"Болваны" - Александр Галкин

Ходили слухи, будто Валера - последний и самый любимый возлюбленный парторга. Кто-то заставал их вместе в полутьме кабинета Виленкина, а женщины, работавшие в парткоме, если их спрашивали, как найти Виленкина, неопределенно хмыкали и говорили, что он сейчас занят... с Валерой.

- Простите, а Владлен Лазаревич... здесь? - вкрадчиво спросил Птицын, втайне надеясь, что тот давно на "Ждановской" кушает с мамой куриный бульон.

- Как ваша фамилия? - проблеял Валера, схватив в кулак свою жидкую бородку и дважды прочесав по ней пятерней от подбородка до кадыка.

- Птицын.

- Секундочку... Я узнаю...

Валера подскочил со стула и мгновенно исчез в соседнем кабинете.

Птицын от нечего делать заглянул в текст, который печатал Валера. Текст его удивил. Заголовок был следующий: "Гомосексуалисты". Дальше шел список:

М.Ю.Лермонтов.

Оскар Уайльд.

Марсель Пруст.

Эрнест Хемингуэй.

Томас Манн.

Мигель Сервантес де Сааведра.

Вильям Шекспир.

Карл Маркс и Фридрих Энгельс.

Владимир Ленин и Лев Троцкий.

Жан-Поль Сартр.

Сергей Есенин.

Чарльз Диккенс.

Чингиз Айтматов.

Фазиль Искандер.

Нодар Думбадзе.

Валера печатал список в трех экземплярах, под копирку. Один, понятно, шефу, другой - себе, а третий - кому? Любопытное произведение. Из какого только источника, интересно? Валера печатал с рукописной тетрадочки, открытая страница которой была исписана крупным детским почерком.

Идея списка Птицыну была понятна: все писатели - гомосексуалисты, иначе они не писатели. Та же история и с деятелями революционного движения.

- Владлен Лазаревич ждет вас с нетерпением! - пронзительным тенором провозгласил Валера, широко улыбаясь и распахивая перед Птицыным дверь кабинета. Интонация его голоса напомнила Птицыну начало романса "Я встретил вас..." в исполнении Козловского.

Впрочем, особое добросердечие Валеры немного испугало Птицына: чего доброго Виленкин в этом своем гадюшнике - в полумраке кабинета - будет домогаться его, Птицына. Что ему тогда делать? Бежать, как Иосифу от жены Потифара? А в руках у парторга останутся его джинсы со свитером?! Дудки! У него одни джинсы. Сторублевые! Кукес достал через папу.

Вот что: если что, Птицын поднимет крик на весь институт: "Спасите! Помогите! Насилуют! Парторг насилует!" Вбежит Валера, устроит парторгу сцену ревности. Птицын под шумок смоется.

Ну а если на него нападут оба гомосексуалиста? Что тогда? Тогда он схватит со стола папье-маше и засунет им в задницу. Его честь им дорого обойдется!

2.

В таком боевом настроении Птицын вошел в кабинет Виленкина. Валера осторожно прикрыл дверь снаружи.

- Здравствуйте, Арсений! - Виленкин даже привстал с кресла, когда Птицын вошел. - Очень хорошо что вы пришли. Вам передали, что я вас искал? Присаживайтесь.

Парторг указал Птицыну на стул, стоявший на другом конце длинного стола под зеленым сукном. Пока все происходило в соответствии с этикетом, даже немного церемонно. Пожалуй, никаких непристойных предложений Виленкин делать не собирался.

Парторг достал из футляра очки, надел их и, приветливо улыбаясь, принялся изучать Птицына из-под толстых окуляров, которые делали его маленькие карие глаза в десять раз меньше. По правую руку от Виленкина стоял новенький бюст Ленина, и они оба смотрели на Птицына. Птицын, чтобы хоть как-то развлечься, тоже стал в ответ улыбаться Виленкину, а заодно и Ленину - двоим сразу. Так они сидели и улыбались друг другу.

Птицын не видел парторга недели три, с того момента, как досрочно сдал ему зачет по советской литературе. За это время много воды утекло: взорвался партком (раньше он был на втором этаже), Виленкина едва не уволили, он скрылся от ректорского возмездия в клинике голодания, результаты пребывания в которой Птицын со всей очевидностью наблюдал. Парторг из розовощекого добродушного толстяка, этакого Гаргантюа, превратился в худосочного земляного червя, тщедушное и сутулое тело которого копошилось в старом добром пиджаке, по-прежнему рассчитанном на фальстафовское тело. Виленкин как-то скукожился и иссох, как будто стал меньше, незначительней. К тому же он покрасил волосы хной, так что его голова приобрела странный иссиня-лиловый оттенок, - брюнет цвета спелой вишни.

- Ну-с... Как дела? - не теряя доброжелательности, спросил Виленкин. Голос у него был громкий, поставленный, правда в нос, чуть-чуть надтреснутый. Вроде бы оптимист и бодрячок, но с червоточинкой, верней с натугой. Птицын, прислушиваясь к его голосу, немного противному, никак не мог поверить в его веселый задор.

