Записные книжки - Сомерсет Моэм

Под длинным домом возились, пожирая отбросы, свиньи, неумолчно галдели куры и утки. От дома к реке вела дорожка из грубо обтесанных плашек, чтобы не ходить по грязи, но во время отлива приходилось, увязая по колено, брести по скользкому прибрежному илу, темному и липкому.

Вернувшись в Кучунг, я написал письмо нашему министру-резиденту, у которого мы останавливались по прибытии в Малайю, прося его посодействовать смягчению наказания тем двум заключенным, что спасли мне жизнь. В ответном письме он сообщил, что одного ему удалось освободить, но выразил опасение, что ничем не сможет помочь второму, поскольку тот, возвращаясь в Симьянганг, остановился в родной деревушке и убил свою тещу.

Восточная река. По берегам тянулись густые джунгли, при полной луне казавшиеся непроглядно черными; в их молчании чудилось что-то зловещее. Дрожь охватывала при мысли о темных свирепых существах, укрывшихся в гуще зарослей. Казалось, джунгли затаились и ждут. Но по безоблачному небу неспешно плыла луна, похожая на жену английского помещика, когда, разодетая в лучшее платье, та величественно ступает по проходу деревенской церкви. Немного погодя на востоке, под рваной бахромой облаков, небо чуть заметно зарозовело. По речной глади неслышно скользил челн, а над прибрежной водою смутно виднелся силуэт рыбака. На берегу, среди диких джунглей дружелюбно поблескивал одинокий огонек: там, наверное, стоит, прижимаясь к реке, травяная хижина, которую со всех сторон теснят буйно разросшиеся пальмы, деревья со странными названиями, увитые ползучими растениями. Розовевшее на востоке небо тем временем жарко заалело. Бахрома облаков превратилась в жалкие лохмотья; солнце встало, словно ратник, ведущий отчаянную битву с неведомыми темными и безжалостными силами. При взгляде на реку казалось, что настал день, но, обернувшись, видишь, что опять безмятежно сияет луна и тихая ночь не торопится уйти.

Л. Ему чуть за сорок, росту он среднего, худой, очень смуглый, с черными, начинающими плешиветь волосами и большими глазами навыкате. С виду похож не на англичанина, а, скорее, на левантинца. Говорит монотонно, без модуляций. Столько лет прожил в глуши, что теперь на людях смущается и молчит. У него туземка-жена, которую он не любит, и четверо детей-полукровок, которых он отправил учиться в Сингапур, чтобы потом они поступили в Сараваке на службу в правительственные учреждения. Не имеет ни малейшего желания уехать в Англию, где чувствует себя чужаком. По-даякски и по-малайски говорит, как коренной житель; он здесь родился, и склад ума туземцев ему ближе и понятнее английского. В одну из деловых поездок в Англию он обручился с какой-то девушкой, но мысль о туземной семье не давала ему покоя, и он разорвал помолвку. Предпочел бы жить не в Кучунге, а на какой-нибудь затерянной в джунглях фактории. Улыбается редко. Замкнутый унылый человек, очень добросовестный, вечно опасающийся сделать или не то, или не так. Говорит без тени юмора, многословно и скучно. Не жизнь, а бездарное существование.

Базар в Кучунге. Базар состоит из узких улочек с пассажами, как в Болонье, в каждом домике лавка, в которой толкутся китайцы и бурлит типичная для китайских городов жизнь: работают, едят, разговаривают. По берегам реки стоят хижины, в них с незапамятных времен обитают, блюдя обычаи предков, малайцы. Бродишь ли в толпе, разглядываешь ли неспешно товары, не отпускает странное, волнующее ощущение напряженной жизни. Самый обычный счастливый быт. Рождение и смерть, любовь и утоление голода; повседневные людские занятия. И эту толчею прорезает белый человек, который правит ими. Он никогда не участвует в кипящей вокруг жизни. Покуда китайцы соблюдают законы и платят налоги, он ни во что не вмешивается, этот бледный чужестранец, проходящий сквозь здешнюю действительность, будто существо с другой планеты. На самом деле он только страж порядка, не более. Вечный изгнанник, он не испытывает к этой стране никакого интереса. Он лишь дожидается пенсии, зная, что когда наконец получит ее, то будет непригоден для житья где бы то ни было, кроме здешних мест. В клубе частенько возникают разговоры о том, где кто поселится по выходе на пенсию. Они надоели сами себе, надоели друг другу. Они мечтают освободиться от этой кабалы, но будущее приводит их в смятение.

