Волк среди волков - Ханс Фаллада

Староста Гаазе долго молчал. Потом начал с досадой:

- Вы человек молодой, а я старик. У меня есть двор, господин лейтенант, и я должен сберечь свой двор. Мы, Гаазе, живем здесь с незапамятных времен. Как я погляжу в глаза своему отцу и деду, если выпущу двор из рук!

- Но если вы удержите его обманом... это ничего, староста?

- Никакого обмана тут нет! - разгорячился староста Гаазе. - Все так делают. А кроме того, господин лейтенант, - сказал он, и в морщинках вокруг его глаз заиграл смешок, - все мы люди, не ангелы. Моему отцу тоже случалось иной раз продать лошадь за ломовую, а она вовсе и не ломовая. Нас обманывают, и мы при случае обманываем... А еще я думаю, бог может иногда простить, не зря же это в Евангелии написано.

Лейтенант потянулся за новой сигаретой. Что думал староста о боге, его не интересовало. Ему важно было, чтобы здесь, на этом свете, стало когда-нибудь лучше. "Огня, лесничий!" - приказал он, и лесничий, игравший бахромой гардины, подскочил к нему.

- Назад, в укрытие! - приказал лейтенант, и Книбуш отскочил назад за гардину.

- Если вы не сделаете по-моему, - решительно объявил лейтенант, ибо он никакому сельскому старосте не уступал в упрямстве, - если вы не сделаете так, как подсказывает каждому порядочному человеку долг, то вы мне в нашем деле не нужны, староста!

- А я думал, что больше вы в нас нуждаетесь, - сказал невозмутимо староста.

- Если же вы не послужили нашему делу, староста, - продолжал неуклонно лейтенант, - а через месяц или два мы станем здесь господами, - как вы полагаете, очень это будет выгодно для вас? Что?

- Господи, - беспечно заметил староста Гаазе, - если вы станете наказывать каждого, кто вам не послужил, господин лейтенант, стон и плач пойдет по всем деревням. И потом, - поддразнивает он, - так уж вас прямо и поставили министром сельского хозяйства, господин лейтенант!

- Хорошо! - оборвал лейтенант и взял свою фуражку с дивана. - Значит, вы не согласны, Гаазе?

- Я сказал, на что я согласен, - упрямо повторил староста, - не выкупать досрочно закладной и выплачивать стоимость десяти центнеров ржи.

- Между нами все кончено, староста, - сказал лейтенант. - Пошли, лесничий, я вам сейчас объявлю, где сегодня будет собрание. Во всяком случае не здесь.

Староста Гаазе охотно сказал бы кое-что еще, но он только крепко сжал тонкие губы. Лейтенант не коммерческий человек, с ним не поторгуешься, его требование гласит: все или ничего. Так как староста всего отдавать не хочет, он лучше промолчит.

Лейтенант остановился в дверях дома старосты. Он смотрел во двор. За ним стояли безмолвно лесничий Книбуш и его собака. Похоже было, что лейтенант не решается выйти под дождь, хлеставший теперь слабее, однако все еще довольно сильно. Но он вовсе не думал о дожде. Уйдя в свои мысли, он смотрел в раскрытую дверь сарая, под навес которого Старостины сыновья спешно разгружали последний спасенный от грозы воз ржи.

- Господин лейтенант, - начал осторожно лесничий Книбуш. - Можно, пожалуй, назначить собрание у Бенцина, здешнего крестьянина...

- У Бенцина, да, у Бенцина... - повторил задумчиво лейтенант, продолжая наблюдать, как разгружают воз. Издали доносилось шуршание сухой соломы. Лейтенанту не пришлось побывать на фронте, для этого он был слишком молод, но и в Прибалтике и в Верхней Силезии можно было научиться правилу, что в конечном счете побеждает более упорный. Лейтенант сказал старосте, что между ними все кончено, но если Гаазе и склонялся этому поверить, то лейтенант еще не покончил со старостой. Отнюдь нет.

- Бенцин... - пробормотал он еще раз, и затем отрывисто: - Ждите здесь, лесничий!

На этом лейтенант круто повернулся и опять вошел в дом.

Через пять минут пригласили зайти и лесничего. Староста сидит за столом и пишет расписку, по которой отказывается от досрочного выкупа закладной и обязуется выплачивать в погашение процентов стоимость сорока центнеров ржи в два срока, по полугодиям. Лицо старосты ничего не выдает, лицо лейтенанта тоже, Лесничий готов заплакать от счастья, но он не смеет, а то, чего доброго, дело расстроится. Он сдерживает свои чувства и от напряжения становится похож на красного лакированного щелкунчика.

- Все в порядке, - говорит лейтенант и "в качестве свидетеля" ставит вместо подписи какую-то загогулину. - А теперь ступайте, Книбуш, созовите людей. Сюда, понятно сюда. К Бенцину? При чем тут Бенцин?

