Нелетная погода (сборник) - Александр Бушков

– Ты не ушел?

– А куда торопиться? – сказал Панарин. – Группы вылетят через полчаса. Можно вопрос?

– Пожалуйста.

– Почему вы поставили вопрос на голосование? Можно было руководствоваться параграфом третьим, пункт два. Чрезвычайные обстоятельства налицо, вы имеете право на единоличное решение.

– Мог, – сказал Кедрин, сел рядом с Панариным, помолчал. – Тим, когда-нибудь ты поймешь – чем старше человек, тем реже он старается принимать единоличные решения там, где можно этого избежать. Понятно, это не относится ко многим и многим ситуациям, но все же… Есть вопросы, которые невозможно решать коллективно. А есть и другие. Признаюсь, мне хотелось посмотреть, как будут вести себя люди.

– И они оправдали ваши ожидания?

– В том-то и дело, что нет, – сказал Кедрин. – Я ожидал, что они призадумаются на какое-то время, но ничего подобного не произошло. Одно движение руки – и многие тысячи животных истреблены. Биосфере со всего размаха заедут кулаком в лицо.

– Но ведь нельзя иначе. Вы сами говорили, что, во-первых, они все равно обречены, а во-вторых, они в состоянии нарушить биосферу региона.

– Все так, – сказал Кедрин. – Но либо ты меня не понял, либо я неточно выразился. Мы приняли единственно верное решение – спасая фауну региона, спасая наши эксперименты, мы должны уничтожить все живое, идущее на поселок. Но, принимая такие решения, следует хотя бы на минутку задуматься… Знаешь, чем отличается психология звездолетчиков моего поколения от вашего? У нас было очень мало планет – всего лишь Солнечная система. А у вас их, на мой взгляд, слишком мало, но на ваш – слишком много. И вы обращаетесь с ними что-то чересчур уж равнодушно. Конечно, хорошо, что вы упорно верите: все они – не более чем ступеньки на пути во Вселенную. Полустанки. Гостиничные номера. Придорожные лавочки. С одной стороны, это расширяет масштабы мышления, но вот с другой-то… Чересчур вы к ним равнодушны, торопясь к звездам. И я иногда опасаюсь, что такое отношение повлияет на ваше поведение, когда мы, наконец, вырвемся туда, – он показал на потолок.

– Масштабы, вот именно, – сказал Панарин. – Мы же не горюем, когда приходится мимоходом растоптать или сорвать несколько цветов. И вырвавшись во Вселенную, мы ведь не перестанем срывать букеты и шагать по полю без дороги. Я не хочу сказать, что мы вправе плевать на все живое и творить с другими планетами что только душа пожелает. Я лишь подчеркиваю, что масштабы со временем меняются. Вы считаете, что я неправ?

– Отчего же. Прав. Другой разговор – как свести все правды в одну и ничего при этом не утратить… Ты предупредил пилотов?

– Разумеется, – сказал Панарин. – Все готовы. Ох, и мясорубка предстоит…

– Да, конечно, по стерео это выглядит гораздо эффектнее – одинокий дракон, с которым храбро сражается вооруженный скромненьким излучателем антипротонов герой. И на него, разумеется, взирает с восторгом красавица в изящном скафандре… – Он посмотрел на Панарина. – К вопросу о красавицах. Извини, но мне кажется, ты хочешь, чтобы кто-то что-то тебе посоветовал.

– Может быть. Не знаю.

– Вообще-то в данной ситуации лучший совет – не слушать чужих советов.

– Объяснять и прояснять мне ничего не нужно, – сказал Панарин. – Я сам все знаю и все понимаю, я не знаю только, что мне делать…

– Ничего себе «только»… – сказал Кедрин. – Цирцеями не рождаются, ими становятся. И если ты уверен, что еще не поздно что-то изменить, чем-то помочь – не отступайся. А не уверен – рви безжалостно, так будет лучше для всех.

– И для того, кто через какое-то время будет мучиться, как сейчас я?

– Вот ты сам себе и ответил, – сказал Кедрин. – Делай все, что можешь, если стоит и не поздно что-то делать. Так-то. Вставай, поехали на аэродром. Пора.

…То, что началось через двадцать минут, ни с какого конца даже отдаленно не напоминало стереофильмы для школьников. Это была бойня. Две сотни мобилей, разбившись на группы, вылетели из поселка, и началась облава. Участки в несколько квадратных километров огораживали срочно доставленными с земли джей-генераторами, и животные, приведенные излучением в еще больший ужас, чем тот, что привел их сюда, погнали неведомо куда, трудились, устремляясь к центру «зафлаженного» пространства. Тогда в ход шли дезинтеграторы живой материи и зажигательные бомбы. Это продолжалось весь день, до заката, пока не убедились, что главная работа кончена, но десятка четыре мобилей остались гоняться за стайками, табунками и отдельными крупными животными, ускользнувшими от массированной атаки. Остальные вернулись в поселок, и Панарин в том числе. Поселок выиграл бой с многократно превосходящими силами Природы – отнюдь не впервые в истории человечества…

Панарин не сразу вылез из приземлившегося мобиля, посидел немного. Отчего-то хотелось пойти и вымыться под душем. Остальные тоже не чувствовали себя героями-триумфаторами из очередной серии стереобоевика. Возникали кое-где шумные разговоры-воспоминания о ходе короткой кампании, но особого охотничьего азарта в них не наличествовало, и они быстро затухали, как только говорящим приходило на ум, что ничего хорошего в этом не было, и ничего славного они не совершили – пике, боевой разворот, рукоять рычага, и – огонь или бесшумная смерть, непостижимая для умишек сгрудившейся внизу живности… На душе было чуточку паскудно, сравнение с военными летчиками прошлого, предложенное кем-то впопыхах, поддержки не нашло и было отвергнуто – там, в свое время, был враг, не имевший права побеждать и вообще жить, а здесь пришлось кроваво исправлять непонятные фокусы природы…

В душ Панарин, однако, не пошел – ограничился тем, что заскочил в туалет диспетчерской и вымыл лицо очень холодной водой до ощущения окаменелости кожи. Ужинать не стал, отправился к Марине.

– Явился, истребитель драконов? – Она была в прекрасном настроении. – Как там?

– Ну, как. Перебили все живое, зарево отсюда видно…

– Да, не герои… Я полетела сначала, снимала немного, потом стало противно, махнула рукой и вернулась в поселок. Бойня, и ничего больше. Ты, может быть, есть хочешь?

– Не хочется что-то.

– Тогда садись и поиграй с медведем. Мне тут нужно кое-что закончить.

Панарин сел на диван, посадил на колени нагломордого медведя и бездумно потрепал его за уши. Марина работала с портативным проектором, на экранчике размером с открытку мелькали лица, улицы поселка, стартующие звездолеты, по-комариному тоненько звенели голоса. Панарин всегда любил смотреть на людей, увлеченно и ловко выполняющих свою работу, но сейчас только и оставалось впериться взглядом в мохнатые медвежьи уши. Работу здесь она практически закончила, и это означало, что вскоре она навсегда исчезнет из его жизни, и если даже когда-нибудь потом они встретятся, то только случайно, и ничего из прошлого не повторится. И все бы сделал, чтобы удержать, но ведь не удержишь. Жизнь продолжается, будут другие, возможно, даже и лучше, но чего-то неповторимого не будет, оно уйдет и никогда не вернется. Просто-то как, абстрактно до равнодушия, убаюкивающе безлико, и никому нет дела, что за тремя словами для тебя кроется целый мир…