Старшина Империи. Часть вторая - Александр Четвертнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То ли от выпитого, то ли от истощения внутренней силы, но меня стало клонить в сон задолго до прибытия транспорта. Я ещё успел окинуть своих бойцов взглядом, увидеть, что все уже спят, а затем вырубило и меня. Последнее, что услышал сквозь дрёму:
— Слабоваты морпехи оказались. — сказал кто-то.
— Да ладно тебе, они молодые ещё. — отвечал Серафим. — В этом деле же что главное? Найти правильную компанию. А её они уже нашли, так что научатся. — Никогда ещё я не слышал, чтобы так говорили о собутыльниках.
А потом мне снился сон, будто я заперт в бутылке шампанского, и кто-то её с силой трясёт, туда-сюда, туда-сюда, а потом пробка вылетела с оглушительным хлопком, и я проснулся, когда с пеной вылетал из ёмкости.
* * *
— Когда же уже командир проснётся? — задал вопрос Чюватов откуда-то с галёрки.
— Крепко спит, сильно вчера устал. — услышал я рядом с собой извиняющийся голос Гадела. — Сейчас ещё раз попробую разбудить.
И тут же кто-то потряс меня за плечо.
— Да и выпили мы не мало. — а это Хирш, откуда-то издалека.
— Ты чего несёшь? — рявкнул на него Гвоздь.
— Ой, да ладно тебе, от нас перегаром разит, хоть топор вешай в лазарете.
Я лежал с закрытыми глазами, и прислушивался к шумящим сослуживцам. Видимо нас уже эвакуировали, и мы находимся в полевом госпитале. Я чувствовал, как по телу гуляет лёгкий сквозняк, а на лицо падает солнечный лучик. Неужели мы в безопасности? Неужели кончилась эта безумная гонка со смертью по джунглям. Не буду открывать глаза ещё немного, наслажусь покоем, а то сейчас снова какой-нибудь приказ, и снова куда-то бежать.
— Но вчера реально был тяжелый день, не выпить было грех, да и кто осудит? — Это Бобёр, ну, да, ему сложно пришлось, он очень сильно переживал за всех во время всего нашего вояжа по джунглям.
— Да что вы всё о выпивке, а какой бой был! — присоединился к разговору Пруха. — Вы бы видели, что командир вытворял, как он с холма из винтовки палил, как в рукопашной крутился, и целым вышел, так зацепило чуток, несерьёзно совсем. Уже почти все лежали с ранениями, а он, как Бог войны! А силой, как пользуется? Я такое только у офицеров своих видел, у Тумана и Лиса, царство ему небесное.
— Так они все у Мангуста тренируются, он и нас на корабле начал по той же системе тренировать. — отвечал ему Гадел.
— Вот я и говорю. А кто из нас может похвастаться, что целому подполковнику жизнь спас? — продолжал Пруха. — Да никто! А Вы!?
— Так Бобёр и говорит, что вчера можно было выпить. — оправдывался Фея. — Заслужили. И вообще, в кино всегда после битвы выпивают, типа праздник живота и жизни, вот!
— А, как мы базу бритов захватили? А, как спасали пленных из лагеря пиратов? — не унимался Пруха. — Ещё пилота выручили этого, как его, фамилия такая, деревенская, его в соседний лазарет положили.
— Сарай.
— Точно, Сарай, а гонору, как у царских палат. — обрадовался подсказке Прохор. — Ну что там, Татарин, командир проснулся?
Блин, хорошо его Слава не слышит, а то стало бы одним морпехом на свете меньше, но как же смешно! Не ржать. Ох, а тело немного побаливает, всё же, как будто не катком прошлись, а просто, поколотили всласть.
— Проснулся. — радостно сдал меня Гадел, и толкнул в плечо. — дыхание изменилось, я то знаю.
Ещё бы ты не знал, подумалось мне весело, постоянно просыпаюсь, а ты рядом сидишь. Не подумайте, ничего плохого, я его, как друга люблю. Просто, как вспомню, ведь всегда так, открываю глаза, а он напротив и улыбается.
— А чего у него глаза закрыты? — спросил Гусаров. — Тур, ты как себя чувствуешь?
Вот, как бы не банально ответить? Может стихами? А что? Прухе можно, а мне нельзя?
Разбитое в душе́ окно,
Ветер в щели задувает.
Нет, наши жизни не кино.
В кино так, просто не бывает.
Героев много в главной роли,
Красавиц героинь хватает,
Но наши жизни не кино.
В кино так, просто не бывает.
Не крикнет именитый режиссер:-
«Стоп кадр! Снято!»
Жизнь, как злой боксёр,
Чувствуешь себя помято.
Ответом мне была тишина, а потом любимый и до боли родной, смешливый голос произнёс:
— Я знала, что мы обязательно встретимся, но представить себе не могла, что именно так.
Я распахнул глаза.
— Лира!
Глава 9
В черном подряснике послушницы, перехваченном широким, плетёным поясом, и такого же цвета апостольнике, который скрывал длинные волосы, оставляя миру только исхудавшее, прекрасное лицо, на котором с затаённой тревогой, двумя изумрудами сверкали уставшие глаза, она стояла прямо передо мной, держась побелевшими от напряжения кулачками за спинку лазаретной койки, и робко, несмело улыбалась одними лишь бледными, чувственными губами.
— Лира! — прошептал-выдавил я из враз пересохшего горла, и тут же вскочил на ноги, оказываясь прямо перед ней.
— Лира! — шептал я, баюкая её ладошки в своих лапах, и всматриваясь ей в глаза, боясь притянуть к себе, боясь обнять. — Душа моя! Лира!
— Ростик! — она сама упала мне на грудь, прижимаясь, вжимаясь в меня, обхватывая своими тонкими, но такими сильными руками. — Я каждый день молила Бога о нашей встрече, что бы он защитил тебя, спас от врагов, что бы ты нашёл меня. Росик! — она заплакала, спрятав лицо в моей распахнутой, полевой куртке. — Ростик. Свет мой, люба мой! — шептала она сквозь слёзы, а я стоял, выпрямившись, как струна, и нежно гладил любимую по голове и плечам, окутывая её своей внутренней силой, и крепко прижимая к себе, как самое драгоценное, что только есть в моей жизни.
Мы затихли в объятиях друг друга. Я чувствовал, как Лиру покидает тревога, как она успокаивается, и вместе со мной наслаждается таким желаемым единением двух сердец в одно, нечто большее, чем целое.
— Ты стала, как тростинка. — рвалось из меня, но я не мог произнести ни слова, едва касаясь губами её лица, собирая сладкие слёзы, когда она поднимала на меня свой лучистый взгляд. — Что же ты пережила, Душа моя!?
— Это позади, в прошлом, теперь всё будет хорошо. — отвечали её глаза, — ты тоже изменился, стал сильным и могучим, светлый мой. — шептали её ладошки.
— Я искал, переживал, — твердили мои прикосновения к её шелковистым