И он смеется немного ехидно, между тем как староста молчит.

Разговор между лейтенантом и старостой был короткий.

- Скажите, староста, - как бы вскользь спросил лейтенант, - как у вас, между прочим, обстоит со страховкой от огня?

- Со страховкой от огня? - опешил староста.

- Ну да! - нетерпеливо бросил лейтенант, точно и ребенок должен был бы понять. - Как вы застраховались?

- В сорок тысяч, - сказал староста.

- На бумажные марки, да?

- Д-да-а-а... - Староста тянул это очень долго.

- Я думаю, это составит примерно сорок фунтов ржи, а?

- Д-да-а-а.

- Чертовски легкомысленно, правда? Сейчас, когда у вас сарай доверху набит сухой соломой и сеном, а?

- Но ведь другой страховки нынче нет! - крикнул с отчаянием староста.

- Есть староста, есть, - сказал лейтенант. - Например, вы можете позвать сюда лесничего Книбуша и написать что я вам сказал.

После чего лесничего Книбуша пригласили в дом.

7. ШТУДМАН ПАДАЕТ С ЛЕСТНИЦЫ

В этот день с администратором гостиницы, обер-лейтенантом в отставке Штудманом, случилось поистине неприятное происшествие. Часа в три пополудни - время, когда никакие приезжие не прибывают с вокзалов, в холле появился довольно высокий, крепкого сложения господин, в безупречно сшитом английском костюме, с чемоданчиком свиной кожи в руке.

- Номер на одного. С ванной, без телефона, во втором этаже, потребовал господин.

Ему ответили, что в гостинице в каждом номере есть телефон. Господин, человек лет тридцати, изжелта-бледный, с резкими чертами, умел необыкновенно страшно перекосить желтое свое лицо. Именно это он сейчас и проделал и нагнал на швейцара такого страху, что тот от него попятился.

Штудман подошел ближе. Если желательно, телефон можно будет, разумеется, убрать из комнаты. Впрочем...

- Желательно! - внезапно закричал приезжий. И тут же, без перехода очень мирно попросил, чтобы и звонок в его номере был приведен в бездействие.

- Не нужно мне всей этой современной техники, - сказал он, наморщив лоб.

Штудман молча отвесил поклон. Он ждал, что дальше от него потребуют, чтоб выключили электрический свет, но либо гость не причислял электричество к современной технике, либо он упустил из виду этот пункт. Разговаривая вполголоса сам с собой, он стал подниматься по лестнице, за ним лифтер с чемоданчиком свиной кожи, впереди - коридорный с карточкой для приезжающих.

Штудман достаточно долго работал администратором в столичном караван-сарае и уже давно не удивлялся прихотям постояльцев. Начиная с одинокой путешественницы из Южной Америки, которая дико раскричалась, требуя комнатного клозета для своей обезьянки, и кончая холеным пожилым господином, который в два часа ночи выскочил в одной пижаме и шепотом попросил, чтобы ему немедленно - но только, пожалуйста, немедленно! доставили в номер даму ("Нечего прикидываться! Точно мы все не мужчины!"), - ничто уже не могло возмутить штудмановское спокойствие.

Тем не менее было что-то в новом постояльце, что призывало к осмотрительности. Обычную клиентуру гостиниц составляли обыкновенные люди, а обыкновенный человек лучше прочтет о скандале в газете, чем будет сам в нем участвовать. Администратор насторожился. И не так своими дурацкими желаниями встревожил его вновь прибывший, как этим гримасничанием, внезапным криком, неспокойным - то дерзким, то затравленным - взглядом.

Однако донесения, доставленные вскоре Штудману, были самые успокоительные. Лифтер получил на чай целый американский доллар, бумажник нового гостя весьма приятно набит. Коридорный вернулся с заполненной карточкой для приезжающих. Господин отметился как "фон Берген", имперский барон.

Коридорный Зюскинд, как всегда дотошный, попросил незнакомца предъявить еще и паспорт, на что он был уполномочен особым распоряжением полицейпрезидента. Паспорт, выданный Вурценской полицией, был несомненно в порядке. Привлеченный для проверки Готский альманах показал, что действительно имеются имперские бароны фон Бергены, родовые земли их лежат в Саксонии.

- Все в порядке, Зюскинд, - сказал Штудман и захлопнул Готский альманах.

Зюскинд сомнительно покачал головой.

- Не знаю, - сказал он. - Странный господин.

- Чем же странный? Думаете, аферист? Лишь бы платил, остальное нам безразлично, Зюскинд.

- Аферист? Ни-ни! Мне думается, он свихнулся.

- Свихнулся? - повторил Штудман, недовольный тем, что у Зюскинда создалось то же впечатление, что и у него самого. - Вздор, Зюскинд! Может быть, немножко нервный. Или подвыпил.