Нелетная погода (сборник) - Александр Бушков

Внизу были горы. Свечение погасло, только кое-где на скалах мерцали лоскутья, словно клочья светящейся пленки, но вот погасли и они. Мобиль повис над ущельем – ничего больше не оставалось делать, не было ни осветительных бомб, ни инфракрасных детекторов, абсолютно ничего. Панарин давно не вспоминал о работе в Дальней разведке, но случившееся поневоле заставило вспомнить о ней с грустью – пусть там редко можно было надеяться на сенсационные открытия, работа нудноватая и размеренная – скрупулезно изучать планеты, составлять различные карты; пусть их с долей насмешки и именовали архивариусами новейшей формации, но все же была отдача, практические результаты, и никто не косился, не называл за глаза бездельником и кочегаром при перпетуум-мобиле…

– Почему висим? – спросила Марина.

– Потому что ничего сделать не можем. Кратер мы не увидим, слишком мало шансов – пока будем кружить, прилетят планетологи.

– Ну тогда поцелуй меня. И я буду первой женщиной, которую целовали над свежевыпавшим болидом.

Несильный ветерок трепал им волосы.

«Еще один полустанок, – подумал Панарин, – еще один золотой ящичек Маргариты Наваррской, еще один скальп, и не из заурядных – командор Проекта с экзотической планеты на краю Ойкумены. Должен ли сам скальп гордиться тем, что он превосходит в чем-то своих соседей?»

Спустя короткое время с юга надвинулись десятки красных и зеленых бортовых огней, прибыла добрая четверть обитателей поселка – планетологов здесь насчитывалось не более полусотни, но очень многим, не имеющим отношения к планетологии, пришлась по душе идея лететь на поиски болида – это было новое и интересное развлечение. За все существование поселка это был первый случай падения на Эвридику крупного метеорита. Да и планетологов орда добровольных помощников могла только обрадовать – Панарин все же лишь приблизительно мог определить место падения болида, предстояли поиски в обширном районе.

«И наконец, – подумал Панарин, – охота за болидом была более приятным занятием, нежели бойня этого дня, и предоставляла возможность поскорее забыть, заслонить эту бойню новыми впечатлениями…»

С мобилем Панарин виртуозно сблизился, повис борт в борт мобиль Кузьменко, тоже с откинутым верхом, и Кузьменко протянул Марине камеру. Марина сдержанно поблагодарила. Панарин заглянул в кабину к соседу – кабина была заполнена теми же непонятными приборами, и они работали, горели зеленые и оранжевые лампочки, мерцали цифры сочного цвета молодой травы, пульсировали в окошечках синие кривые, внезапно превращавшиеся в переплетение линий, напоминающие то ли дельту Волги, то ли схему кровеносной системы осьминога. Когда-то в третьем классе Панарин со Снергом забавлялись с осциллографом, измывались над прибором и сожгли-таки его. Синие линии Кузьменко немногим отличались от школьных забав двадцатилетней давности.

– И ты сюда? – спросил Панарин. – Принял телепатему андромедян?

– Ага, – сказал Кузьменко. – Ее самую. А это вы, значит, были первыми и единственными свидетелями?

– Мы, – сказала Марина сухо. – А вы что-нибудь имеете против?

Почему-то она невзлюбила Кузьменко – не у нее одной Панарин наблюдал глухое недоброжелательство, тщательно скрываемую, а то и явную неприязнь к сотрудникам Института нерешенных проблем, к парапсихологам. Как правило, этим страдали люди, опасавшиеся, что станет понятно – они представляют собой несколько не то, чем кажутся. Опасения были безосновательными – чтение мыслей было пока столь же достижимо, как и Туманность Андромеды, – но как раз безосновательные опасения и рождают самые стойкие страхи…

– Ничего я не имею против, – сказал Кузьменко. – С чего вы взяли, Марочка?

– Марочки когда-то клеили на конверты, – отрезала Марина.

– Да? А по-моему, прекрасное имя – Мара, Марочка…

Он не отвечал на колкость колкостью – просто шутил, как шутят с капризным ребенком, стоял и с улыбкой смотрел на них, сильный, уверенный в себе. Никак ему не полагалось быть таким – он служил делу, по сравнению с которым невзгоды Проекта «Икар» казались каплей в море. Панарин думал сначала, что веселость и уверенность в себе показные, Кузьменко просто недалекий человек, или, наконец, слепо и фанатично верит в счастливый случай, но постепенно подобные гипотезы таяли одна за другой, и оставалось считать, что Кузьменко, как и Панарин, просто-напросто убежден, что мир должен быть познан и все препятствия должны быть преодолены…

Марина протянула руку к пульту, и мобиль резко отплыл в сторону.

– Ну почему ты с ним так? – спросил Панарин. – Ведь как кошка с собакой, право…

– Не люблю их, – сказала Марина. – Всегда такое впечатление, словно зашли в твое отсутствие в твою комнату и роются в сокровенных бумагах…

– А что в наше время стоит скрывать? – невинно спросил Панарин. – Открыты наши души…

– Хочешь поссориться?

– Не хочу.

– Шарлатаны, – сказала Марина. – Алхимики-астрологи двадцать второго века. Пользуются, что мы стали добренькие и позволяем бездельникам валять дурака. Выдумали бог знает что и вытворяют черт знает что…

– Нелогично, Мариночка. Не вяжется одно с другим.

– Почему?

– Если они шарлатаны, нет смысла бояться, что они прочитают твои сокровенные бумаги. А если смогут прочитать – какие же они бездельники, алхимики и астрологи? Хотел бы я уметь читать мысли…

– Ну, и что бы ты обо мне узнал? О тех, кто был до тебя? И что бы это тебе дало?

– Я не о тебе. Так, обобщаю.

Стало светло, как в ясный полдень, они зажмурились от неожиданности, из глаз выступили слезы, и привыкнуть к свету удалось не сразу. Высоко над скалами повисли три «Гелиоса», памятные Панарину по Дальней разведке – мощные светящиеся бомбы, рассчитанные на три часа горения, и на сотне квадратных километров наступил рукотворный день, разве что свет был белее и резче солнечного и четче обрисовывал тени, но так было даже лучше – будет более заметен свежий кратер.

Видимо, перед отлетом кто-то из планетологов успел провести детальный инструктаж – мобили, повисшие пестрым колышущимся ковром, вдруг разбились на стайки и целеустремленно разлетелись в стороны, ныряя в пропасти и ущелья, методично осматривая склоны гор. Это был хорошо организованный за короткое время поиск, не уступающий, признал Панарин, иным операциям Дальней разведки.

Его работа свелась к роли извозчика, выполняющего приказы Марины. Она снимала суетившиеся мобили, горы, заставила подняться чуть ли не к самым «Гелиосам» и засняла оттуда всю панораму поисков. Наконец решила, что сделала все.

– Сделай волевое лицо, – сказала она. – И с надеждой ищи глазами кратер. Запечатлею и тебя для истории как участника поиска.