Муж и жена - Уилки Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трое других были помоложе, лет тридцати с небольшим. Все трое великие знатоки любого вида спорта, рысистых состязаний, биллиарда, пари и курительных трубок. И разумеется, полные невежды в остальных сферах человеческой жизни. Все они благородного происхождения, на всех отпечаток университетского образования. Что касается до их внешности, то все трое являли уменьшенное подобие Джеффри Деламейна. Мы будем называть их Первый, Второй и Третий, ибо никаких других отличительных признаков у них нет.
Сэр Патрик положил газету на стол, опустился в одно из мягких кресел. И был немедленно атакован своей неугомонной невесткой. Леди Ланди послала к нему падчерицу со списком гостей, приглашенных на ближайший обед. «Пусть твой дядюшка как глава семьи выскажет свое одобрение, дорогая», — напутствовала она Бланш.
Пока сэр Патрик читал список, а Арнольд спешно устремился к Бланш, стоявшей за креслом дядюшки, Первый, Второй и Третий в сопровождении хора предстали перед Джеффри в другом конце комнаты и принялись жаловаться ему на сэра Патрика как высшему авторитету.
— Ищем вашего заступничества, Деламейн. Сэр Патрик не дает проходу своим зубоскальством. Он называет нас папуасами британского изготовления. Говорит, что мы неучи. Сомневается, знаем ли мы элементарную грамоту, готов даже проэкзаменовать нас. Его с души воротит при виде молодого британца, хвастающего обнаженными бицепсами. Утверждает, что высшее интеллектуальное достижение для нас — три пояса мышц вокруг грудной клетки. Он смеет возводить на нас чудовищную напраслину! Говорит, что если джентльмен ведет здоровую жизнь на открытом воздухе, гребет и плавает, а не корпит до седьмого пота над книгами, то он потенциально способен на любое мыслимое преступление, включая убийство. Он прочитал в газете, что в Фулеме побежите вы, и мы спросили его, поставит ли он на вас? И знаете, что он ответил: «Готов заключить любое пари, что он проиграет в другом состязании, академическом». Сказал, что университетских экзаменов вам не сдать и степени не видать как своих ушей.
— Как нетактично вспоминать о степени! — воскликнул Первый.
— Дурной вкус касаться того, о чем в нашем кругу не принято говорить! — воскликнул Второй.
— Не по-английски насмехаться над человеком за его спиной! — подытожил Третий.
— Вправьте ему мозги, Деламейн. — Жалобщики снова заговорили в три голоса. — Ваше имя во всех газетах. Он не имеет права втаптывать его в грязь!
— Тебе не кажется, Смит, что сэр Патрик слегка хватил через край? — подхватил тему хор, но в минорном ключе. — Я думаю, Джонс, Деламейн сумеет ему ответить.
Джеффри перевел взгляд с одного своего поклонника на другого, и те вдруг заметили в его лице какое-то новое выражение. Да и его манера держаться несколько озадачила их.
— Вы сами не можете ответить достойно сэру Патрику, и потому пришли ко мне?
— Да, — ответили Первый, Второй и Третий в сопровождении хора.
— А я не стану спорить с сэром Патриком.
— Почему? — воскликнули Первый, Второй, Третий и оба хориста.
— Потому, — изрек Джеффри, — что вы заблуждаетесь. А сэр Патрик прав.
Поклонники Джеффри не просто изумились, их чуть не хватил удар.
Не прибавив больше ни слова, Джеффри направился к креслу, где сидел сэр Патрик, и без обиняков обратился к нему. Его незадачливые апологеты двинулись за ним, и вот что к своему вящему удивлению они услышали:
— Вы готовы, сэр, заключить на что угодно пари, — начал Джеффри, — что мне не получить степени? Вы совершенно правы. Я не получу ее. Вы усомнились, что джентльмены, стоящие у меня за спиной, умеют читать, писать и считать? Вы и тут правы, мы ничего этого не умеем. Вы сказали, что люди, подобные им и мне, начав с гребли, бега и тому подобного, могут докатиться до любого преступления, включая убийство. Что ж, может, вы правы и в этом. Кто наверное знает, что с ним случится? И что ему суждено совершить в этой жизни? Всякое может быть и со мной, и с любым другим. Откуда мне знать, как дальше все обернется? Откуда вам это знать? — Джеффри неожиданно повернулся к потерявшей дар речи депутации. — Вы ведь хотели знать мое мнение? Теперь вы его знаете. По-моему, я высказался достаточно ясно?
Было что-то такое в этой бесстыдной браваде, в этом залихватском самолюбовании, отчего у присутствующих, даже у сэра Патрика, мороз подрал по коже.
Воцарившуюся тишину нарушило появление в библиотеке еще одного гостя. Это был известный всему Лондону да и всей Англии врач, приехавший накануне в Уиндигейтс немного отдохнуть от лондонской суеты, человек почтенных лет, характера спокойного, но твердого.
— О чем-то спор? — спросил он. — Я не помешаю?
— Никто не спорит. Полное согласие во мнении, — с напускной веселостью ответил за всех Джеффри. — Чем больше народу, тем лучше, сэр.
Бросив пристальный взгляд на Джеффри, знаменитый врач, намеревавшийся пройти вглубь, остановился у двери.
