Заслуженный гамаковод России - Алексей Иванников

Но помимо качки есть ещё неприятность: вы простудиться не боитесь? Нет: вы такой закалённый? А вот я боюсь: еще расчихаюсь, расплывусь как медуза на песке под палящим солнцем; и рассказать вам ничего интересного больше не смогу. Так что: давайте сменим дислокацию? Тем более: здесь недалеко, и даже совсем близко я знаю местечко. А кроме того: сегодня я не так серьезно загружен, и смог бы больше интересного поведать.

Ну что же: проходите, проходите. Это помещение в коридоре за кают-компанией я нашёл почти случайно. Не правда ли, приятная обстановка? Я сильно подозреваю, что оно используется для сугубо личных встреч: когда третий – мужчина или женщина – становится лишним. Какой приятный оттенок у стен: сразу можно почувствовать женский вкус и женскую руку. А широкое мягкое ложе – видите, вон у той стенки – сразу всё объясняет понимающему человеку. Но нам оно, разумеется, ни к чему: я думаю, вон те стульчики нас вполне устроят, и хозяева всего этого богатства не должны быть на нас в обиде.

Тут ведь всё очень даже неплохо оборудовано. Шкафчик справа видите? Это что-то вроде бара. К сожалению, хозяева запирают его, а то мы могли бы и согреться чем-нибудь горячительным. Я подозреваю, что он набит под завязку, и, само собой, не ерундой какой-нибудь. Вряд ли он должен уступать по содержимому местному кабаку – в центральной зоне. А провозить тут контрабанду – вообще самое милое дело. Можно даже всю комнату ценным товаром забить: и попробуй догадайся, что некая часть стенки на самом деле является дверью в новый потаённый мир.

Как я обнаружил её? Я же рассказывал: у меня работа такая, везде рыскать и всё представляющее интерес на заметку брать. Меня даже в детстве «шпионом» называли: это когда у всех были клички и прозвища. И я, кстати, совершенно не возражал: возможно, этот свой главный талант я использовал не до конца, и на службе государства я сделал бы намного больше. Вот только государство всё равно этого не оценит как следовало бы: нынче у него другие заботы.

Вы говорите: долг? Вот уж чего стараюсь не делать, так это долгов. А то и на счётчике оказаться однажды можно. Вроде одного бывшего знакомого, царство ему небесное. Что же касается лично моих долгов, то я готов признавать только один: перед мамочкой и папочкой. Всё же прочее есть наглая попытка обложить данью: на подконтрольной территории. И что следует делать с подобными притязаниями? Правильно, посылать их подальше.

Как, неужели вы не согласны? Вы меня временами удивляете: такая патриархальность и отсталость, просто диву даёшься. Долг перед слабыми и больными? Я что-то не слишком заметил, чтобы государственные мужи этому делу много внимания отдавали; у них других дел и забот выше крыши и печной трубы: надо же сначала себе дачку отгрохать, потом любимой дочурке или сыночку, далее следует не забыть о грядущей отставке и завести некий счётец в швейцарском – чтобы никто не обнаружил – банке. А уж что останется после всех операций, то можно и на поддержание слабых и больных направить.

Разумеется, иногда дело проходит не столь гладко: и кто-нибудь из наглых газетчиков докапывается-таки либо до дачки, либо до счёта в швейцарском банке. Однако это не слишком страшно: ворон ворону глаз не выклюет; если, конечно, засветившийся по-честному с кем надо делился и не брал на себя лишнего.

Но не всегда, следует признать, товарищ, пардон, господин, оказывается столь честным и порядочным. В этом случае, само собой, принимаются необходимые меры: либо господина с треском отправляют на пенсию – обычно по состоянию здоровья от трудов столь праведных, либо возможен даже худший вариант: для особо обнаглевших и зарвавшихся. А именно: иногда их даже сажают! Для острастки всем прочим и внятного предупреждения: чтобы не брали на себя лишнего и сколько надо кому надо отстёгивали. А вы говорите о долге: странно даже слышать такое.

Есть, правда, ещё одна область: долг перед женщиной. Но я бы назвал его по-другому: добровольным обязательством, что, согласитесь, несколько отличается. А чтобы по-настоящему серьёзно к нему относиться, надо быть очень уж хорошо уверенным: в женщине, разумеется. Однако в последнее время для этого всё меньше и меньше поводов: сексуальная революция, сами понимаете, не может обходиться без жертв. Тем более что не все – на самом деле – себя жертвами ощущают.И ваш покорный слуга, разумеется, в эту компанию тоже входит.