- Спасибо, хорошо.

Виленкин нажал на кнопку селектора (такие Птицын видел только в фильмах про больших начальников), прокричал в динамик:

- Валера, соедини меня с Первым отделом. Благодарю.

В динамике зашуршало, заскрипело, сквозь скрип послышался низкий мужской голос.

- Да, Сергей Сергеич, это я, Виленкин... Василь Васильич еще у вас? (Снова сквозь шипение и шорох прорвался бас; Птицын не разобрал слов.) У меня Птицын. (Шум из селектора.) Да. Жду. Спасибо.

- Вы знаете, что ваша работа по Сартру на общесоюзном конкурсе гуманитарных вузов отмечена дипломом?

- Нет, ничего не слышал, - удивился Птицын.

- Позавчера давали подарки, призы... в университете на Ленинских горах. Вы разве не в курсе?

Птицын пожал плечами: ему никто ничего не сказал.

- Я был членом жюри, - продолжал Виленкин, - международного жюри. Ваша работа случайно попала ко мне в руки. Неплохо, скажу я вам. Очень неплохо. Много спорного. Конечно, задор неофита, наивно полагающего, что он в науке первый и что до него никто ничего не писал... Не без этого... Но в целом весьма... весьма интересно. Особенно полемика с Великовским. Ловко вы его подцепили... И за дело... Я бы даже сказал: лягнули! Без всякого почтения к авторитетам...

Виленкин торжественно снял очки, положил их перед собой на стол.

- С одним бы я только поспорил - с тем, что Сартр...

Внезапно он подскочил в кресле, расплылся в сладкой улыбке, резво обежал длинный стол под зеленым сукном, бросился к двери навстречу рыхлому гиганту в сером костюме с овальной плешью на темени. Птицын не предполагал в Виленкине эдакой прыти: обычно Виленкин держался со студентами с величественным добродушием щедрого дядюшки, потакая шалостям молодежи и отечески пестуя юные дарования.

- Василь Васильич! Очень рад. Вот Птицын. Талантливый бездельник! Впрочем, подает большие надежды. Диплом на общесоюзном конкурсе студенческих работ по гуманитарным дисциплинам, - заверещал Виленкин, пожимая руку вошедшему.

- В курсе, - сурово отрезал толстомордый гигант, с высоты своего роста небрежно окинув взглядом жалкую фигурку заморыша Виленкина. (Клиника голодания не пошла тому на пользу.)

Внешне гигант одновременно напоминал свинью (если глядеть на лицо) и жирафа (если бросить беглый взгляд на всю фигуру). Птицын вспомнил, как в зоопарке жираф переходил из одной клетки в другую, похожую на открытый сетчатый лифт и поедал сено, лежавшее на самом верху этого лифта. Синкретическое существо -- свинья-жираф - не понравилось Птицыну. К тому же неожиданно он заговорил высоким тенором в тоне приказа:

- Сведите Беня с Наховым. Пусть они поработают в паре.

- Непременно! - сразу же согласился Виленкин, хотя и скосил тревожный глаз на Птицына.

Птицыну показалось, будто они обменялись быстрыми кивками, словно два масона, безошибочно вычислившие друг друга в беззаботной толпе праздных гуляк. Во все время ритуала взаимного приветствия Птицын терпеливо ждал, продолжая сидеть на месте.

Виленкин распахнул дверь и повелительно-капризно, по-женски протянул:

- Вале-е-е-ра! - после чего шагнул вон из кабинета, старательно притворив за собой дверь.

Кресло Виленкина занял плешивый Василь Васильевич, который поначалу играл очками Виленкина, забытыми парторгом на столе, потом долго сверлил Птицына маленькими свиными глазками.

По сравнению с массивным туловищем он имел совсем крошечную голову, что только усиливало его сходство с жирафом. Птицын задумался о шее жирафа. Имеет ли тот в действительности шею или это часть туловища, сразу переходящая в задницу? Ведь как такового туловища у жирафа нет или, точнее, нет шеи. Чертовщина какая-то! Во всяком случае у свиньи шеи нет точно, а есть одна голова.

Свинья-жираф хотел его, видно, загипнотизировать, но Птицын знал по опыту, что его мало кто переглядит, поэтому не опускал глаз, нахально играя в гляделки. Василь Васильич засуетился, погладил пятерней овальную лысину на затылке, заискивающе сказал:

- Владлен Лазаревич объяснил, зачем вызывали?

Он явно избегал говорить Птицыну "вы". Впрочем, небольшое неудобство первого свидания все-таки мешало ему сразу перейти на "ты". Следовательно, он предполагал сделать это в самом скором времени и устранить досадное смущение. Птицын ненавидел людей, с места в карьер ему "тыкавших", притом что часто он не мог им ответить той же монетой.