Дивная книга истин - Сара Уинман

В последний день прощания Дивния знаком попросила всех присутствующих умолкнуть. По комнате пронесся внезапный порыв ветра. Она закрыла окна и двери. Зеркала были завешены, молитвы прочитаны.

Джимми отбыл в мир иной.

Напоследок священник подвел к телу покойного хромую девочку. Согласно поверьям, только что отлетевшая жизнь обладала целительной силой. Кумушки зашептались, а священник взял руку Джимми и приложил ее к увечной ноге девочки. Но Дивния этого уже не видела. Как только сплетни проникли в комнату, она поспешила ее покинуть.

Джек и трое других мужчин надели черные перчатки и понесли гроб. Медленным шагом под непрекращающимся дождем они преодолели три мили от дома до церкви. Женщины плакали, мужчины угрюмо молчали, а юный скрипач испытывал трудности с исполнением похоронной музыки, потому что душа его была полна радости и он предпочитал играть на свадьбах, где все веселятся, поют и танцуют. Дивния не могла оторвать глаз от спины Джека. Дорога впереди уходила через холмы и море за ними к туманному горизонту, и ей очень хотелось знать, совпадают ли их мысли в эту минуту, при виде бесконечных возможностей, внезапно перед ними открывшихся.

Лишь вечером в коттедже, после поминок с чаем, булочками, музыкой и разговорами, после того, как все гости ушли, Дивния получила ответ на этот вопрос. Они сидели перед камином лицом друг к другу. Невысказанные мысли витали над ними, тяжелые и плотные, как торфяной дым.

Потом она села на пол у его ног и положила голову ему на колени. Они были вдвоем. До этого они общались лишь урывками, но теперь, когда все время принадлежало только им, оба чувствовали себя как-то скованно. Она ни разу не взглянула в лицо Джеку, расстегивая его ширинку, а он не пытался ей помешать. Перед камином было жарко, однако все попытки Дивнии разгорячить его не вызвали никакой ответной реакции. В конце концов он остановил ее, взяв за руку.

Я должен уехать, сказал он.

Понимаю, сказала она. Я могу поехать с тобой. Мы можем найти свою любовь под солнцем далеких стран. Ты ведь этого хотел, помнишь? Теперь ничто не помешает нам любить друг друга.

Он ничего не ответил.

Я хочу того же, чего хочешь ты, сказала она. Так было всегда. В тебе – вся моя жизнь.

И снова он ничего не ответил. Потому что, начав говорить, он бы не выдержал и рассказал ей о предсмертном проклятии, которое наслал на них Джимми. И он предпочел промолчать.

Камин зашипел и начал дымить – дрова сочились соком, как слезами. И тогда она обо всем догадалась.

Нам лучше держаться подальше друг от друга, да? – сказала она.

Он встал и направился к двери.

Береги себя, Джек, сказала она ему вслед.

Я вернусь, сказал он.

Когда?

Скоро.

Как скоро?

Когда все забудется.

Я люблю… – начал он после паузы, но она его прервала.

Не смей! Не оскорбляй меня, оставляя эти слова у моей двери. Или сам оставайся здесь вместе с ними, или забирай их с собой.

И он забрал эти слова с собой.

Он открыл засов, ветер пронесся по комнате, и потом все стихло, и стало нечем дышать, и зеркало разом потемнело, как будто этот дом только что постигла еще одна внезапная смерть.

Она все надеялась, что он вот-вот вернется. Сидела у окна и ждала. Прошло две недели, три недели, шесть недель. Лили дожди, наползали туманы, и слякотные ночи стали долгими ночами одиночества. Она выходила в промозглую тьму и выкрикивала его имя, но оно возвращалось к ней вместе с ветром.

В последнюю ночь она отправилась на Лендс-Энд, где не было ничего, кроме тоски, голых камней, обрывков воспоминаний и стонов ветра. Или это были ее собственные стоны? Она снова громко звала Джека, но теперь ветер дул сзади, унося его имя за линию прибрежных утесов, за риф Ганнет и далее над мерцающей черной водой в бесконечность. И Дивния, помимо печали, испытала облегчение. Между тем выкрикнутое ею имя стремительно и свободно, как чайка, летело к судовым огням, перемещавшимся слева направо вдоль горизонта. Оно опустилось на палубу, затем проскользнуло в иллюминатор и достигло ушей спящего человека. На берегу Дивния подняла руку.

Береги себя, любимый! – крикнула она.

Огоньки в море мигнули.

Береги себя.

Дивния вернулась к своему фургону. Вожжи привычно легли в руки. Она тронула фургон с места и вскоре заснула, позволив мерину самому выбирать дорогу.

Через несколько дней она уже была на берегу своей реки.

Смотрите-ка, кто вернулся! – произнесла миссис Хард, жуя слова, как лошадь уздечку.

