Союз летящих - Завацкая Яна

В последнее время Алену многое раздражало. Сама она почти перестала интересоваться политикой. Ей становилось дурно, когда она задумывалась об этом… Алена с интересом и возмущением ("как можно было так обращаться с людьми?!") прочитала Шаламова, с несколько меньшим — целый ряд диссидентов-разоблачителей, от Солженицына ее уже начало подташнивать. Но больше всего раздражали комики-сатирики, вещавшие по телевизору о прелестях жизни в "цивилизованных странах Запада" по сравнению с "нашим убожеством".

Алена в принципе даже и верила всему этому. Почему нет? Наверное, все это так и есть. Она заблуждалась. СССР был ужасной диктатурой, а она этого и не заметила. Но что тогда правильно? Алена не знала.

Наверное, политикой лучше вообще не интересоваться. Да Алене и было не до того. Валик, замужество, Дениска… весь этот кошмар с Дениской, закончившийся еще ужаснее. Когда она вынырнула из черной ямы, огляделась вокруг — все бурлили и кипели жаждой перемен, все говорили о демократии и гласности, а ей все это вмиг опротивело. Ничего не хотелось. Хотелось потихоньку заниматься популяционной генетикой, готовиться к лекциям и учить студентов, ездить с ними на практику на Белое море, читать хорошие, интересные книги, заниматься потихонечку спортом… Хотелось просто жить.

Бороться ни за что не надо.

Первая попавшаяся забегаловка оказалась неплохой — за исключением того, что у стойки было слишком многолюдно. Здесь продавали новомодное мягкое мороженое. И это мороженое, и видеосалон за дверью — были вестниками мира иного, благополучного, изобильного западного мира, где все иначе, интересно, ярко, вкусно и весело, не так, как в привычном Совке.

Валик с Аленой сидели в углу, но и здесь гам подростков у стойки мешал разговаривать. Сквозь гам пробивались автоматные очереди и вопли "кья!" — в видеосалоне как раз крутили боевик. Алена думала, что надо было бы выбрать место поспокойнее. Но мороженое, честно говоря, ужасно вкусное… Она уже выскребала остатки ложечкой.

С Валиком уже обсудили холодильник, его семью, общих знакомых. Он рассказал о том, что посещает какой-то духовный семинар "эзотерической практики йогов". Их там учат управлять людьми и вообще… Словом, обычная чушь. Развелось в последнее время этих экстрасенсов.

И совершенно непонятно, чего же от нее хочет Валик, и для чего вытащил на эту дурацкую встречу…

— Все будет так. Еще десять лет — и все будет, как на Западе. У каждого свой дом, машина… полные прилавки, — говорил Валик. Теперь его потянуло на политику.

— Или как в Бразилии… трущобы, безработица, нищета, — сказала Алена.

— При чем тут сразу Бразилия… есть же нормальные страны. Построили у себя нормальное обеспеченное общество.

— Нормальные страны построили это общество за счет других. Необеспеченных. За счет кого будем строить мы?

— Ой, да ладно, ты прям как пионерский политинформатор… ты что, веришь во всю эту совковую пропаганду?

— А я была политинформатором, — спокойно сказала Алена, — и собирала информацию. Много информации. И знаю, о чем говорю. Нормальные страны будут дальше строить — только теперь еще за счет нас.

— Ты просто посмотри. Вот открой глаза и посмотри. Это итальянское мороженое. Ты в своем Мухосранске такое ела?

— В Миассе.

— Неважно. Ты там ела такое мороженое?

— У нас очень хорошее мороженое было, в Миассе. Даже челябинцы приезжали, хвалили — у них такого нет.

— Ты прекрасно понимаешь, только как всегда — лишь бы поспорить. Вон нормальное кино…

— Это ты называешь нормальным? — Алена скосила глаза на афишу с полуголым суперменом в джунглях, с автоматом в руках.

— Ой, да ладно… есть же и элитарное кино. Антониони там, Кубрик… кто еще… На все вкусы. Для всех. А у нас? Убожество. У нас все убогое, просто все. Серость. Тоска собачья…

— Может быть, — Алена устала. К тому же, возможно, он и прав, — знаешь, мне уже осторчертело все это. Политика эта вся. Я просто не хочу об этом думать. Это не имеет значения.

— А что имеет? — Валик вдруг положил ладонь ей на руку. Знакомое, до неистовства родное тепло побежало по руке вверх. "Чего это он?"

— Наука, — Алена остро взглянула на бывшего мужа, голос слегка зазвенел, — все равно в конечном итоге все решает научно-технический прогресс. Если мы не найдем, например, способа справляться с наследственными заболеваниями… то они при любом строе будут. А если вдуматься, то генетика — это вообще очень перспективно. Вся медицина… проблема старения. Может быть, даже смерти… способностей и талантов человека. Ты не представляешь, на что мы можем повлиять, сможем со временем, если работать… Знаешь, по сравнению с этим политика — что-то вроде мышиной возни.

— А, ну наука — это хорошо, — сказал Валик и передвинул руку повыше, — хвалю. "Да что же он, решил меня соблазнить?"

— Так что у тебя с Мариной? — спросила она проникновенно. Валик вздохнул. Алене захотелось съехидничать, но она, как обычно, промолчала.

А может быть, согласиться? Валик придвигался ближе и дышал ей почти в самое ухо. Алена ощутила некое томление внизу. Вот ведь и не думаешь об этом, не до того, просто некогда, а на самом-то деле… Может быть, просто сдаться, и пусть… поедем куда-нибудь, например, ко мне. Плохо ведь не будет от этого.

— С Мариной, — грустно сказал он, — какая разница… знаешь, иногда я думаю, что мы с тобой все-таки не зря встретились.

Алена еще раз проверила свои чувства — пусто. Совершенно пусто.

Но при чем здесь чувства? Чтобы трахаться, они вовсе не обязательны.

— Ты думаешь, что стоит начать все заново? — спросила она. Валик покачал головой, она не видела движения, но почувствовала его.

— Заново… нет, не стоит. Глупо.

Как бы вопреки собственным словам он приобнял ее за пояс. Алена замерла в неудобной позе. Надо на что-то решаться. Значит, вся эта трепотня — холодильник этот, политика — все это было только потому, что у него недотрах… что он поссорился с Мариной и теперь…

— Так насчет холодильника, — стесненно начала Алена, — я даже не знаю, как быть.

— Ладно, оставь. Я с мамой поговорю.

Алена хотела сказать, что не стоило встречаться ради этого. Но промолчала. Она же не дура, понимает, ради чего он снова ее нашел. Ее — синий чулок, никому давно уже не нужный, забывший о личной жизни, на все согласный… А ведь красивая девчонка была, влюблялись ведь в тебя когда-то. Но почему ты выбрала именно такое?

Но собственно, что в нем такого ужасного? То, что он ушел тогда… увы, почти все мужчины бросают семью, если рождается больной ребенок. В больнице много ли ты видела семейных пар? Это почти закономерность. Нельзя же из-за этого ненавидеть всех мужчин, правда? Он просто слабый. Властная мама. Тонкая душевная организация. Тебе ведь в нем и понравилась эта тонкость, нервность, понимание… С ним так интересно было вести задушевные беседы. Даже отношения выяснять — и то интересно. Подлость, предательство… все это слова. Ты же можешь это простить.