Дочь палача - Оливер Пётч

– Без толку все, Брауншвайгер! Мы тут до скончания века будем копаться, участок слишком большой.

– Заткнись и продолжай искать. Где-то здесь спрятана целая куча золота, и я не дам ей даром пропасть.

Голоса и теперь звучали прямо над ними. София оторопела. Она узнала один из них. Страх расползался от живота и к горлу. Она с трудом подавила крик.

Немного в отдалении другой мужчина закричал в их сторону:

– Часовню уже осмотрели? Должно быть, где-нибудь там. Проверьте у входа, у пролома; может, с пола какая плита отходит.

– Этим как раз и заняты, – прогремел голос над ней. Потом он стал тише; видимо, человек обращался к кому-то, кто стоял рядом. – Глупый торгаш! Уселся под липой и возомнил себя надзирателем… Но погодите, отыщем клад, и я ему сам глотку перережу, а кровь по часовне разолью.

София зажала себе рот ладонями, иначе бы она громко завизжала. Тот далекий голос, долетевший от липы, она тоже узнала. Ни тот, ни другой она не забудет никогда.

Она все вспомнила.

– Мелюзга, нечего было подслушивать нас. Вот и напоил рыб своей кровью… Надо найти остальных.

– Пресвятая Дева Мария, неужели это правда? Неужели правда? Что же ты натворил?! Мальчишку ведь хватятся!

– Ерунда, он уже по реке уплыл. Лучше бы найти остальных. Нельзя, чтобы они ушли.

– Но… это же только дети!

– Дети тоже способны болтать. Ты хочешь, чтобы они выдали тебя? Хочешь этого?

– Нет… конечно, нет.

– Тогда не валяй дурака. Жалкие толстосумы… Зарабатывают деньги на крови, но вида ее не переносят. Придется еще доплатить.

Жалкие торгаши… У Софии перехватило дыхание. Дьявол стоял там, совсем рядом, прямо над ними. Троих он уже убил. Остались только она и Клара. И вот теперь он и до них доберется. Спасения не было. Он просто чуял их.

– Погоди-ка, у меня появилась идея, где он может быть, – раздался голос. – Что ты думаешь насчет…

В этот миг снаружи донесся крик. В отдалении кто-то застонал от боли.

Через несколько мгновений снаружи разразился ад. София зажимала уши руками и надеялась, что это был просто кошмарный сон.

Симон в который уже раз поскользнулся в глине карьера и, выругавшись, рухнул в бурую жижу. Штаны его перепачкались в глине; сапоги с чавканьем проваливались в нее, так что он с огромным трудом поднимал ноги. На краю карьера стоял палач с дочерью, и они вопросительно смотрели на него сверху.

– Ну? – прокричал Куизль в глубину карьера. Лицо его освещал факел, так что оно сияло, словно одинокий маяк в непроницаемой тьме. – Какие-нибудь норы, лазейки?

Симон попытался стряхнуть с кафтана хотя бы самые крупные комья грязи.

– Ничего! Даже мыши негде спрятаться! – Он еще раз огляделся вокруг и посветил факелом. Пламени хватало лишь на то, чтобы разглядеть что-нибудь в паре метров от себя; дальше свет тонул во мраке. – Дети, вы меня слышите? – крикнул он снова. – Если вы где-то здесь, дайте знать! Все будет хорошо. Мы на вашей стороне!

Где-то одиноко журчал ручеек, больше тишину ничто не нарушало.

– Проклятье! – выругался Симон. – Кто еще смог бы додуматься искать детей ночью в глиняном карьере? Не сапоги, а комки грязи… кафтан, наверно, можно выбрасывать…

Якоб Куизль хмыкнул, услышав брань юного лекаря.

– Не валяй дурака. Сам знаешь, у нас мало времени. Лучше проверим еще цех для обжига.

Он подержал лестницу, и Симон забрался по скользким ступенькам. Когда лекарь выбрался наверх, перед ним возникло лицо Магдалены. Она посветила на него факелом.

– Ты и в самом деле выглядишь… неважно, – хихикнула она. – Ты, что, падал там каждую секунду?

Уголком фартука она стерла глину с его лба. Безнадежная попытка. Грязь, как красная краска, пристала к лицу. Магдалена засмеялась.

– Немножко грязи я, наверно, оставлю у тебя на лице. Иначе вид у тебя слишком бледный.

– Помолчи, пока я не стал спрашивать, почему, собственно, я полез в эту проклятую яму.

– Потому что ты молодой, и поваляться немного в грязи тебе не повредит. Даже наоборот, – раздался голос палача. – К тому же ты вряд ли позволил бы юной и хрупкой девушке лезть в эту дыру.

Куизль уже брел в сторону цеха для обжига. Строение располагалось на краю просеки, позади него сразу начинался лес. Всю площадку загромождали кучи дров, сложенных до высоты человеческого роста. Само здание возвели из крепкого камня, над крышей вздымалась ввысь печная труба. Фабрика находилась примерно в четверти мили от Кожевенной улицы, между рекой и лесом. На западе Симон то и дело замечал огоньки: светильники или факелы, зажигавшиеся в городе. Не считая их, вокруг царила непроглядная тьма.

