Воспоминания одной звезды - Пола Негри

Он вдруг посерьезнел.

— Хочешь узнать один секрет? Только никому! На самом деле у меня никогда не было много друзей. Я их всех выдумал. Так я мог притворяться, будто я такой, с кем все хотят дружить, что я популярен…

Ох, до чего же грустно, я чуть не расплакалась, поняв, в чем дело.

— Хорошо, как я могу тебе помочь? — спросила я.

— А чем тут поможешь? За комнату я уже вон сколько задолжал, и хозяйка грозится, что выставит меня на улицу. Дорогуша, это все похоже на пошлую старинную мелодраму. На меня сейчас всем наплевать, даже уличным псам…

Вдруг мне в голову пришла прекрасная мысль!

— Лопек, есть одна работа для тебя. У тебя будет жалованье и место для проживания. Тьма времени, чтобы ты взялся писательствовать. Я ведь уезжаю в Берлин, а мама остается. Вот я и хочу, чтобы кто-нибудь составил ей компанию и помогал по дому.

— Подумать только — компаньон по найму!.. Ну что ж, мне это подходит.

— Есть только одно условие. Ты должен пообещать: больше никаких новых друзей!

Лопек был крайне шокирован моими словами.

— Ну что ты, Пола! За кого ты меня принимаешь?! Я ведь невероятно уважаю твою мать!

— Лопек, я не могла не сказать этого!

Он вдруг весь просиял:

— До чего здорово! Я буду присматривать за твоей матушкой, а она — ограждать меня от всяких… неприятностей.

Когда я поведала обо всем маме, она тоже пришла в полный восторг. Ей всегда был приятен Лопек, который ее обожал.

В общем, за неделю до моего отъезда он въехал в двухкомнатную квартиру, которая была рядом с нашей.

Я заметила, что мама после этого вновь обрела свою прежнюю беззаботность. Они оба то и дело о чем-то шушукались, над чем-то смеялись, о чем-то или о ком-то сплетничали.

Я вдруг почувствовала себя посторонней, но притом и более умудренной жизнью… Конечно, какая-то часть моей души стремилась к тому, чтобы быть с ними заодно, разделить их мелкие удовольствия, но это как раз было совершенно невозможно. Я уже направлялась куда-то дальше, к новой жизни.

Хотя я и накупила разных книг и журналов, чтобы скрасить время довольно долгого путешествия в Берлин на поезде, но они не могли завладеть моим вниманием. Слишком много роилось во мне мрачных предчувствий. Стоял январь 1918 года, я ехала в совершенно незнакомый мне, чужой город, уже погрязший во мраке отчаяния, поскольку Германия явно проигрывала войну. Более того, у немцев недавно появились все основания, чтобы возненавидеть вообще всех поляков. Дмовский[67] и великий музыкант Падеревский[68], находясь в изгнании, создали Польский национальный комитет, который был признан странами Антанты в качестве официального представительства польского правительства. А 8 января, за несколько дней до моего отъезда в Берлин, были опубликованы знаменитые «четырнадцать пунктов» американского президента Вильсона[69], и там, в тринадцатом пункте, было четко сказано: «Должно быть создано независимое Польское государство, которое должно включать в себя все территории с неоспоримо польским населением. Должен быть обеспечен свободный и надежный доступ к морю, а политическая и экономическая независимость, равно как и территориальная целостность, должны быть гарантированы международным договором».

Это несомненно означало, что в созданное государство войдет та часть Восточной Пруссии, на которую Германия, как считали немцы, имела неотъемлемое право…

Соответственно, невозможно было предсказать, как немцы отнесутся ко мне, узнав, что я полька. Кроме того, я никого не знала в Германии, кто мог бы стать моим защитником! Разве что Ордыньский, но он тоже поляк. Да и к кому я могла там обратиться за помощью? Я же по-немецки не говорила… Более того, не было никаких гарантий, что Максу Рейнхардту понравится мое исполнение роли. Он мог вообще сразу же снять меня со спектакля. Что мне тогда делать? Я уже не могла вернуться в Варшаву, так как порвала там все свои профессиональные контакты и связи. Мало того что я разорвала контракт со «Сфинксом», но и из театра «Розма́итóшьчи» ушла, так что никто мне больше не будет рад ни в одном, ни в другом месте. В конце концов я мрачно ухмыльнулась и сказала себе самой: «Да, дорогая моя, ты ничуть не хуже русских умеешь взрывать все мосты за собой…»

Глава 5

Моя квартирка была хоть и маленькая, но очаровательная. С одной стороны ее окна выходили на водную гладь Шпрее, а с другой — виден великолепный белый купол королевского замка Шарлоттенбург. Для меня наняли в качестве поварихи и компаньонки некую почтенную даму, ее звали Лена. Выросшая в Восточной Пруссии, она прекрасно говорила и по-немецки, и по-польски. Ее густые черные волосы всегда были уложены в идеальную прическу, а огромные черные глаза внимательно наблюдали за мною, куда бы я ни пошла, и всеми силами она старалась исполнить любое мое пожелание. Кроме того, ко мне каждый день приходила терпеливая, добрая Евгения Гудман — она обучала меня немецкому языку. Рейнхардт подумал обо всем и все предусмотрел, вот только жила я все же в полном одиночестве, скучая по маме и мечтая о первой репетиции, когда я могла бы полностью погрузиться в работу. Пока же я гуляла совсем одна по парку вокруг Шарлоттенбургского замка. Уже выпал снег, он слегка засыпал линии партера французского парка, созданного по планам великого Ленотра[70], и я рассеянно откапывала их носком ботика. Можно было представить, будто я, перенесшись на много лет назад, гуляю вокруг Бельведерского дворца в Варшаве, в очередной раз превратилась в Золушку, которая любуется дворцом и грезит, чтобы кто-нибудь пригласил ее на бал…

Общая атмосфера в Берлине не сильно отличалась от той, какая господствовала в Варшаве, откуда я недавно уехала. Это была столица страны, потерпевшей поражение, однако продолжавшей воевать, хотя это и не имело никакого смысла. Рейхстаг еще летом 1917 года принял резолюцию о необходимости заключить мирный договор по обоюдному соглашению и без аннексий, но это ни к чему не привело: и кайзер, и генералы настаивали на продолжении военных действий. Берлинцы не осмеливались далеко уходить от своего дома, поскольку в городе время от времени происходили уличные бои между «спартаковцами» (членами германской коммунистической партии) и правительственными войсками. Тишину ночи регулярно нарушали отдаленные выстрелы и чьи-то крики, и я уже стала сомневаться, надо ли мне было совершать эту глупость, приехав сюда…

Буквально час от часу в магазинах пропадало самое необходимое и положение делалось все более отчаянным. Власти ввели карточную систему, и