Ежов. Биография - Алексей Павлюков

Решение данного вопроса было возложено на комиссию в составе Ежова, Вышинского и Ягоды.

«Стрелять придется довольно внушительное количество, — писал Ежов Сталину 6 сентября 1936 г. — Лично я думаю, что на это надо пойти и раз навсегда покончить с этой мразью. Понятно, что никаких процессов устраивать не надо. Все можно сделать в упрощенном порядке по закону от 1 декабря [1934 г.] и даже без формального заседания суда»{198}.

Подработав эту идею, Ежов некоторое время спустя представил на утверждение вождя проект решения Политбюро поданному вопросу. В нем говорилось:

«1. До последнего времени ЦК рассматривал троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический и организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят о том, что эти господа скатились еще больше вниз, и их приходится теперь рассматривать как шпионов, разведчиков, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе.

2. В связи с этим необходима расправа с троцкистскими мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых уже закончено, и не только подследственных вроде Муралова[45], Пятакова, Белобородова[46] и других, дела которых еще не закончены, но и тех, которые были раньше высланы.

3. В общей сложности расстрелять не менее тысячи человек. Остальных приговорить к 8-10 годам заключения, плюс столько же лет ссылки в северные районы Якутии»{199}.

Третий пункт был Сталиным исключен, а первые два были утверждены решением Политбюро, принятым 29 сентября 1936 года. По-видимому, вождь решил, что не пристало высшему партийному органу регулировать, пусть даже сверхсекретными решениями, количество уничтожаемых политических противников. Все это нетрудно было сделать в рабочем порядке без излишней огласки, и уж сколько человек придется расстрелять, а сколько отправить в лагеря — подскажет сама жизнь.

Помимо участия в решении общеполитических вопросов, Ежов в сентябре 1936 года вплотную занимался и одной сугубо конкретной проблемой. Следствие по делу троцкистско-зиновьевского центра со всей очевидностью показало, что некоторые руководящие кадры НКВД уже не отвечают тем требованиям, которые предъявляет к ним руководство страны. Органам госбезопасности приходилось решать теперь гораздо более сложные, чем раньше, задачи, поскольку бороться приходилось уже не только с остатками враждебных классов или иностранной агентурой, но и с «заговорщиками» и «вредителями» внутри самой партии. Однако всерьез заниматься данной проблематикой многим чекистам, судя по всему, не хотелось, что наглядно продемонстрировало и расследование обстоятельств убийства С. М. Кирова и только что закончившийся процесс троцкистско-зиновьевского центра. В своем уже не раз упоминавшемся письме к Сталину от 6 сентября 1936 г. Ежов, помимо прочего, писал:

«Хочу Вас подробно проинформировать о внутренних делах ЧК. Там вскрылось так много недостатков, которые, по-моему, терпеть дальше никак нельзя. Я от этого воздерживался до тех пор, пока основной упор был на разоблачение троцкистов и зиновьевцев. Сейчас, мне кажется, надо приступить и к кое-каким выводам из всего этого дела для перестройки работы наркомвнудела.

Это тем более необходимо, что в среде руководящей верхушки чекистов все больше и больше зреют настроения самодовольства, успокоенности и бахвальства. Вместо того, чтобы сделать выводы из троцкистского дела и покритиковать свои собственные недостатки, исправить их, люди мечтают теперь только об орденах за раскрытое дело. Трудно даже поверить, что люди не поняли, что в конечном счете это не заслуга ЧК, что через 5 лет после организации крупного заговора, о котором знали сотни людей, ЧК докопалось до истины»{200}.

По мере того, как Ежов все глубже и глубже вникал в дела охранного ведомства, желание взять бразды правления в свои руки и показать, как нужно работать по-настоящему, овладевало им все сильнее. Однако Ягода весьма болезненно реагировал на попытки секретаря ЦК вмешиваться в оперативную деятельность наркомата, и их отношения становились все более напряженными, тем более что Ежов не упускал возможности проинформировать Сталина о тех или иных служебных упущениях своего то ли коллеги, то ли соперника. Впоследствии референт Ежова В. Е. Цесарский так описывал их взаимоотношения на протяжении 1936 года:

«В начале 1936 г. Ежов предложил Ягоде издать секретный приказ для всего оперативного состава, в котором [необходимо было] раскритиковать работу НКВД и развенчать ряд руководящих периферийных работников. Ягода составил проект такого приказа и прислал на утверждение Ежову, который, будучи не удовлетворен приказом, поручил мне его переделать, и сам затем принял участие в редактировании приказа, которым постарался дискредитировать все руководство НКВД, в особенности же Ягоду. Этот приказ впоследствии был издан Ягодой за своей подписью.

