Черное знамя - Dmitrii Kazakov

- Европейская идеологическая дорога, прямая линия слева направо пройдена до конца, не только она приводит в тупик, но и нет на ней ни одной точки, за которую можно было зацепиться! – говорить после Огневского было невероятно трудно, но Штилер это прекрасно понимал, и не особенно напрягался. – Евразийство отвергает не то или иное политическое убеждение старых направлений, а тот культурно-исторический контекст, с которым это убеждение сопряжено! Правые, левые, либералы – все вращаются исключительно в сфере представлений о послепетровской России и европейской культуре. Мы же вышли за пределы того и другого! Поднялись выше!

Еще дюжина общих фраз, произнесенных без особенного напора, и министр мировоззрения сошел с трибуны. Его место занял Никитин, петроградский генерал-губернатор и партийный вождь всего северо-запада России.

- Рад приветствовать вас, товарищи, на этом знаменательном событии… - начал он, уткнувшись в бумажку. – Мы здесь собрались не просто так, мы здесь сведены волей вождя! Власть правителя, согласно государственной идеологии Чингисхана, должна опираться не на какое-либо сословие, не какую-либо нацию, а на определенный психологический тип людей…

Олег зевнул, прикрыв рот.

Еще одна цитата из Трубецкого, и можно легко предсказать, о чем этот «оратор» будет говорить.

Но ничего, нужно немного потерпеть – сценарий утверждает, что долго это не продлится, что минут пятнадцать-двадцать, нудные речи закончатся, и начнется кое-что более интересное.

- …вождь представляется носителем национальной воли, воплощением разума и сердца национального целого, и, видя перед собой такое целое, мы должны воскликнуть – слава Богу, что у нас есть такой вождь, олицетворение всех побед! – и довольный собой Никитенко заулыбался.

Проводили его довольно жидкими аплодисментами.

Напоследок на трибуну выпустили Колчака, и тот в энергичной речи заверил всех, что флот, а вместе с ним и армия безоговорочно поддерживают новое, евразийское правительство, и готовы выполнить любой его приказ.

Еще один знак для тех, кто следит за этим съездом из-за границы, и в первую очередь для союзников – Англии и Франции.

Австро-Венгрия трещит по швам, измученная экономическим кризисом Германия надорвалась, оказывая помощь двуединой монархии, так что самое время вспомнить старые обиды, вытащить из сундука лозунг, что под пятой Габсбургов стонут славяно-евразийские братья.

Вон, на конец месяца в Киеве запланирован «съезд угнетенных народов»…

Соберутся там сербы, хорваты, чехи, словенцы и венгры, даже румыны и итальянцы из тех, что живут под скипетром Вены. Олегу придется отправиться туда от родного министерства, чтобы координировать работу журналистов и вообще сделать так, чтобы это сборище прогремело ну пусть не на весь мир, но хотя бы на Европу.

Колчак под оглушительную овацию сошел со сцены.

- Слушай, - Анна наклонилась к мужу. – Что-то это все мне не нравится. Войной пахнет.

- Ну да… - протянул Олег. – Вряд ли нам без мира вернут все, что мы хотим.

- То-то и оно, - она вздохнула. – Как бы наш мальчик… ну ты понимаешь.

Еще когда ему было пятнадцать, Кирилл заявил, что станет офицером, и, несмотря на все уговоры матери, от этого решения не отступил… летом, совсем скоро ему ехать поступать в Александровское военное училище в Москве.

- Война будет короткой и победоносной, - Олег ласково положил руку на плечо жены. – Проклятые романо-германцы окажутся разбиты быстрее, чем он принесет присягу. Поверь мне.

Разве новая русская армия не доказала свою боеспособность на полях Манчжурии, где столкнулась с выученными по немецкому образцу японцами? А за прошедший с той победы год она стала еще сильнее, обзавелась новым оружием, дальнобойными пушками, быстрыми самолетами, мощными танками… и никуда не делся окрылявший бойцов победоносный евразийский дух!

Вновь запели фанфары, и возникший на трибуне Штилер объявил, что первая часть церемонии закончена – сегодня министр мировоззрения играет роль хозяина мероприятия, ведь он его придумал, продумал и организовал.

- Пойдем, дорогая, - сказал Олег. – У нас есть час… можно пока заглянуть в буфет.

Съесть чего-нибудь, а может быть, и выпить стопочку.

Они вышли из зала, спустились на первый этаж, и тут в толпе из разряженных дам и важных мужчин он увидел знакомое лицо, румяное, голубоглазое, хоть и несколько мрачное.

- Эй, Антон! – позвал Олег.

Лисицын, зимой перешедший из отдела общей пропаганды в казанское губернское управление министерства, чтобы возглавить там сектор, обернулся, и на лице его возникла улыбка.

- О, рад видеть, - сказал он, протискиваясь навстречу. – Это ваша очаровательная супруга?

Анна зарделась и даже кокетливо стрельнула глазами.

- Хм… она и есть, - ответил Олег, с удивлением думая, что никогда не подозревал, что жена на такое способна – нет, все же Антон имеет подход к бабам, они в его присутствии просто расцветают. – Ты что здесь делаешь? Тоже пригласили?

- Да нет, куда мне, - Лисицын махнул рукой. – Помогаю, бегаю, точно бешеная тарашка… Сейчас должен мчаться дальше, так что давай, до встречи… Надеюсь, с вами, мадам, мы увидимся…

Анне достался томный взгляд, Олегу небрежное рукопожатие, и они вновь остались вдвоем.

- Ладно, пошли, - сказал он. – А то будем последними в очереди…

К счастью, его прогноз не оправдался - буфет, расположенный в торце вестибюля, что подковой охватывал главный зал, оказался заполнен примерно наполовину, а у стойки находилось человек пять.

Олег проводил жену к свободному столику, а сам отправился делать заказ.

Стоявший перед ним высокий, очень широкоплечий мужчина повернулся, стал виден волевой профиль… очень хорошо знакомый Одинцову по тем временам, когда он еще работал в «Новой России».

- Виктор! Торопец! - воскликнул он, на мгновение забыв, где находится. – Ты?

Широкоплечий повернулся, блеснули его белые зубы:

- Ха! Вот это встреча! Вот уж не думал, что столкнемся на таком вот… променаде. Отлично! Будет с кем выпить!

Торопец вступил в ПНР в двадцатом, еще до того, как было создано отделение в Петрограде, благодаря уму и настойчивости добрался до места главы партийного сектора экономики, недавно освобожденного Гриневецким, до чина коллежского советника и какого-то высокого поста в министерстве торговли и промышленности.

Олег смущенно улыбнулся:

- Я с женой.

- Ну и что? – Торопца это ничуть не смутило. – Ей тоже нальем, мне не жалко… Милейший, что у вас там есть из коньяков?

Как раз подошла их очередь.

Через пять минут Олег оказался за одним столом с Анной и давним приятелем, товарищем по партии.

- За встречу! – объявил Виктор, поднимая рюмку с армянским коньяком. – Эх, хорошо!

Спорить с ним стал бы только безумец.

Анна, конечно, изобразила улыбку, когда муж вернулся от стойки не один, но видно было, что она не очень довольна.

- Что ждет страну в ближайшее время? – спросил Олег, когда они слегка подзакусили. – Кому, как не экономистам, это знать?

- Ну нет, - Торопец засмеялся, огромный, могучий, немного похожий на великана из сказки. – Судьбы страны сейчас решают даже не генералы и дипломаты, а наш обожаемый вождь и его советники. А они дружно ведут нас к войне… и это очень хорошо, должен я тебе сказать.

- Почему? – осведомилась Анна.

- Как? – Виктор посмотрел на нее с удивлением. – Это же такой стимул для экономики! Новые кредиты от наших союзников, из Америки и Франции, новые заводы и рабочие места, промышленный рост и рост потребления… если всего этого не случится, то мы так и останемся в той заднице, где сидим до сих пор вместе со всем миром.

- И тысячи убитых, похоронки и плач.

- Женский взгляд, - Торопец небрежно отмахнулся. – Надо мыслить глобально, понимаете? Люди и так погибают, а тут они хотя бы умрут с радостью в сердце, с пользой для народа… - говорил он убежденно, глаза его уверенно блестели.

- Не народу, а государству, - возразила Анна.

Олег положительно не узнавал собственную жену – чтобы она так вот ожесточенно спорила с малознакомым человеком, да еще и по такому не особенно животрепещущему поводу?

Нет, сегодняшний выход в свет выбил ее из колеи… эх, достанется ему дома.

- Государство? – Торопец презрительно скривился. – Как бы оно ни называлось, олигархией, монархией, демократией, даже идеократией или эйдократией, оно в любом случае не более чем ошейник на шее и прикрепленный к нему меч на цепочке – инструмент насилия. Поэтому когда Россия исполнит возложенную на нее миссию, объединит Евразию, государство уйдет в прошлое, сгинет там, как другие реликты вроде рабства или барщины… Давай еще!

Звучало все это ересью, но Виктор никогда не боялся думать не так, как остальные.