Черное знамя - Dmitrii Kazakov

- Именно так, - комендант закивал. – Мы тут на своем месте, ну как, например, печень. Необходимая штука, вроде она грязь выводит из тела, вот и мы в лагерях тем же занимаемся. Государство есть социальная общность, народный организм, и чем меньше в его крови останется вредных примесей, тем легче нам всем будет жить.

Не хватало еще, чтобы этот «опричник», перемазанный в крови с головы до пят, начал рассуждать об общем благе.

- Разрешите ввести заключенного? – спросил, заглянув в кабинет, рябой сотник.

- А ну заводи, - велел Дериев. – Мне выйти?

- Как вам угодно. Если есть желание, то оставайтесь, - любезно сказал Кириченко.

Предполагаемый розенкрейцер Проферансов оказался стар, высок, сутул и изможден до последней степени. Черно-белая одежда заключенного болталась на нем, как на вешалке, на лице виднелись следы побоев, но смотрел он без страха, прямо и открыто, и какой-то свет был в его глазах.

Какой контраст, могучий Торопец, сломанный внутри, лишивший веры, и этот старик… неужели несмотря на годы, проведенные в этом аду, он не озлобился и не ожесточился, сохранил что-то живое в душе?

Нет, невозможно, показалось.

- Проферансов Николай Иванович? – поинтересовался Кириченко, оглядев заключенного с головы до ног.

- Здесь я номер семьдесят одна тысяча сто пятьдесят пять, - басом отозвался заключенный. – Но когда-то меня звали именно так.

- У вас есть два пути из этого кабинета, - сказал тысячник, - обратно в «Монастырку» на муки и верную смерть, или в тюрьму при ГЖУ, где тоже, конечно, не курорт, но условия куда лучше, чем здесь, а в перспективе, при активном вашем сотрудничестве – и освобождение, возвращение к жизни обычного гражданина.

Да, ставки высоки, этот старик после смерти Павлова – единственная ниточка в руках расследования?

- И зачем я вам нужен? – спросил Проферансов.

- Нас интересуют ваши бывшие соратники по тайному обществу розенкрейцеров, отвергнувшие путь духовного преображения мира и сделавшиеся обыкновенными террористами, - Кириченко говорил свободно, легко, но чувствовалось, что он собран, тщательно взвешивает каждое слово.

- Террористами?

- Да. Они причастны к нескольким взрывам, есть погибшие.

- Невероятно, невероятно, но это правда… - лицо Проферансова исказилось от горя. - Господи, что вы творите, черные… правая рука не знает, что делает левая… как все сумел извратить враг мира сего…

«Проклятье. Откажется, - подумал Олег. – Его не сломали… и купить вряд ли получится. Интересно, он в самом деле способен чувствовать ложь?».

Никогда не верил ни в колдунов, ни в чудеса, но в этом старике было нечто такое, что заставляло вспомнить слова Кириченко о «подготовленных магах», и отнестись к этим словам серьезно… хотя нет, разве приличный чародей дал бы себя поймать и засадить в какую-то «Монастырку»?

- Я постараюсь вам помочь, - сказал Проферансов. – Это все нужно остановить.

- Вот и отлично, - тысячник перевел взгляд на коменданта. – Мы его забираем?

Тот кивнул:

- Присылайте машину. Бумаги в порядке, - тут Дериев повысил голос. - Эй, сотник! Забирайте его и подготовьте к транспортировке!

Проферансова увели, и комендант перевел взгляд на Олега.

- Ну что, я отдал приказ свободным от дежурств собраться на втором этаже, - сказал он. – Там у нас что-то вроде клуба. Вы готовы?

- Да.

Отказываться поздно, да и стыдно будет вот так отступить.

- Тогда прошу за мной.

«Клубом» называли просторную комнату с книжным стеллажом у одной стены, с трибуной на возвышении вроде сцены у другой. На выстроенных в ряды стульях сидели, болтая и смеясь, «опричники» в чинах от прапорщика и выше.

При виде начальства они дружно вскочили, отдали честь.

- Вольно! – скомандовал Дериев. – А ну, сейчас статский советник Одинцов побеседует с вами, расскажет о том, как смотрит на данный момент министерство мировоззрения и партия, чьим боевым передовым отрядом является Народная дружина… В бою легко увлечься, потеряться, забыть, ради чего мы сражаемся, и вам полезно будет вспомнить, почему мы тут.

Комендант мог вполне сам выступать в роли пропагандиста.

«О чем говорить?» – думал Олег, шагая к трибуне, и исподтишка разглядывая лица слушателей, молодые и чистые, со спокойными глазами, в которых можно прочесть только уверенность в своей правоте.

