Золото Монтесумы - Икста Мюррей

— Ох, Эрик! — усмехнулась я, хотя у меня слезы навернулись на глаза.

А он продолжал:

— А кроме всего прочего, думаю, сеньор Орест будет чертовски недоволен, и в этом заключается еще одно преимущество того, что мы поженимся с тобой сейчас!

— А кто это? — растерянно переспросила я.

— Орест — из пьесы Еврипида! Ну, не валяй дурака! Ты же помнишь этого мстителя за своего отца?! Которого фурии довели до безумия. Я имею в виду Марко Морено.

— И как эта пьеса касается нас?

— Орест убил свою мать Клитемнестру за то, что она убила его отца. И после того как он выполнил свой долг мести, настал черед и ему быть наказанным — его стали преследовать фурии и чуть не свели с ума. К счастью, с небес спустился Аполлон — как бог из машины — и в последний момент спас его, а всех остальных истребил.

— Ты это серьезно?

— Помнишь, в часовне Марко уж слишком приставал к тебе, а меня готов был в клочья растерзать! По-моему, он влюбился в тебя, как этот маньяк Чарльз Мэнсон.

— Ну хватит, довольно! Во-первых, мы с тобой поженимся в Лонг-Бич, чтобы на церемонии мог присутствовать Мануэль. И я не хочу лишать себя случая полюбоваться, как Иоланда будет отшивать парней, которые вздумают пригласить ее на танец. Во-вторых, нам пора заняться делом.

— То есть письмом?

— Угадал! — Я опустила взгляд на лежащую поверх одеяла бумагу. — Я просто умираю от любопытства.

— Ладно, женщина, отложим пока разговор о побеге. Но имей в виду, что в Италии на каждом шагу спотыкаешься о священника, и я уверен, что здешние падре были бы рады оказать нам честь…

— Эрик!

Он энергично закивал и указат на письмо.

— Хорошо, хорошо, любовь моя! Вопрос закрыт. Читай, скорее читай! Нечего затягивать.

Мы с ним уставились на исписанную страничку.

Эрик с азартом потер руки.

— Ужасно интересно!

Я внимательно изучала каждую завитушку.

— Он очень похож на тот почерк, которым было написано первое письмо, что было у Марко.

— А мне кажется, он напоминает почерк, которым было написано послание, что ты показывала мне во дворце.

— То есть Антонио сочинял его после того, как сломап руку.

— Читай, Лола, ты лучше меня знаешь итатьянский.

— Хорошо. Итак, Антонио, что тут у нас?

«Дорогой мой племянник Козимо!

Раз ты читаешь это послание, значит, ты благополучно спасся от Дракона, обозначенного символом моей любимой Софии, а также намеренно перепутанных мною знаков химических элементов.

Прими мои поздравления! Сумев выжить и, таким образом, приняв вызов Третьего города, ты заслужил право на три дополнительные подсказки, способные помочь тебе найти Сокровище, но прежде чем я дам тебе эту троицу новых ключей, позволь мне, племянник, еще один каприз. Я хотел бы развлечь тебя краткой историей твоего будущего наследства.

Ты уже знаешь, что после ученых занятий во Флоренции и приключений в Тимбукту в 1542 году я участвовал в покорении Теночтитлана вместе с Эрнаном Кортесом. Как и другие участники экспедиции, я ожидал вознаграждения — представь же себе мое удивление, когда спустя тринадцать месяцев после того, как вождь Монтесума отдал нам Сокровище, этот мерзкий, обезображенный сифилисом, тупой вояка приказал вернуть ему третью часть добычи.

Помню, в ту ужасную ночь светила полная луна, и мы — я, мой раб-мавританин и остальные солдаты — отдыхали у костра и согревали себя, потягивая пульке. Кортес явился на нашу скромную вечеринку с Монтесумой на поводке, и при виде индейца мы сразу протрезвели, потому что этот полумертвый предводитель ацтеков был одет в лохмотья, а от его когда-то густых и длинных волос остались какие-то клочья, как будто их выдрали тюремщики или он сам.

— Видите, в кого я могу превратить человека, если пожелаю? — Кортес небрежно ткнул в бедолагу шпагой, и тот начал приплясывать, шаркать ногами и плакать.

Никто из нас не посмел произнести и слова, только мой раб пробормотал:

— Это отвратительно.

— Тише! — зашипел я на него.

Кортес продолжал измываться над своим пленником.

— Ну что? Все видели, что я способен даже могущественного владыку превратить в жалкого шута?

— Да, господин, — ответили два-три человека, в то время как остальные глухо ворчали, сам же Монтесума взывал о помощи к своим богам.

— Тогда отдайте мне ваше золото, так как оно, собственно, и должно принадлежать мне по христианским законам и праву, предоставленному мне королем Карлом! — потребовал Кортес. — В противном случае вас постигнет такая же участь, что и этого дикаря.

После дальнейших угроз и выразительных взмахов шпагой ацтеки смирились. Один за другим солдаты бросали около костра красновато-золотые монеты и таблицы-календари, искусно выполненные страшные маски из золота, статуэтки священного идола ацтеков, дракона Кетцалькоатля, а также бога дождя Ксолотля, изображаемого в виде получеловека-полусобаки.

Вскоре из этих подношений образовалась огромная груда сокровищ, и Кортес разлегся на ней, гладя драгоценности руками и торжествуя победу.

О том, что произошло потом, до тебя дошло две версии. Согласно первой, вид ликующего Кортеса вызвал возмущение солдат. Ссора между ними дошла до кровопролития. Все кончилось тем, что они набили себе золотом карманы и разбежались. Но награбленные сокровища сыграли с мародерами злую шутку: во время переправы через реку тяжелое золото утянуло их под воду, в общем, все они погибли. Кортес же едва успел унести ноги, а большая часть сокровищ Монтесумы бесследно пропала.

Однако другая версия повествует о более жутких событиях.

Говорят, что когда Кортес вцепился в идолов ацтеков, — в этих золотых драконов, — в Кетцалькоатля и Ксолотля — несчастный Монтесума возвел очи к небесам и произнес нараспев таинственные заклинания или молитвенные обращения к своим богам:

— Мокуэпа! Мокуэпа!

Этот вопль вызвал во мне недоброе предчувствие, я взглянул на своего раба и увидел, что на него упал единственный луч бледной луны, проникший сквозь облака… Он поднял лицо к небу и из трусливого раба превратился в дракона Кетцалькоатля, огласив окрестности пронзительным кличем.

Его рот оскалился клыками, кожа приобрела сероватый оттенок, пальцы скрючились и заострились, как когти, а из плеч выросли отвратительные перепончатые крылья. И вот этот монстр, обернувшись ко мне, прорычал: