Смертоцвет - Александр Зимовец

— Ты чего! Гони вперед, проскочим! — крикнул он, но лошади уже остановились, и только, подстать своему вознице, пугливо озирались по сторонам.

— Никуда вы, Герман Сергеевич, не проскочите, — произнес насмешливый голос, и Герман про себя выругался. Надежда!

— У меня нет с собой того, что вам нужно! — выкрикнул он. Это была чистая правда. Узорешитель лежал в тайнике его зубцовского дома, возить его с собой без нужды Герман теперь опасался.

— Мне от вас нужно совсем другое, — сказала Надежда, выходя на дорогу прямо перед лошадьми.

— Я п-пойду? — робко произнес возница, уставившись на нее.

— Ступай, — она кивнула. — Посиди в кабаке пару часов, чтоб не слишком рано явиться. Графу скажешь, что довез, как положено. Деньги в том же месте найдешь, где задаток брал. А вы, господин поручик, слезайте с коляски, слезайте. Нам с вами многое нужно обсудить.

Герман быстро просчитал в уме ситуацию. Ставить магический щит бесполезно — у них винтовка. И это только одна на виду, а в кустах запросто может сидеть стрелок и со второй. Если бы не это, можно было бы попробовать первой чародейной стрелой вывести из игры того, что с ружьем. Собственно, это все равно неплохая идея, потому что стрелку из засады в темноте будет стрелять не с руки, так что сейчас он хорошенько сконцентрируется и ка-ак…

— Перестаньте раздумывать, как половчее нас убить, поручик, — произнесла Надежда, и Герман увидел, как вокруг нее замерцал переливчатым маревом щит, прикрывающий заодно и мрачного детину, успевшего уже вскинуть винтовку, прицелившись в Германа. — Это не так-то просто, и, к тому же, я пришла поговорить с вами, а не убивать.

«Ну, да, разумеется,» — пронеслось у Германа в голове. — «После всего того, что было раньше. Она просто заговаривает зубы, и не исключено, что хочет меня не просто пристрелить, а придумала что-нибудь позаковыристее. Стоит ли давать ей такое удовольствие?»

Однако как она вот так просто разгуливает на свободе? Ее сейчас ищет весь Корпус, она разыскиваемая персона номер один. Или что-то уже изменилось? Эх, давненько он не получал вестей от коллег, надо бы обязательно сгонять в Петербург, если только он выберется из этой передряги живым.

— Боюсь, что нам не о чем разговаривать, — произнес он, глядя Надежде прямо в глаза. — После всего того, что вы учинили в Залесском.

— Что же такого я там учинила? — спросила она, взглянув на него с оттенком презрения. — Я пыталась спасти этих людей, вывести их на верный путь…

— А когда они не пошли на ваш путь, вы их убили!

— Что? — переспросила она, и в голосе прозвучало неподдельное удивление.

— Ваш же сообщник Ферапонтов сделал это, и я ни на секунду не поверю, что он действовал без прямого вашего приказа.

— Какой еще Ферапонтов, вы что пытаетесь заговорить мне зубы, обдумывая план спасения? Бросьте заниматься ерундой, Брагинский! У меня к вам серьезный разговор, и, клянусь, я вас пальцем не трону. Мне сейчас не до сведения личных счетов, да и вам, между прочим, тоже.

— Для человека, который подкараулил собеседника в глухом лесу и держит на мушке, вы как-то слишком доброжелательны, — усмехнулся Герман.

— А где мне еще было вас ловить? — пожала плечами Надежда. — Или по-вашему, умнее мне было бы заявиться к вам в жандармерию? Нет уж, разговаривать мы будем там, где мне удобнее.

— Тогда давайте разговаривать, — ответил Герман, сконцентрировавшись на ее лице. В это лицо, которое могло бы быть красивым, но испорченное перечеркнувшей лоб жесткой морщинкой излишней серьезности, а также очень сосредоточенным, неженским выражением, он и засветит сейчас чародейной стрелой. Хватит ли ему сил на то, чтобы пробить щит? Может быть, и да. Во всяком случае, он вложит все, что есть. О, это будет очень мощная стрела. Ярчайший пурпурный всполох, который будет видно во тьме за версту.

Останется ли после него сам Герман в живых — большой вопрос, ведь сил потребуется очень много. А даже если и останется, товарищи Надежды его несомненно добьют. Но уж он отомстит за своих ребят. Если только окончательно придет к мысли, что это была она. Пока же его уверенность слегка поколебалось. Что-то было в ее словах такое… Неужели, она в самом деле не знает, что случилось в Залесском?

— Хорошо, — кивнула Надежда, но пальцы ее все еще сложены были в специфическом жесте. Она тоже держала Германа на прицеле.

— Что же вы хотели мне сообщить?

— Что в Петербурге существует обширный заговор. Он направлен на совершение государственного переворота и либо отстранение императора, либо ограничение его власти заговорщиками.

«Спасибо за ценные сведения, но, видите ли, какое дело, я немножко в курсе, потому что и сам в этом заговоре состою,» — примерно так хотелось ответить Герману, но в действительности он, конечно же, сказал совершенно другое:

— Не кажется ли вам, что вы не тот человек, которому бы следовало уведомлять об этом жандарма, даже если это и правда? Ваши товарищи могут не понять.

— Мои товарищи знают, что такое дисциплина, — отрезала Надежда, которая явно относилась к происходящему без тени иронии. — Они понимают, что если я что-то делаю, то только на благо всего дела. Этот переворот не имеет никакого отношения к освобождению и вообще к делу революции. От него будет только хуже. Или, во всяком случае, лучше точно не будет.

— Хорошо, я вас слушаю.

— Около года назад наша группа успешно экспроприировала средства из одного банка в Варшаве, — начала она. — Вы, может быть, слышали, дело было громкое.

Герман кивнул, хотя на самом деле ни о чем таком не слышал. Год назад он еще был обычным студентом, по жандармскому ведомству не служил, а в газетах предпочитал читать светскую хронику, а не криминальную. Тем более, что о таких щекотливых вещах газеты лишний раз старались и не писать.

— Так вот, вскоре после этой истории на связь с нами вышел некий высокопоставленный человек и пообещал за денежную сумму сопоставимую с взятым в том банке передать нам одну винтовку Бергольца. Чтобы подтвердить серьезность своих намерений, он выложил нам ее характеристики, что само по себе уже делало его государственным преступником, подлежащим отправке на каторгу.

—