Вы хотите знать, кто же в данном случае жертва? Это то образование, которое раньше называлось семьёй: папа плюс мама энное количество их потомков. Не во всех, правда, случаях, дело и в прошлые времена сводилось к столь простой конструкции: флуктуации и раньше отмечались, однако не в столь заметных объёмах. Например, известны так называемые триады: две женщины и один мужчина, или же наоборот. Но самый распространённый и обычный вариант: мужчина и две, три или четыре женщины. Нечто вроде восточного гарема, только с раздельным проживанием. Однако не для всех допустимо такое, и мужчина в подобных конструкциях, разумеется, должен иметь соответствующие задатки: в материальном и всех прочих смыслах. А иначе слишком дорогим и нерентабельным окажется сооружение, и пара малейших толчков развалит его на части.

Что же касается меня лично, то у меня сложности исключительно материального порядка. Во всех же прочих смыслах – насколько я сам могу судить – никаких противопоказаний не предвидится.

Но, разумеется, есть целая категория людей, для которых наличие такой конструкции просто обязательно: в дополнение к «мерседесу», трёхэтажной вилле и восьмикомнатной квартире в пределах Садового кольца с биде и «джакузи». Одна спутница – для деловых встреч, другая для зарубежных поездок, еще парочка – для светских удовольствий. При этом желательна регулярная и непрерывная ротация: чтоб не создавалось однообразия. И чтобы сосед, меняющий уже пятнадцатую или двадцатую спутницу по счёту, не смог свысока наблюдать и посмеиваться над жалкими патриархальными привычками и устоями.

Что вы сказали? Безнравственно? А где ж вы её возьмёте нынче – нравственность? Сколько она нынче стоит – не знаете? А я вот знаю: во вновь напечатанном прейскуранте это не самое дорогое блюдо. И за деньги вам любую индульгенцию отпустят: если, разумеется, хватит средств и не надо будет потом побираться и выпрашивать на пропитание.

Да, я забыл поинтересоваться: а вы сами женаты? Отсутствие кольца и прочих побрякушек ни о чём ведь не говорит: это всё жалкие атавизмы, и только старомодный человек может гордиться ими и предъявлять как вещественное доказательство. В-общем, да? Занятный ответ: показывающий, что вы ещё не окончательно пропали для новой жизни. И на сколько же процентов это в-общем распространяется? На пятьдесят? Я вас понял, и могу только по-хорошему позавидовать: это наилучшее сочетание – пятьдесят процентов кабалы и пятьдесят процентов свободы, много чего дающее и ни к чему особому не обязывающее. И в каком направлении идет развитие? Дальнейшего закабаления? Могу только посочувствовать; однако в конце концов вам самому решать, тут всё слишком выборочно и индивидуально. И вполне возможно, что для вас – на определённый промежуток времени – полная окончательная кабала была бы оптимальным выбором.

Для меня же – как вы, надеюсь, поняли – нет музыки трагичнее и печальнее марша Мендельсона. Какая-то скука и тоска веет от гордых торжественных звуков, и кривится сразу в усмешке рот – в понимании напрасности иллюзий и их скорого конца, и той уже настоящей тоски, которая придёт всему на смену. Вы не задумывались над такими вещами? У меня же это привычка: стоит только о чём-то подумать, и сразу набегает вал мыслей и даёт общую картину: в какую сторону и как скоро это разовьётся, и какие при этом возникнут мысли и настроения, и как я буду относиться к этому через десять лет: и желание делать это почти всегда проходит, и остаётся только лишь холодная пустота.

Вы с подобным не сталкивались? Тогда вы счастливец: вы сможете спать спокойно, даже если завтра состоится ваша казнь, и весь опутанный цепями, вы протащитесь через площадь, заполненную гомонящей толпой в ожидании увлекательного зрелища: палач уже ждёт вас, и все в нетерпении и с животным почти любопытством ждут, когда он положит вас на помост и опустит свою иззубренную секиру на шею очередной жертвы – сколько сразу будет шума и ликования, и никто почти не заметит, как забьётся в истерике и плаче некая женщина, почти старушка, единственная, может быть, противница кровавой забавы; но кто её захочет послушать? Все ведь пришли на зрелище, и никто не захочет из-за столь нелепой помехи отказаться от него или даже отменить окончательно: ведь благодаря ему у некоторых не поднимется рука, чтобы зарезать где-нибудь в тихом месте слабое беззащитное существо, и много очерствелых в злобе сердец вдруг станут немного добрее и не унизят в очередной раз свою старую привычную жертву, которая сможет сделать небольшую передышку и в свою очередь не выместит злобу на том, кто подсуден уже и ей. Так что слава казнённому, и пусть не иссякает их непрерывная череда, позволяющая столь легко и просто разряжать набухшую атмосферу и отводить возможную угрозу!