— Прошу меня простить, — обратился к Джеффри сэр Патрик незнакомым еще Арнольду, серьезным, не терпящим возражения тоном, — но я не вижу согласия во мнениях. Его нет и не может быть. Я отказываю вам в праве, мистер Деламейн, причислять меня к людям, разделяющим чувства и мысли, только что вами высказанные. Это побуждает меня объясниться. Вы изложили свое понимание моих слов. Теперь послушайте, как я понимаю их. Моей вины нет, что спор, возникший в парке, был перенесен в эту комнату и нашел других слушателей.
Сэр Патрик посмотрел на Арнольда и Бланш, потом на лондонскую знаменитость. Тот все стоял в дверях, поглощенный занятием, полностью отвлекшим его от происходящего. Оставаясь в тени, он пристально изучал лицо Джеффри, залитое ярким дневным светом, что вряд ли ускользнуло бы от присутствующих, не будь глаза всех устремлены на сэра Патрика.
Изучать лицо Джеффри в эту минуту было не так-то легко.
Пока сэр Патрик излагал свое несогласие, Джеффри сел в кресло у двери в сад, упрямо не слушая бросаемых ему упреков. Горя нетерпением поговорить с единственным человеком, способным верно оценить положение, в каком невольно очутились Арнольд с Анной, он в споре приятелей с сэром Патриком взял сторону последнего; он жаждал поскорей избавиться от их назойливого присутствия, но благодаря необузданности характера все испортил. И вот он сидел сейчас с безучастным лицом, по которому вы не могли бы прочесть — разочарован ли он промашкой или просто выжидает своего часа. Уголки его губ тяжело опустились, глаза уставились в одну точку; ясно было одно, этот человек начеку и не даст вовлечь себя в готовый вот-вот вспыхнуть спор.
Сэр Патрик взял со стула газету, которую принес из сада, и взглянул в сторону своего друга, лондонского врача, но тот ничего не видел и не слышал.
Все его внимание было поглощено исследуемым предметом. Он все так же стоял у двери, и в уме его шла напряженная работа: что-то в Джеффри вместе интересовало и озадачивало его. «Этот человек сегодня утром вернулся из Лондона, всю ночь он провел в дороге. Можно ли объяснить то, что я отчетливо читаю в его лице, естественной усталостью? Скорее всего, нет», — размышлял он.
— Наш маленький спор, — продолжал сэр Патрик, отвечая на вопросительный взгляд племянницы, — начавшийся, моя девочка, в парке, был вызван вот этим абзацем, в котором говорится об участии мистера Деламейна в предстоящем состязании двух бегунов в одном из предместий Лондона. Видишь ли, я придерживаюсь мало кем разделяемого мнения относительно подобных публичных выступлений, которые так модны теперь в Лондоне. Возможно, я погорячился и отстаивал свое мнение с излишней резкостью, споря с этими джентльменами, которые, должен признать, защищали свою точку зрения со всей искренностью.
Первый, Второй и Третий ответили на этот маленький комплимент в их сторону новым взрывом негодования и протеста.
— Ничего себе, погорячился! Вы забыли, сэр, что вы сказали: гребля и бег, да, да, гребля и бег приведут нас рано или поздно на скамью подсудимых или еще того хуже — на виселицу! Вы не станете отпираться, сэр.
Два хориста поглядели друг на друга и выразили согласие с мнением большинства.
— По-моему, сэр Патрик так и сказал, Смит?
— Разумеется, Джонс, так и сказал.
И только два человека оставались безучастными к спору: Джеффри Деламейн и медицинское светило. Джеффри по-прежнему сидел словно в оцепенении, равнодушный и к нападкам, и к защите. Знаменитый врач все так же стоял у двери, с неослабевающим интересом наблюдая за человеком, который, по-видимому, принял внутренне какое-то решение.
— Выслушайте меня, джентльмены, — учтиво продолжал сэр Патрик. — Я хотел бы сказать несколько слов в свою защиту. Не забывайте, вы принадлежите нации, у которой как ни у какой другой сильна амбиция соблюдать правила честной игры. Прошу прощения, но я повторю, что я сказал в парке. Вы помните, с чего я начал? Я признал, как признал бы вместе со мной любой здравомыслящий человек, что большинство людей, умеющих разумно сочетать умственные занятия с физическими упражнениями, достигают в первом больших успехов благодаря укрепляющему воздействию второго. Стало быть, весь вопрос в мере и степени. Я упрекаю нынешнее поколение в забвении этой простой истины. Общественное мнение в Англии, как мне кажется, склоняется сейчас к тому, что тренировка тела столь же важна, сколь тренировка ума. Более того, если не в теории, то на практике все более заметна абсурдная и весьма вредная тенденция отдавать преимущество физической культуре в ущерб воспитанию ума и души. Я не встречал более искреннего и горячего энтузиазма, чем энтузиазм, вызываемый университетской регатой. И еще я заметил: празднества и увеселения в школах и колледжах приурочиваются ко всякого вида атлетическим состязаниям. И пусть беспристрастный наблюдатель ответит мне, что возбуждает больший интерес у нашей публики, наших газет и журналов — выставки в стенах школ по торжественным дням, говорящие об успехах в науках и искусстве, или выступления спортсменов под открытым небом в дни спортивных празднеств? Вы прекрасно знаете, какие зрелища срывают самые громкие рукоплескания, какие занимают самое видное место на страницах газет, кому отдаются самые высокие почести и кто бывает героем дня для всей страны.