Как легко быть нерассуждающим автоматом, механизмом, лишь исполняющим приказы… он ощутил укол зависти, а затем стыд.

Когда-то еще не статский советник Одинцов был таким, разве что ему не приходилось избивать людей с помощью кулаков, он проделывал нечто подобное с помощью специально подобранных слов… но какая разница?

Синяки на мозге не заметны внешне, но зато и проходят они дольше.

- Добрый день, - сказал Олег, растягивая губы, чтобы изобразить располагающую улыбку. – Все вы прекрасно знаете, что идет война, и идет она не только там, где рвутся снаряды и ревут моторами танки…

Да, это должно быть им понятно, этим «опричникам», что считают себя солдатами…

Пока аудитория воодушевления не показывала, интереса во взглядах не было.

- Война идет всюду, где сталкиваются идеи, где сталкиваются миры, романо-германский с его культурой, что есть историческая патология, тупиковый путь дегенерации и упадка, и евразийский, молодой и активный, и война эта будет беспощадной, в ней не будет места жалости и сомнениям!

«Боже, что я говорю?» - подумал Олег, ужасаясь.

Чужие слова звенели в голове, отражаясь от стенок черепа, потоком лились с языка, он был не в силах удержать их напор, как прорванная плотина не в состоянии справиться с наводнением… он мог лишь жонглировать цитатами, связывать их в логические конструкции, приводить примеры, говорить, говорить…

И ненавидеть себя за это.

- …в такую эпоху не существует ни правосудия, ни закона, кроме закона силы, что является неотъемлемой частью кровных связей и единства народа!

- Историческая задача – занять весь континент Евразия, подарить свободу братским народам на всем ее протяжении от Адриатического моря до Желтого, от Аляски до Египта!

Хотел быть бездумным автоматом, вот и изображай из себя живой громкоговоритель, «морду Штилера»! Рассказывай, рассказывай им то, во что сам давно не веришь, во что ты просто не в силах более верить!

Доказывай, что ты чего-то стоишь!

Но не таким же путем… ведь должен быть другой!

- Победить мы сможем, только произведя коренной переворот в своем сознании, в своих методах оценки жизни, и построив новое, покоящееся на евразийских предпосылках мировоззрение!

Да, под конец Олег загнул немного лишнего, слишком ушел в теорию, но слушали «опричники» к этому моменту с настоящим интересом, и когда он сошел с трибуны, то был награжден вполне настоящими, живыми аплодисментами… хотя он предпочел бы молчание и презрительные плевки.

Прекрасным майским днем…

6.

21 мая 1932 г.

Казань

Олег ждал в прихожей, меряя ее нетерпеливыми шагами.

Десять в одну сторону, от двери к большому зеркалу в позолоченной раме, и десять обратно, мимо шкафчика для обуви, мимо длинной вешалки темного дерева, закрепленной немного криво…

С самого первого дня, как они появились в этой квартире, а произошло это не так давно, в январе, он хотел перевесить ее, но так и не нашел времени – работа, работа, постоянная работа, с которой приходишь выжатым, как лимон, и силы остаются лишь на то, чтобы поесть и завалиться спать.

А наследующий день то же самое… и опять… и опять…

«Но зато, - подумал Олег, останавливаясь у зеркала, и оглядывая свое отражение, вполне импозантное в темно-синем костюме, в сером шелковом галстуке и того же цвета перчатках, - теперь у нас есть эта квартира, а не та конура, в которой мы ютились в Москве».

Да, там бы он по прихожей не погулял!

- Дорогая, где ты там? – позвал Олег, повысив голос.

- Сейчас! – донесся приглушенный ответ.

Ну да, женщина она на то и женщина, чтобы заставлять мужчину ждать…

Он вздохнул, вспоминая, как не хотел перебираться сюда, в Казань, в глухую провинцию… Страшно удивился, когда в декабре прошлого года вождь и премьер министр заявил о переносе столицы вовсе не в Москву.

Ну, да, две потрясающих новости тогда всколыхнули народ.

Что правительство переезжает сюда, на берега Волги, и что они вновь живут в империи, в Российской евразийской империи. Огневский, пусть и не сразу, сдержал обещание, изложенное в партийной программе ПНР, и вернул стране гордое имя… позорное наименование «республика» ушло в прошлое.

Хотя все-таки немного странно – империя, и без императора, даже не монархия.

Все ждали, что после смерти Алексеева в сентябре тридцатого назначат досрочные выборы, и понимали, кто победит…

Но вождь поступил хитро – объявил, что место президента будет занято только по завершении шедшей тогда войны с Японией, а пока он станет править как глава правительства. Позже, после заключения Шанхайского мира, никто и не вспомнил об этом обещании – сторонники ПНР по вполне понятным причинам, ну а противники…