От полюса до полюса - Майкл Пэйлин

Но теперь победа, в которую верили все, наконец достигнута, и через два года в Эритрее должен состояться спонсируемый ООН референдум, чтобы решить, станет ли она новым независимым государством. Хасан Кика считает, что результат предрешен[36].

Я излагаю ему наши куда более мирские проблемы, и мы вместе рассматриваем карту. Он может отвезти нас в Эфиопию. Для этого необходимы шесть-семь часов езды по хорошей дороге до Гедарифа и далее по тому, что он называет «плохой дорогой» на юг до пункта пересечения границы в Галлабате. Хасан предупреждает нас о том, что в этом году сезон дождей существенно запоздал и отдельные участки дороги могут быть смыты водой, но, располагая своими «лендкрузерами», он не ожидает проблем. Я спрашиваю его о том, ведутся ли около границы военные действия:

— Нет… едва ли, не думаю, нет. Армия освобождения народа тигре (победившая Менгисту) контролирует всю эту часть Эфиопии. Однако есть там и такие, кто не хочет присоединяться к ней, поэтому они составили свой отдельный отряд. Банду? — Он улыбается, хотя и не очень убедительно. — Люди из деревни сами выгонят их.

Хасан Кика и его эритрейцы как будто бы спасают наше дело. Они говорят, что предоставят нужные нам машины в конце недели. По их оценкам, нам потребуется около трех дней, чтобы добраться из Хартума до находящегося в Эфиопии Гондэра.

День 71: Хартум

Современное присутствие Британии в Хартуме сократилось до горстки сотрудников международных миссий и преподавателей. Со времени Войны в Заливе даже численность посольства сокращена менее чем до десяти человек. Однако продолжает существовать Суданский клуб, некогда открытый только для лиц британского происхождения и уроженцев стран Британского Содружества наций, ныне открывший свои двери для граждан всех стран ЕС. Он занимает виллу, находящуюся в центре города. В клубе есть бассейн, корты для сквоша, бледно-зеленая лужайка и членские взносы, ныне сократившиеся до 230 фунтов от 1000 и более фунтов в колониальные времена. Я встречаюсь там за ленчем с Аланом Вудраффом. Он занимает пост профессора медицины в университете Джубы. Алану семьдесят лет, и он три раза в неделю играет в теннис.

Разговор с ним вносит отрезвляющие коррективы в ностальгию со слезами на глазах, которую можно было бы почувствовать в отношении Британского Судана. Я спрашиваю его о том, каково здесь было во время Войны в Заливе, когда Судан принял сторону Саддама Хусейна, и в большинстве своем европейские страны посоветовали своим гражданам вернуться домой.

Воспоминания приводят профессора Вудраффа в хорошее настроение.

— Ну… Мне никто не мешал… я обедал в парадном зале!

Он говорит, что не ощущал никакой опасности для себя. Мириады политических проблем этой страны, и тот факт, что, по сути дела, как профессор и сам признает, он живет в условиях «военного положения», явно не беспокоит его.

Он утверждает, что за десять лет работы в тропиках не пропустил ни единого рабочего дня, поэтому я отодвигаю тарелку с сочными помидорами и луком подальше — насколько это позволено приличными манерами. Одно из первых условий выживания в тропиках требует избегать любого рода салатов. Обдумываю, не могут ли представлять проблему прочие пункты меню, включающие такие объекты, как яйца по-шотландски и «крученая рыба». Однако профессор успокаивает меня: все, что подано горячим из кухни клуба, можно есть без опаски. Крученая рыба?

— Отличная вещь; рыбные филейчики, закрученные и обжаренные в масле.

Полторы тысячи студентов возлюбленного профессором Вудраффом университета Джубы были недавно эвакуированы самолетами с юга страны, когда война сделала невозможным дальнейшее продолжение учебы, да и просто жизни. Профессор расхваливает своих студентов и говорит, что из суданцев получаются очень хорошие доктора. Однако нет денег, чтобы выпустить нужное число врачей. «Всемирная организация здравоохранения рекомендует, чтобы один врач приходился на каждую тысячу жителей, а в Судане, по моему мнению, один врач приходится на 10–12 тысяч человек».

После обеда, во многом вопреки здравому смыслу, я ввязываюсь в партию сквоша с Ноширом, работающим в Хартуме. Он явно привык к игре на жаре и потому проявляет полное понимание, когда после менее чем десяти минут игры я оказываюсь в состоянии полного коллапса.

— Сейчас здесь должно быть около 100°F, — утешает меня Ношир.

Май и июнь в Хартуме самые жаркие месяцы. Жена его однажды забыла в автомобиле куриные яйца, и, когда вернулась за ними, они оказались уже сваренными вкрутую.

Ему хорошо в Хартуме. Дети его посещают местную школу, и он рад тому, что им приходится учить арабский язык.

— Здесь хорошо, нет проблем с наркотиками, не сталкиваешься с бездумным насилием, семья держится вместе.

Выходя из Суданского клуба, я замечаю доску объявлений. На 4 октября назначен диско-буфет. Далее следует Международный день плавательных развлечений, Вечер европейской викторины и даже бал-маскарад по поводу Хэллоуина. Окружающий мир считает Хартум сонным центром разорванной войной и измученной голодом страны, находящейся на грани экономического коллапса, но для живущих здесь Ношира и профессора Вудраффа, худо или бедно, город этот является средоточием их вселенной. Для них и даже для меня, проведшего здесь всего половину недели, Хартум уже не кажется далеким, трудным, опасным. Это место, где мы находимся в данный момент. Это дом.

День 73: Хартум

До сих пор не появилось никаких признаков разрешения, необходимого нам для продолжения путешествия на юг. Коротаем время за посещением расположенного в пустыне верблюжьего рынка. Здесь со всей страны собрано огромное количество скота, сопровождаемого пастухами, прошедшими с животными сотни миль. Я спрашиваю о том, во что может обойтись приобретение верблюда — один владелец, в хорошем состоянии, с небольшим пробегом. Получаю ответ: 25 000 суданских фунтов, то есть 1000 фунтов стерлингов.

Омдурман. За покупкой верблюда

На пути домой мы попадаем в неприятную ситуацию. Мы остановились в одном из окружающих город безликих пустынных поселений. Сопровождающие нас устроители отправились покупать напитки. Бэзил снимает через окно прекрасную фигуру одетого суданца на фоне курящегося дымка. Камера его замечена, и двое или трое мужчин приближаются к автомобилю, с угрожающими жестами требуя пленку. Бэзил отказывается. Собирается толпа, атмосфера накаляется — как и сам день. В окна машины, в которой мы сидим, протягиваются руки, пальцы тычут в камеру. Кто-то кричит, чтобы мы не выходили наружу, — словно бы мы можем это сделать. Мы окружены, и люди барабанят кулаками по крыше. Весь шум поднят из-за того, что местным показалось, будто Бэзил фотографирует не стройную фигуру суданца, а кучу мусора на заднем плане. Проявляя изрядную ловкость рук, Бэзил отделывается от назойливого окружения, передавая кассету неэкспонированной пленки.