Весной 1936 г. Ежов предложил мне собрать необходимые материалы о плохой работе НКВД по искоренению шпионажа в СССР… Я собрал все необходимые материалы в Исполкоме Коминтерна и МОПРе[47], после чего Ежов созвал в ЦК ВКП(б) совещание руководящих работников НКВД: Фриновского, Прокофьева, Балицкого, Слуцкого с участием секретаря Исполкома Коминтерна Мануильского. После совещания Ежов предложил мне составить по этому вопросу докладную записку в ЦК ВКП(б), отредактировал ее и направил в соответствующие адреса, обвинив руководство НКВД в потворстве проникновению шпионов на территорию СССР.

В том же 1936-м Ежов поручил мне расследовать заявление сотрудника УНКВД Азово-Черноморского края Шевченко. Я съездил на родину Шевченко, собрал на месте необходимые материалы, а Ежов, сделав соответствующее обобщение, снова дискредитировал Ягоду.

Впоследствии Ежов, использовав заявление бывшего секретного агента НКВД Зафрана о сокрытии Ягодой и его сподвижниками материалов об антисоветском троцкистском подполье, добился окончательной компрометации Ягоды…»{201}

История, о которой упомянул В. Е. Цесарский в конце своего рассказа, началась в середине июля 1936 г., когда на имя Ежова поступило заявление от начальника Управления НКВД по Воронежской области С. С. Дукельского. Тот сообщал, что на протяжении 1933–1935 гг. неоднократно обращался к Ягоде с конкретными предложениями по перестройке работы НКВД, с тем чтобы наркомат мог более качественно выполнять возложенные на него обязанности. Речь шла о целесообразности отраслевого принципа построения органов госбезопасности (промышленный отдел, сельскохозяйственный отдел и т. д.), об упразднении районных отделений, создание которых привело к неоправданному распылению сил, об отказе от массовой осведомительской сети (8-10 тысяч осведомителей на область), с тем чтобы создать меньшую по численности, но более эффективную агентурную сеть и т. д.

Ягода от всех этих предложений отмахивался, предлагая Дукельскому больше внимания уделять своим прямым служебным обязанностям, и тогда тот решил довести свои идеи до сведения Ежова.

Ознакомившись с докладной запиской Дукельского и побеседовав затем с ее автором, Ежов, по-видимому, попытался выяснить мнение Ягоды по поводу содержащихся в ней предложений. Возможно, только тогда Ягода и узнал, что один из подчиненных через его голову выходит на секретаря ЦК и обсуждает с ним вопросы, выходящие далеко за пределы своей компетенции.

11 сентября 1936 г. вызванный в Москву Дукельский получил нагоняй от Ягоды и предложение перейти «по собственному желанию» в одно из неоперативных подразделений НКВД: переселенческий отдел, пожарную охрану, Управление шоссейных дорог или другое по его выбору. Однако Дукельский отверг это предложение и заявил, что при таком к нему отношении он предпочел бы вообще уйти из НКВД и перейти в один из гражданских наркоматов. Закончилось все тем, что Ягода приказал ему вернуться в Воронеж и, не приступая к работе, ожидать решения своего вопроса.

В Воронеж Дукельский вернулся, но перед этим направил очередную записку на имя Ежова, в которой обрисовал все, с ним случившееся, и попросил принять его. В ходе состоявшегося разговора были затронуты также и общие вопросы деятельности НКВД, при этом Дукельский высказал мнение, что некоторые работники центрального аппарата искусственно тормозили изобличение «троцкистской банды». В подтверждение своих слов он сослался на известный ему случай с бывшим агентом Зафраном, который в свое время пытался разоблачить троцкистских заговорщиков, в частности расстрелянного недавно Е. А. Дрейцера, но дело это было тогда замято, а самого Зафрана отправили в лагерь как провокатора.