Фрагменты сожалений - Сергей Блейк

понимала, что на самом деле и через пять, и через десять лет не бросит Валерию на произвол судьбы (хотя в нынешних обстоятельствах такое заявление могло показаться абсурдным), даже если та станет бизнесвумен с миллионами на банковских счетах и одними только своими усилиями сможет разрушать титанические преграды. Поэтому она только повторила: – Да, я понимаю.

И Лера с Максимом продолжали встречаться и дальше. И кто о них что подумает, их совершенно не волновало. А в следующую новогоднюю ночь, когда они учились в девятом классе, их отношения только окрепли, вышли на новый уровень – после того, как в номере местной гостиницы они впервые отдались друг другу, сплелись разгоряченными телами и познали любовь в ее самом экстатическом проявлении.

В их школе классы с первый по девятый делились на «А», «Б» и «В», а десятый и одиннадцатый в третьей букве алфавита уже не нуждались. Связано это было с тем, что треть учеников по окончании девятого класса неизменно покидали школу и поступали в техникумы или колледжи, оставшихся же разбивали на две группы. К огромному сожалению Максима и Валерии, их определили в разные классы, хоть они, прознав об этом, и упрашивали свою классную руководительницу не делать этого. «Это для вашего же блага, – в итоге сказала она им. – Сейчас в вас бушуют гормоны, но в оставшиеся два года как никогда важно сосредоточиться на учебе. Ведь вы оба способные, я это вижу. В конце концов на уроках нужно учиться, а проводить время вместе вы можете на переменах и во внеучебное время». А еще в старших классах обучение по определенным дисциплинам делилось на профильное и непрофильное. Если ученику для поступления в вуз требовалось сдавать экзамены, к примеру, по биологии, обществознанию или информатике, по этим дисциплинам ему приходилось терпеть (если только это, напротив, не было в радость) в значительной степени бо́льшую информационную нагрузку и выполнять бо́льшие объемы заданий, которые в довесок сами по себе были сложнее, чем у непрофильников. И в случае, когда школьники из обеих групп выбирали одинаковые профильные дисциплины, на уроках они пересекались гораздо чаще, чем с теми, кто вместо гуманитарных наук сделал выбор в пользу наук технических – и наоборот. Увы, Леру привлекала медицина, тогда как ее бойфренда – программирование, поэтому, пребывая в стенах школы, быть вместе им только во время перемен чаще всего и удавалось. Что касалось успеваемости этих двоих, то начиная с девятого класса у девушки она постепенно понижалась, и львиную долю ее оценок теперь составляли четверки (но классная руководительница еще не раз на протяжении года ей скажет, какая она способная). А вот парень с самого начала десятого класса свою успеваемость подтянул, его новый школьник дневник с изображением на обложке молодого Тилля Линдеманна буквально пестрил пятерками – все потому, что у Максима были большие планы на совместное с Лерой будущее.

В этом маленьком городишке, где жизнь многими и долгими годами стояла на месте, для Леры с Максимом, как и для, пожалуй, всех остальных живущих здесь подростков, от однообразного времяпровождения время протекало медленно, порой и вовсе словно бы останавливалось. Но теперь, оглядываясь назад, они оба – однако не вслух, а каждый про себя – с трудом верили: неужели подходит к концу последняя четверть десятого класса, неужели они знакомы уже без малого два с половиной года? В такие минуты жизнь начинает восприниматься как один-единственный символ со страниц романа-эпопеи, или отдельной нотой композиции I Found a Star on the Ground, или единственным кадром сериала «Как вращается мир» – вот настолько она коротка. Сколь бы длительными и утомительными ни были переживаемые нами события, в самом конце жизнь каждому из нас будет вспоминаться падающей звездой на фоне простирающегося в бесконечность неба.

* * *

– Ну что, ребят, вы придете? – спросила Марина Максима с Лерой, мимо их стола проходя с подносом в руках, на котором несла обед, состоящий из чашки безвкусного чая, мизерной порции молочной каши и одного аппетитного с виду пирожка с румяной корочкой, наверняка набитого луком и яйцом или картофелем. «Вроде так мало ест в школе, а весит никак не меньше пятидесяти пяти. И это при своем-то росте в метр шестьдесят!» – насмешливо подметил однажды Максим, намекнув на ее аппетиты за пределами стен учебного заведения.

– Эээ… – замялся парень и покосился на свою девушку, в надежде прочитать на ее лице скуку и нежелание присутствовать на фрик-шоу. Потому что если туда пойдет она, тогда он будет вынужден составить ей компанию. Ведь не мог он допустить, чтобы полоумные отщепенцы, воспользовавшись отсутствием рядом с ней ухажера, напоили ее и… В общем, он надеялся на то, что ему удалось заставить ее усомниться в необходимости их появления на обрыганном танцполе никудышного клуба-зверюшника.

– Придем, конечно, – без колебаний ответила Лера, растянув губы в улыбке. От такой ее решительности у Максима поползла кверху бровь.

– Супер! – Марина засияла. – Буду ждать вас. – И, огибая мельтешащих ровесников, направилась к своим подругам, что сидели через три столика от Леры и Максима.

И до того, как Максим успел открыть рот, Лера протараторила:

– Прости. Но мне нужны хоть какие-то подруги, пока мы с тобой не смоемся из Терниевска. Иначе я окончательно свихнусь или сдохну от скуки прямо во время какого-нибудь урока.

– Ладно, – пожал тот плечами.

Следующие пару минут они сидели молча, уплетая свои обеды. Был самый разгар перемены после третьего урока, и школьная столовая кишела доброй сотней учеников с пятых по одиннадцатые классы (ребятня из начальных классов трапезничала отдельно, на перемене после второго урока, когда для более старших столовая была еще закрыта). Шатенка из выпускного класса, с собранными на затылке волосами и одетая во все фиолетовое (на ногах – узкие брюки, стройное же тело обтягивал застегнутый на пуговицы приталенный кардиган), сидела одна за дальним столом, прямо напротив окна, и, морщась от бьющего в лицо солнечного света, похлебывала чай или кофе, задумавшись о чем-то, судя по лицу, грустном. Наверняка она была убеждена в том, что по ее любви к фиолетовому люди будут определять в ней поэтичную натуру со склонностью к меланхолии и самокопаниям; Максим при взгляде на нее подумал, что такая помешанность на фиолетовой одежде может сигнализировать