Вместо ответа Дивния на ее глазах скинула одежду и голышом вошла в реку, каковое зрелище должно было оскорбить миссис Хард в неменьшей степени, чем опорожнение кишечника прямо у нее под носом.

Горе сгустило кровь в жилах Дивнии, сердце ее билось глухо, голова шла кругом. Только сейчас, по возвращении домой, она осознала, чем ей пришлось пожертвовать ради любви. И в ту же ночь она впервые зажгла свечу в старой церкви. Потом повторила это следующей ночью. И на третью ночь. После этого она решила зажигать свечу еженощно. Она решила, что этот огонь будет принадлежать только ей, и никому больше, напоминая о том, как иные мужчины могут поступать с женщинами. Отныне она никому не позволит погасить свой огонь.

И все же он к тебе вернулся, да? – спросила Мира.

Да, многие годы спустя.

Но не окончательно?

В последний раз окончательно.

Когда?

Вскоре после Первой войны. То было наше с ним время. Всему на свете отведено свое время. И это досталось нам.

Дрейк подлил тернового джина в ее стакан.

Но почему он не пришел к тебе еще до Джимми?

Однажды я его об этом спросила, тихо сказала Дивния.

И что он ответил?

Помолчите и слушайте.

Первое, что услышала Дивния в то далекое судьбоносное утро, был характерный звук пойманной сплетни. Она присела на корточки перед низко висевшей ловушкой, взяла ее и поднесла к самому уху. И ее сердце все больше холодело, пока раздавался это жаркий, торопливый шепот. Вот что поведала ей сплетня:

С утречком тебя, моя прелесть! Сегодня четырнадцатое апреля двадцать первого года двадцатого века, и я принесла тебе известие: Джек нарядился в костюм из газет! И он сам стал источником новостей! Люди прозвали его Газетным Джеком, и он может предсказывать события еще до их наступления! Он выкашливает их вместе со своими легкими! Он только что пересек реку Теймар[37]. Говорят (то есть я говорю), что он идет сюда умирать… Вот такие дела, детка.

Прошло еще немного времени, и появился Джек. Она услышала его издали, еще прежде, чем увидела. Его сиплый кашель нарушал покой леса, как молотящий по листве крупный град.

Она двинулась ему навстречу напрямик через лес, петляя между деревьями. Подлесок пестрел цветами чистотела и наперстянки; природа обновлялась, ликовала и приветствовала весну каждой почкой, каждым лепестком, каждым поющим птичьим клювом. И среди всей этой красоты ковылял Джек, заросший бородой вплоть до голубых глаз. Он, похоже, только что сварганил новый газетный костюм, который громко шелестел при ходьбе и сверкал белизной в лучах солнца.

Снова ты! – сказала Дивния.

Снова я! – сказал Джек.

Что с твоей одеждой? – спросила она.

Все потерял, вплоть до последней рубашки.

Выглядишь как призрак, заметила она.

Призрак бывшего себя, сказал он со смехом.

Она не засмеялась.

Это мне в Ирландии не подфартило, произнес он, показывая пустой правый рукав. Гражданская война. Междоусобица, язви ее…

Прекрати, Джек!

А что творится в Лондоне, ты только посмотри! Вот «Дейли ньюс» на моем левом рукаве, свеженький номер, ха-кха-кха…

Хватит! – прошептала она.

Я пытался убежать от всего этого, Дивния, поверь мне. Я бежал и бежал, пока меня не озарила эта мысль.

Какая мысль, Джек?

Что я могу успокоиться только рядом с тобой.

Легкий бриз шевелил листву над ними.

И так было всегда. Вот почему я здесь.

Прошло двадцать лет, Джек!

Неужели так много?

Я уже старуха, сказала она.

Он промолчал.

Старуха! – повторила она, и долина простонала эхом.

Где же все это время… – начал он.

Оно ушло, сказала она. И это все, что тебе нужно понять.

Джек хотел ответить, но приступ кашля поглотил его слова и заставил согнуться, как от удара под дых. Он сплюнул кровью, вытер губы и, распрямившись, неожиданно улыбнулся.

Когда я умру, вскрой мои легкие, и ты разбогатеешь. Там полно меди, и олова, и золотой пыли. Никто не назовет меня плохим добытчиком, ха-кха-кха…

Дивния повернулась, чтобы уйти.

Постой! – крикнул он, протягивая к ней руку. Мне очень жаль. Прости меня. Но мы еще можем вернуть молодость, если очень постараемся.

Она задержалась.

Не горюй, Дивни. Ведь как раз сейчас пришло наше время. Только не говори, что я вернулся слишком поздно. Я не мог опоздать. Разве я могу опоздать?

С этими словами он вынул из газетного кармана маленького зяблика, который лежал без движения у него на ладони.