трехдневное путешествие превратилось в четыре трудных дня, потребовавших пребывания в автомобиле по пятнадцать часов, и все мы устали, испачкались и мечтаем хоть о каком-то комфорте. Въезжать в этот крупный город, расположенный в 7000 фугах над уровнем моря и в течение 200 лет являвшийся столицей Эфиопии, нам приходится, пропуская толпу мужчин, явно находящихся в худшем чем мы состоянии. Они безрадостно спускаются вниз с жестянками или пластиковыми канистрами. Очевидно, это люди из стоявшего в Гондэре 70-тысячного корпуса правительственных войск, сдавшегося ЭНРДФ без какого-то сопротивления. Решать, что с ними делать, приходится новой администрации, и это действительно проблема, так как Менгисту держал под ружьем одну из самых больших в Африке армий. По оценкам, от 400 000 до 500 000 его людей еще находятся под арестом, а двум миллионам их близких приходится терпеть лишения.

Отель «Гохар» броско расположен на обрыве, господствующем над городом, окруженным горной панорамой. Нам еще не приходилось бывать в подобном месте. Отель, построенный для приема так и не приехавших сюда туристов, соединяет в себе музей, хранилище произведений местных художников и ремесленников с интересно оформленными местами общего пользования и пристойно укомплектованным баром.

На двери моей комнаты объявление несколько зловещего толка: «Room Service. Express snakes available at all times»[38].

Если не считать опасностей, которые олицетворяют собой экспресс-змеи, к основным достоинствам отеля «Гохар» следует отнести электрическое освещение, горячую воду (включаемую вечером на целый час) и свежую постель. Довольно прохладно, и я ежусь под двумя одеялами.

День 78. Из Гондэра до Бахир-Дара

Прохладное утро. Туман окутывает горные хребты,кроме, быть может, высочайших вершин и гребней. Помимо нас в отеле находится лишь пара сотрудников миссии Красного Креста и десять солдат ЭНРДФ, расквартированных в свободном от оплаты крыле. В фойе обнаруживаются свидетельства мертворожденной попытки привлечь сюда туристов. «Эфиопия — тринадцать месяцев солнечного света» — гласит один из плакатов, обыгрывая разницу в календаре. Другой постер рекламирует красоты расположенных неподалеку гор Сымен: «Величественная крыша Африки — зубастые вершины одна за одной уходят к бесконечному горизонту. Милые пасторали, пастухи со своими стадами, ковры альпийских цветов».

Жители эфиопских нагорий

Спускаемся вниз, к центру города. Лучше он выглядит издалека. Под живописными лоскутьями красных и серых крыш находятся улицы, полные униженных и обобранных людей. Такого простого, разумного и дешевого одеяния как джеллаба здесь почти не встретишь, отчасти из-за климата, а отчасти потому, что лишь 15 из 45 млн человек, составляющих население страны, являются мусульманами. Здесь носят то, что удалось раздобыть. Одна маленькая девочка одета как будто бы в ночную рубашонку, другая щеголяет в рваном вязаном свитере. Обувь есть у некоторых, но не у всех. Едой торгуют возле сточных ям, в которых нетрудно увидеть источник болезней. Скоро к нам прибивается стайка детишек, хотя некоторые из пожилых людей пытаются отогнать их, швыряя мелкие камушки. Дети нездоровы, у всех надутые животы и болячки на лицах, обсиженные мухами. Они невозмутимо наблюдают за нами круглыми выпуклыми глазами. Двое ребят побойчее пытаются заинтересовать нас упаковками из американских полевых рационов, нашедших сюда путь после Войны в Заливе. Мне предлагают подвергнутые сублимационной сушке «Вишневый пирог с орехами», «Рулеты Тутси», «Томаты в панировке» и «Фрикадельки из говядины с рисом» в одинаковых серых пакетиках.