Кирпичная фабрика считалась одним из самых важных строений в Шонгау. После нескольких крупных пожаров прошлых лет горожане поняли, что дома лучше строить из камня, и крыть их не соломой, а черепицей. И ремесленники из гильдии гончаров тоже вывозили отсюда сырье для производства керамики и печей. Целыми днями над просекой, почти не переставая, клубился дым. Кирпич на повозках отправляли также в Альтенштадт, Пайтинг или Роттенбух, и всегда здесь царило оживление. Однако с наступлением ночи тут не было ни единой живой души, и тяжелая дверь, ведущая внутрь завода, была заперта.

Куизль прошел вдоль фасада, отыскал окно, створки которого косо висели на петлях. Решительным рывком он сорвал правую створку и посветил факелом внутрь.

– Дети, не нужно бояться, – крикнул он в темноту цеха. – Это я, Куизль с Кожевенной улицы. Я знаю, что вы не виноваты в убийствах.

– Так они и выбегут к палачу, – прошипела Магдалена. – Пропусти. Меня они не испугаются.

Она задрал юбку, забралась внутрь через низкий карниз и прошептала:

– Факел.

Симон молча протянул ей свой факел, и она исчезла в темноте. По доносившимся шагам мужчины слушали, как она кралась от одной комнаты к следующей. Наконец послышался скрип ступенек. Магдалена поднималась наверх.

– Чтоб ее, дьяволицу, – пробурчал палач и пожевал погасшую трубку. – Вся в мать. Такая же упрямая и наглая. Придет время, она выйдет замуж, и кто-нибудь заткнет ей пасть.

Симон хотел было возразить, но в это мгновение сверху донеслись грохот и крик.

– Магдалена! – крикнул Симон, потом нырнул внутрь и больно приземлился на каменный пол. Он тут же встал, принял факел и пустился к лестнице. Палач следовал за ним. Они пересекли комнату с печью и взлетели по ступеням на чердак. Пахло дымом и пеплом.

Наверху в воздухе стояла красная пыль, так что даже с факелами они почти ничего не видели. В правом углу слышался слабый стон. Пыль понемногу оседала, и Симон разглядел разбросанные по всему полу кучи битого кирпича. Остальные кирпичи были сложены у стены до самого потолка. В одном месте зияла брешь. На пол рухнуло, должно быть, около двух центнеров обожженной глины. Под самой большой кучей что-то шевелилось.

– Магдалена! – крикнул Симон. – Ты жива?

Девушка поднялась, словно красный призрак, полностью покрытая кирпичной пылью.

– Думаю… да, – прокашляла она. – Хотела сдвинуть кирпичи… думала, укрытие где-нибудь за ними…

Она снова закашлялась. И лекарь, и палач теперь тоже стали красными от кирпичной пыли.

Куизль покачал головой:

– Что-то не сходится, – проворчал он. – Что-то я недоглядел. Красная глина… Она была у них под ногтями. Но здесь детей нет. Где тогда?

– Куда еще относят кирпичи? – спросила Магдалена. Она кое-как отряхнулась и уселась на кучу обломков. – Может, дети там?

Палач снова покачал головой.

– Под ногтями-то у них была не кирпичная пыль, а глина. Влажная глина. И они рылись в ней… Где еще есть столько глины?

Внезапно Симона обдало жаром.

– Стройка! – воскликнул он. – На стройке!

Палач отвлекся от своих мыслей и вздрогнул:

– Что ты сказал?

– Стройка у больницы! – повторил Симон. – Там целые кучи глины. Они замазывают ею кладку.

– Симон прав! – Магдалена вскочила с кучи обломков. – Я сама видела, как рабочие везли туда глину в телегах. Кроме больницы, больших строек в Шонгау сейчас нет!

Палач поддел ногой кусок черепицы, та врезалась в стену и рассыпалась в мелкую крошку.

– Черт возьми, верно! Как я, дурень, мог забыть про стройку… Мы же сами там были и видели глину! – Он кинулся к лестнице. – Быстро к больнице! И молитесь, чтобы не было слишком поздно!

От кирпичного завода до дороги на Хоэнфурх было ни много ни мало полчаса пешего ходу. Кратчайший путь лежал через лес. Куизль пустился по узкой дорожке, напоминавшую скорее звериную тропу. Лунный свет лишь изредка пробивался сквозь еловые кроны, но в основном тут царила непроницаемая тьма. Симон мог только догадываться, каким образом палач находил дорогу. Вместе с Магдаленой они следовали, спотыкаясь, за его факелом. По лицу их то и дело хлестали ветки. Временами Симону казалось, что он слышал треск совсем рядом в зарослях. Но он дышал слишком громко, чтобы сказать с уверенностью, были это действительно шаги, или только плод его воображения. Совсем скоро он начал задыхаться. Как и в тот день, когда убегал от дьявола, юноша и теперь отметил, что ему недоставало сноровки так вот носиться по лесу. Он лекарь, черт побери, а не охотник или солдат! Но рядом с ним, легко ступая, бежала Магдалена, и при ней Симон не стал выказывать усталости.