Болшевцы - Сборник Сборник

Чума подошел вплотную, уперся животом в край стола и ждал, почти не скрывая насмешки.

Смирнов разглядывал кашне и цилиндр. Прежде ему казалось очень смешным это клоунское облачение. Теперь оно вызывало досаду.

— Сними, — сказал он негромко.

— Что «сними»? Штаны, что ли? — спросил Чума, прикидываясь непонимающим, и оглядел по очереди всех членов комиссии. Он бы поговорил с ним не так, не будь здесь Мелихова.

— Не балагань!.. — поддержал Васильев Смирнова. Он чувствовал себя председателем. — Скидай цилиндр. В цирк пойдешь — там наденешь.

Чума смотрел уже несколько растерянно. Разве не позавчера только он пил вместе с Гагой? Должен же, чорт побери, хоть этот один поддержать кореша?!

— Разумеется, как вы есть выборная комиссия, — сказал Чума, — закон коммуны мы все должны понимать… Но как это у меня все равно, как у тебя кепка, то нет вашего права…

Гага завозился на стуле, потрогал зачем-то себя за ухо и вяло сказал:

— Сними, Чума.

— Ага, так!.. — задохнулся от злобы Чума и, точно ослепленный тяжелой кровью, ударившей вдруг в голову, позабыв о присутствий Мелихова, быстро, неверно пошел к выходу.

— Чума, брось! Не психуй! — предостерегающе крикнул ему Накатников. — На общее собрание потянут, дурья голова.

Чума не удостоил его ответом. Он с силой хлопнул дверью и исчез.

«Нехорошо. Не годится. Не тот подход», подумал Мелихов. Он уже видел, что опасность не в том, что будет потворство, — совсем неожиданно она была в другом.

— Что ж… Передадим на общее собрание, — неуверенно сказал Васильев.

— Пусть припаяют по совокупности, — поддержал Смирнов.

Гага смолчал.

— Да вы отложили бы?.. Может, он проветрится и придет… — подал голос Накатников.

— Права не имел уходить, — угрюмо отозвался Васильев.

Он все ждал, что, наконец, скажет что-нибудь и Мелихов, но тот молчал.

Смирнов был парнишкой мягкосердечным, даже добрым. У него было мало проступков, но это не мешало ему обычно в жизни быть вполне снисходительным к проступкам других. Но здесь была не обычная жизнь. Он чувствовал, что здесь дело не в том, как относится он, Дима Смирнов, к Чуме, к его поступкам, а важно, как отнеслась бы к ним коммуна. Самое главное в том, чтобы оправдать исключительное доверие, которое оказали им, членам комиссии, Мелихов, Погребинский, все коммунары, доверие, делавшее их как бы не принадлежащими самим себе. Все, что угодно, лишь бы только никто не мог подумать или сказать, что Смирнов недостаточно решителен, недостаточно тверд там, где дело идет о защите интересов коммуны. Он видел, что то же самое испытывает и Васильев и даже Гага. И потому, хотя уход Чумы был и ему неприятен, он успокоил себя тем, что зато авторитет коммуны и ее законы не пострадали.

Васильев позвал Беспалова. Тот хмуро подошел к столу. Он был взвинчен инцидентом с Чумой. Он косил глаза на окно. Окно синело зимними сумерками.

— Пил? — коротко спросил Васильев.

— А ты не пьешь? — огрызнулся Беспалов.

— Что это за женщина, с которой ты путался позавчера в Болшеве?

— Я твоих не считал. И тебе моих считать не советую, — нехорошо усмехнулся Беспалов.

Может быть, перед общим собранием, перед всей коммуной, перед воспитателями он нашел бы в себе силы признаться в ошибках, раскаяться, но здесь, перед этими пацанами…

— Да ты рассказывай, — деловито сказал Смирнов.

— Нечего мне вам рассказывать.

— Не будешь здесь — будешь говорить в другом месте…

— В другом месте? — заорал вдруг Беспалов. — В другом месте, сявка!.. Да со мной ни один следователь так не разговаривал!

Глаза Беспалова блестели:

— Да я лучше десять раз в Соловках пропотею, чем стану разговаривать со всякой шпаной!..

Смирнов тихонько совещался с Васильевым. «Нет, так дело не пойдет», подумал Мелихов, Он встал, зажег лампу.

— Можешь итти, — торжественно объявил Васильев Беспалову.

— Ты Соловками нас не пугай! Заслужишь, так и пошлют, — сказал Смирнов вдогонку.

Беспалов ушел.

— Котов и Умнов! — окликнул Васильев.

— Скажи, Умнов, начистоту, из-за чего это у вас с Котовым вышла драка?

Умнов подошел к столу. Сесть было не на что. Пришлось стоять.

— Давай, давай, рассказывай, — поторопил Васильев.

— Что ж рассказывать? — развел руками Умнов. — Я задержался в кузнице. Пришел после обеда. А в контроле был Котов. Хоть мы с Котовым не разговариваем, но как он — контроль, я сказал ему вежливым тоном: «Дай мне обед». И вот, я смотрю, Котов, не говоря ни слова, взял уполовник и полез не в котел, а в поганое ведро, куда у нас сливаются ополоски для поросенка. Налил, значит, и ставит передо мной, отвернув мурло. Я спросил его: «Это ты мне?» Котов отвечает: «Это тебе». Тогда я встал и сказал: «А это тебе». И смазал его по уху. Он, конечно, пошатнулся, но на ногах удержался и смылся.

— А ты знал, что контроль в коммуне — лицо неприкосновенное? — промямлил Гага, обрадованный, что дела о пьянстве прошли.

— Знал.

— Ну, а дальше что? Не с одного же удара ты его так изукрасил? — спросил Смирнов.

— Ну, дальше Котов ушел, а я налил себе супа из общего котла и стал шамать. А Котов взял здоровенную палку, какой быка оглушишь, подкрался сзади, да как даст по голове. Ну, я встал и тоже стал бить Котова. Ну, другие мне помогли, потому что все видели и Котов их возмутил. Тут пришли котовские корешки, но они его в этот раз не защищали, потому что Котов был подл, и они отвернулись.

Если бы Смирнов был сам при том, о чем рассказывал Умнов, очень может быть, что и он бы помог ему побить Котова. В детдоме он всегда, поддерживал Умнова. Но ведь здесь — конфликтная, здесь совсем не то.

— Признаешься, что ты виноватый? — спросил он строго.

— Нет, я не виноватый.

Смирнов записал. Накатников о чем-то шептался с Гуляевым. Лампа чадила, но никто не замечал этого. Долго и путано начал объясняться Котов.

— Скажи, Умнов, — неожиданно произнес Мелихов. — У вас с Котовым был хоть один мирный разговор в коммуне?

Он решил, что пора вмешаться. Он понял, откуда шел этот явный перегиб со стороны новой комиссии. Ему стало ясно и это стремление — быть во что бы то ни стало на высоте — и то, как нелегко людям, вчера еще совершавшим те же проступки, понять разницу между потворством и простой товарищеской чуткостью. Скоро они научатся понимать ее. Но Чума, наверное, опять начнет будоражить ребят, Беспалов уйдет пьянствовать и уведет с собой кого-либо еще… Это издержки, которые возместятся, конечно… Но… пора начинать поправлять!