Плантатор. Учился в Кембридже, а окончив, решил стать плантатором. Живет вдали от родины уже десять лет. Холостяк. Во время экономического спада разорился. Когда начинался подъем, он сколотил две тысячи долларов и поместил их в добычу каучука, но теперь те участки, куда он вложил деньги, большей частью опять превратились в джунгли. Маленького роста с неправильными чертами лица, добрыми темными глазами и тихим голосом, он очень застенчив, талантливо пародирует других и обожает музыку. Понемножку играет на разных музыкальных инструментах. Собирает малайское серебро. Есть в нем что-то трогательное. Живет один в очень запущенном бунгало. Стены увешаны бесчисленными картинками с изображением более или менее обнаженных женщин. На грубо сколоченных полках стоят современные романы.

Миссис Т. Блондинка. Из-за жары волосы прямые, но довольно красивые, очень светлые, льняные; глаза голубые; она бледновата и уже несколько увяла, хотя ей никак не более двадцати шести. Анфас она пленяет своеобразной неяркой красотою, но у нее очень маленький, слабый, невыразительный подбородок, и в профиль в ней чудится что-то овечье. Кожа всегда была чистая и свежая, но теперь выцвела, словно тропический день. Она носит бумажные или муслиновые платья, голубые и розовые, с глубоким вырезом и короткими рукавами. Неизменным украшением служат белые коралловые бусы. На голове филиппинская соломенная шляпа.

Миссис Н. Светловолосая, солидных размеров, сорока лет. Эта крупная загорелая женщина с блестящими глазами приветлива и уверена в себе. Почему-то кажется, что раньше она была хористкой; на самом деле она происходит из семьи, которая вот уже сто лет ведет дела на Востоке. Она дородна и становится, к собственному огорчению, все дороднее, но от еды отказаться не в силах и со смаком поглощает сливки, картошку и хлеб.

Сингапур: опиумный сон. Передо мной расстилалась обсаженная высокими тополями дорога, такие дороги не редкость во Франции, и уходила она, белая и прямая, невероятно далеко; я и не думал, что глаз мой способен охватить подобное расстояние — а дорога в зеленых тополях бежала еще дальше. И тогда я вроде бы помчался по ней, и тополя пролетали мимо быстрее, гораздо быстрее, чем мелькают телеграфные столбы, когда едешь на скоростном поезде, а они все тянулись впереди, эти длинные ряды тополей. Потом они вдруг кончились, вместо них появились тенистые деревья с крупными листьями, каштаны и платаны; они стояли на приличном расстоянии друг от друга, а я уже не мчался сломя голову, я ехал не спеша и внезапно оказался на открытом месте; глянул вниз — далеко подо мною раскинулось серое спокойное море. Там и сям рыбацкие парусники шли в гавань. Подальше, на другой стороне залива, стоял красивый опрятный гранитный дом, в прилежащем парке возвышался флагшток. Должно быть, это был пост береговой охраны.

Он двадцать лет был министром-резидентом в одном из штатов Малайской федерации. Жил почта по-королевски. Отличался большими странностями и лютым нравом. Был деспотичен, вспыльчив и чрезвычайно груб. У него была жена-малайка и от нее, а также от других женщин множество детей. Наконец он ушел на пенсию, женился на женщине из Челтнема, где и осел; с той поры его и ее единственным желанием стало пробиться в высшее общество.

Чета Д. пригласила меня на обед, желая познакомить с друзьями — мужем и женой, которые на несколько дней приехали в Сингапур. Муж работал управляющим где-то в северной части Британского Борнео. Миссис Д. сказала мне, что прежде он был жутким пьяницей: ложась спать, еженощно брал с собой бутылку виски и к утру приканчивал ее. Он стал настолько несносен, что губернатор отправил его в отпуск на родину, пригрозив, что если он до возвращения не протрезвеет, придется уволить. Поскольку он был холост, губернатор посоветовал ему подыскать себе в Англии хорошую девушку и жениться на ней, а уж она не даст вольничать. Из отпуска он вернулся женатым и совершенно перевоспитанным. К спиртному больше не притрагивался.

Эта пара и явилась на обед. Он оказался большим толстым мужчиной с крупным мясистым лицом и плешивой головой; скучный напыщенный тип. Она была довольно миниатюрная, смуглая женщина, не молодая и не красивая, но живая и явно сметливая. Очень благовоспитанная. Из тех дам, каких пруд пруди в Танбридж-Уэллсе, Челтнеме или Бате. Эти женщины рождаются на свет старыми девами; кажется, что они никогда не были молодыми и, похоже, никогда не состарятся. Те двое были женаты уже пять лет и производили впечатление очень счастливой парочки. Полагаю, она пошла за него, просто чтобы выйти замуж.