Болшевцы - Сборник Сборник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Часы вышли, уходить время…
— К спеху мне, Александр Ефимович.
— Ставь! — быстро сказал Умнов.
Руки его дрожали от волнения.
— Уж ты покрепче, Александр Ефимович, покрепче, — повторил мужик несколько раз.
Умнов удачно обрезал неровную кромку копыта, вычистил стрелку, подобрал подкову.
— Лошадь-то не балует? Задевать рукой можно? То-то, — в голосе кузнеца звучала профессиональная строгость.
— Важно! — сказал мужик, осмотрев работу Умнова.
— Погоди. Задние подкую.
— Да ладно, обойдусь покуда передними.
Но Умнов уже привязывал к дереву заднюю ногу лошади. Молоток, гвозди, клещи бойко ходили в его руках.
— Готово! Хоть до Киева поезжай! Потеряет подкову вместе с копытом! Эх, жижа грибная! — повторил он любимое словцо дяди Павла и по-хозяйски хлопнул лошадь по тощему крупу.
Мужик вынул кошелек и, не спрашивая о цене, отсчитал деньги. Ему был известен коммунский расценок.
Умнов положил деньги в карман. Завтра не забудет передать их дяде Павлу. Он долго смотрел вслед взобравшемуся на спину коня мужику.
На дорогу падали лучи холодного солнца. Серебристо поблескивали новые подковы. Провозился Умнов в кузнице дотемна, в общежитие шел с песней.
По дороге он встретил Новикова — низкорослого, забубённого парня с продавленной переносицей:
— Здорово, Сашка… Что больно веселый?
Умнов смутился. В самом деле. Что он распелся, с какой радости глотку дерет? Невидаль какая — лошадь подковал.
— Работал вот, — неопределенно сказал он.
— А ты будто можешь?
О неудачах Умнова знала вся коммуна, и Новиков нередко вместе с ребятами посмеивался над ним.
— Брось, Саш, грязное дело… Пойдем-ка лучше хлебнем.
Он щелкнул себя по кадыку и обнял Умнова за плечи:
— У Марь Иванны раздобудем… Она в долг верит.
Умнов смотрел сумрачно и вяло. Против выпивки он ничего не имел, но его обидело недоверие Новикова. После того как проблестели от солнца на копытах лошади подбитые им четыре подковы и в кармане лежали впервые им самим заработанные деньги, это показалось вдвойне невыносимо.
— С тобой пить — рубашку пропьешь. Катись! — и Умнов, подняв плечи, прошел мимо Новикова.
Тот удивленно смотрел ему в спину. Непонятные для него вещи происходили в коммуне. Самые фартовые ребята начинали выкидывать неожиданные коленца.
Блатной закон
Новиков вернулся в коммуну ночью совершенно пьяный. В потухающем сознании его вертелось мучительное, ускользающее словечко «уйду». Откуда явилось это неожиданное решение, он не знал.
— Уйду, — повторял он вслух. — А там мы посчитаемся со всеми. Я их, гадов, заставлю червонцы жрать.
Наутро Новиков был молчалив и мрачен. Он предчувствовал неизбежные неприятные и унизительные разговоры с Мелиховым о вчерашней пьянке. «А ну их всех», выругался он про себя и круто повернул к двери с намерением сейчас же отправиться на станцию. На крыльце задержался, подумал: «Зашумят, гады, скажут, портянки стащил. Надо сдать». И решил дождаться воспитательницы.
— Вася, ну как же это вы уходите без увольнительной? — всполошилась тетя Сима.
— Принимай без разговоров, — грубо отрезал Новиков.
Тетя Сима струсила:
— Хорошо, хорошо, сейчас… Только за книгой схожу.
Вышла и послала за Мелиховым.
Федора Григорьевича Новиков не ожидал.
— Уходишь? — спросил тот.
— Ухожу, — с вызовом ответил Васька, пряча смущение.
— Зайди сюда на два слова.
Мелихов открыл дверь в соседнюю комнату.
— Не о чем нам говорить.
— Зайди все-таки.
Васька вошел вразвалку, засунув руки в карманы полушубка; каждым своим движением он, казалось, говорил: «Думаешь, испугаюсь?»
— Куда идешь?
— Не знаю.
— Опять в Бутырки?
— Куда придется.
— Так, так… Гляди мне в глаза. Зачем ломаешьоя?
Мелихов не особенно нежно положил ему руку на плечо?
— В чем дело? Расскажи толком.
Новиков попробовал было сдерзить, но сорвался и весь обмяк.
Что происходило между ними — болшевцы так и не узнали. Из комнаты был слышен тонкий бабий рев Васьки. А ведь он был большим, настоящим вором, водил компанию даже с такими, как «медвежатник» Мологин!
Только Мелихов мог бы, если бы захотел, рассказать об отце Новикова, расстрелянном белыми в Архангельске, о скитальческой, беспризорной жизни Васьки, о всех обидах и унижениях, которые претерпел он и излил Мелихову в слезах и вое, облегчив, может быть, первый раз в жизни свое ожесточенное сердце. Но Мелихов, видимо, не собирался об этом рассказывать.
Зато через несколько дней всей коммуне стало известно, что Новиков идет работать в помощь Румянцеву в коммунскую палатку — торговать папиросами, конфетами и галантереей.
Новикова выбрали председателем лавочной комиссии.
На собрании Мелихов говорил, что теперь, когда воспитанники стали иметь денежный заработок, перед палаткой огромное будущее и немалые задачи. Нужно разнообразить и увеличивать ассортимент, нужно, чтобы каждый имел возможность тратить деньги на красивые, полезные ему вещи, поменьше испытывал соблазна отнести их куда-нибудь в шинок.
— Вы должны болеть душой за каждую кооперативную копейку, — говорил Мелихов. — Все прибыли, которые даст лавка, — наши, наш капитал. Захотим — пустим снова в оборот, захотим — можем между собой переделить: на то наша воля. Но тем, кто работает в кооперативе, надо помнить, что каждый пятачок, который завели у нас в лавке, есть наш общий пятачок, и беречь его пуще здоровья.
И лавочная комиссия была выбрана, чтобы присматривать за всеми делами кооператива. Неожиданное и большое доверие было оказано Новикову.
О своем решении начисто отказаться от прошлого Новиков вскоре объявил товарищам. Вышло это у него неловко и некстати: ребята говорили о бабах, а Василий вдруг встал и крикнул звенящим голосом:
— Конец… Так и знайте, конец! Василий Новиков блатному не товарищ! И вообще бросаю пить!
— Зарекалась свинья в корыто лазить… — ответил приятель Новикова Калдыба, и все захохотали.
Может быть, не только новая работа, но и этот хохот помог Новикову сдержать свое обещание. Он действительно перестал пить и резко говорил «нет», когда приятели звали его в Москву, намекая на «заработки».
— Мы тебе, Вася, купим гроб, — смеялся Калдыба. — Слышал я, святые люди в гробах спали.
— Уйди! — кричал Новиков. — Уйди от меня! Плохо будет!
— А что плохо? Драться ты не можешь — святой. Я на тебя плюну, а ты должен терпеть. Такое теперь твое кооперативное положение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});