Мрак над Джексонвиллем - Брижит Обер

— Теперь, как положено, предупреди ее!

— Немедленно выходите! После третьего предупреждения буду стрелять!

Женщина лениво потянулась, и у Бига Т. возникло ощущение, будто он видел, как длинный красный язык выскочил у нее изо рта и лизнул ночь. Он сощурил глаза.

— Ну и работенка!

На секунду его внимание отвлек жизнерадостный голос Мидли, и, когда он вновь взглянул на решетку, женщины уже не было.

— Черт, исчезла!

— Возвращайтесь в машину, поднимите все стекла, — приказал голос Уилкокса.

Озадаченный Мидли склонился к переднему сиденью, размахивая банкой пива:

— Что происходит?

— Слышал? Закрой дверцу.

Мидли послушно сел в машину. Биг Т. уселся рядом и с яростью захлопнул дверцу. Поднял стекло. Духота страшенная. И вонь стоит все еще ужасная — они заперли ее вместе с собой в машине. Он машинально взял банку пива — этот болван Мидли уже открыл ее. Но пить не решался, вглядываясь во мрак. Никого. Растворилась во мраке. Он прижался лбом к стеклу, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. Поганый запах ласкал затылок.

— Ну и вонища!

— А я ничего не чувствую, — заявил Мидли.

Биг Т. с трудом удержался от нелицеприятных комментариев. Может, она спряталась под машиной и вот-вот выскочит как черт из табакерки и бросится на стекло. Одеревеневшими пальцами он понадежнее взялся за ружейный приклад. Мидли подавил отрыжку. И тут он увидел ее. Словно балерина раскинув руки, она танцевала на гребне кладбищенской стены. Он открыл дверцу, шагнул вперед и взял ее на прицел:

— Стоять! Спускайтесь вниз! Полицейский контроль!

На стене уже никого не было. Или она свалилась вниз, по ту сторону стены? Но тогда бы я увидел… Бойлз и остальные вот-вот должны приехать, стоит их дождаться. Он рукавом отер пот со лба, наклонился, достал из машины уже открытую банку пива и поднес ее к губам.

Едва не подавился и тотчас все выплюнул — густая красная жидкость брызнула на корпус машины. Кровь, это же кровь! Брезгливо держа банку в вытянутой руке, он застыл в недоумении. Мидли с интересом посмотрел на него:

— Что, несвежее оказалось?

— Черт, это кровь! Кровь в пивной банке!

Он вздрогнул, услышав повелительный голос Уилкокса:

— Выброси ее. И возвращайся в машину.

Биг Т. уже забыл, что на поясе у него висит переговорное устройство. Уилкокс постоянно был на связи и внимательно следил за событиями.

Мидли слегка наклонился, его толстое красное лицо расплылось в хитрой улыбке.

— Я-то думал, что такому вояке, как вы, это должно понравиться — кровь…

— Спятил, что ли? Тебе смешно? Уймись и подвинься!

Мидли воздел вверх толстый, как сосиска, палец:

— Вон она!

Биг Т. резко развернулся — разрывные пули брызнули в пустоту. Никого. Он уже утратил свое обычное хладнокровие. Ну и придурок этот Мидли, я ему сейчас…

Мидли уже вышел из машины и шагал к воротам.

— Ты куда? Вернись!

— Лично меня эта баба не пугает. Я с удовольствием ею займусь!

— Мидли! Стой!

Мидли замер в двух метрах от него, стоя к нему спиной, — здоровенные руки спокойно висели вдоль тела, «смит и вессон» лежал в кобуре.

Биг Т. с облегчением вздохнул. Когда таким вот здоровенным буйволам приходит в голову закусить удила, остановить их бывает совсем непросто. Он открыл было рот, но тут же закрыл его. Что-то не так. Хотя вроде бы все нормально: форма, колбасообразные руки, бычья шея. Может, все оттого, что этот здоровенный телок так тихо стоит?

Тишину разорвал металлический голос Уилкокса:

— Что происходит?

— Не знаю, какое-то у меня странное чувство.

Биг Т. быстро окинул взглядом белую стену, решетку ворот, вновь посмотрел на Мидли — тот стоял все так же неподвижно, словно оловянный солдатик. И тут он увидел их. Туфли. Дамские модельные туфли на высоких каблуках; вполне приличные женские туфли — если не считать того, что они на Мидли.

— Дьявол!

— В чем дело?

— Мидли… на нем бабьи туфли… Должно быть, из-за проклятого газа у меня начались галлюцинации.

— Бабьи туфли?

— Вот именно: этакие штучки на высоких каблуках, так странно…

Вдали показалась машина; она неслась на полной скорости, так что шины визжали. В ночи раздался низкий голос Мидли — тот по-прежнему стоял спиной; вонь накатила такая, что Бига Т. чуть не вырвало. Как от груды сгнивших трупов.

— Что — завидно стало, ты хотел бы такие же из кожи вьетнамца? Надо было заказать — из кожи той девчонки, той самой, которую ты взорвал гранатой; ей от роду не больше семи было — тоже мне, враг!

Внезапно их осветили фары. Старое сердце Бига Т. бешено колотилось — он вновь увидел перед собой искаженное болью личико девчонки, выскочившей из охваченной пламенем хижины, — весь живот у нее был разворочен. По щекам текли слезы пополам с кровью. Тогда он впервые в своей взрослой жизни заплакал.

Звучавший на поясе голос Уилкокса вернул его к действительности — он надрывно орал, и, должно быть, уже давно.

— Стреляй! Стреляй же, черт тебя дери!

— Что?

Голова Мидли грациозно развернулась на сто восемьдесят градусов — он решил оглянуться; толстые губы расплылись в блаженной улыбке. Биг Т. отчетливо слышал, как с треском сломались шейные позвонки, но Мидли, похоже, все было нипочем. Он смотрел на Бига Т., маленькие свинячьи глазки горели почти фосфоресцирующим светом, ступни — параллельно друг дружке — стояли носками к воротам, а голова была вывернута назад.

— Ты, приятель, похоже, удивлен — «Колдуна» не смотрел, что ли? — издевался Мидли. — Ты, хрен старый, должно быть, неплохо поразвлекся с той вьетнамской девчонкой — наверное, прямо в живот, поглубже в горячие внутренности?

— Нет!

Биг Т. взвыл: перед ним проплыли воспоминания о том, как его боевые товарищи насиловали визжащих малолетних девчонок; он сотрясался, как от пощечин; воспоминания о накачавшихся наркотиками солдатах, отрезавших девичьи груди.

В динамике надрывался голос Уилкокса:

— Ну стреляй же! Стреляй, черт возьми!

Хлопнули дверцы машины. К нему кто-то бежал. Оскалив зубы, головой вперед Мидли двинулся на Бига Т., буквально волоча за собой тело, словно какую-то сброшенную шкуру; каблуки скребли по земле.

Уилкокс орал:

— Стреляй, сержант, засранец чертов, стреляй же!

Биг Т. поднял руку и выстрелил. Разрывная пуля угодила прямо в голову Мидли, превратив ее в кровавую кашу из мяса и костей.

Мидли по-прежнему шел вперед; из кровавой дыры, прежде бывшей его ртом, доносился какой-то замогильный голос: