Херсон Византийский - Александр Чернобровкин

– Рыба соленая и вяленая, козьи сыр и молоко, – с легким акцентом и монотонно, будто за последний час повторяла это сотни раз, произнесла женщина, когда они подошли к борту шхуны.

Поскольку цена была очень низкая, я забрал всё и договорился, что привезут рано утром еще молока и сыра. Я козье молоко не пью, не нравится, потому что отдает одеколоном цветочным, но остальные члены экипажа потребляли его с удовольствием, особенно росы и скифы.

Пифодот, поднявшись на борт, рассказал услышанную на берегу новость:

– Солунь авары осадили.

– Солунь – это Салоники? – спросил я, а потом вспомнил, с кем разговариваю. – Расположена западнее Константинополя, в заливе?

– На дороге из Константинополя в Рим и Афины, – подтвердил Пифодот.

Я сходил в каюту за картой Эгейского моря. На ней Солунь была обозначена, но на древнегреческом, на котором читать не умею. Зато мои греки умели.

– Да, это она, – подтвердили все трое.

27

Я заходил в порт Салоники пару раз. Видел у моря большую старую крепостную башню, а в городе – остатки крепостных стен и еще одну башню у кремля. В самом кремле располагалась городская тюрьма, поэтому попасть туда можно было только по приглашению суда. Греки рассказали, что Солунь сейчас окружена высокими стенами, и что кочевники, не имеющие флота, вряд ли смогут перекрыть снабжение морем. А то, что в осажденном городе цены на зерно намного выше, понятно и дураку. И я решил рискнуть. Надо ведь было отбить расходы на кинжал.

На подходе к Солуни я увидел большое стадо, которое спокойно паслось на склоне. Мирная обстановка, не похоже, чтобы сюда пришли враги. Я помнил по фильмам, что война – это пожары, трупы… Наверное, сняли осаду, пока мы добирались. Потом подошли ближе, и я разглядел, что стадо смешанное: коровы, овцы и свиньи. Паслось стадо на неубранном пшеничном поле. Такого никакой нормальный хозяин не допустил бы. Разве что кочевник, для которого скот важнее пшеницы. Два всадника неторопливо скакали около дальнего конца стада, присматривали за ним.

– Гунны? – просил я Скилура.

– Нет, – ответил скиф. – Похожи на аваров.

– Они, авары, – подтвердил Палак.

Авары словно бы не замечали шхуну. Всё, что не на земле, для них не существовало.

Солунь оказалась намного меньше тех Салоник, которые я посещал в прошлой жизни. Зато городские стены и башни все целы. Стены повыше константинопольских. Тоже с зубцами и башнями вразнобой, то круглыми, то квадратными. Вокруг города, кроме морской стороны, на удалении метров четыреста расположились осаждающие. Ближе к городу находились шалаши и просто навесы из шкур или полотна, а в дальних рядах шли юрты, которых было относительно мало. Скорее всего, местный СОБР – Сборный Отряд Быстрого Реагирования – расширенный до дивизии, шваль всех народов под предводительством авар. Со стороны казалось, что ребята расположились на пикник: кто-то готовит на костре, кто-то сидит и болтает с приятелями, кто-то ходит туда-сюда без дела, кто-то спит. Я не заметил осадных орудий. Возможно, они были перед дальней от моря стороной города. Перед восточной, откуда мы подошли, были сложены небрежно только несколько длинных лестниц, видимо, как не оправдавшие возложенные на них надежды. Только у самой гавани мы почувствовали, что здесь воюют. Сильно воняло тухлым мясом. На жаре оно разлагалось быстро. Трупы лежали кучами под крепостными стенами и перед рвом. Наверное, много было и во рву. По трупам расхаживало черное воронье и белые чайки, которые иногда дрались, издавая визгливые звуки. Несколько птиц вдруг взлетали, кружились, образуя калейдоскоп из белого и черного, а затем возвращались к трапезе, рассаживаясь за разные столы: черные с черными, белые с белыми.

Посреди гавани стояли на якорях два военных дромона, а у причала под выгрузкой – византийский двухмачтовый неф. Привез он оружие из Константинополя. Солдаты переносили в крепость охапки копий, мечей, стрел. Два отряда человек по сто каждый стояли по обе стороны городских ворот, выходящих к причалу, на случай нападения вдоль моря. Нас никто не встретил на походе к гавани, поэтому я без разрешения ошвартовался позади нефа, ближе к выходу из нее. Сразу прискакал офицер, явно паркетный, в нарядных, луженых доспехах.

– Кто такие? – спросил он на греческом языке, остановив коня напротив меня.

– Купец, рус. Привез пшеницу из Египта, – ответил я.

– Из Египта? – переспросил офицер, оглядываясь на ворота. Наверное, боялся, что их закроют раньше, чем он доскачет.

– Да, – подтвердил я. – Оттуда ближе везти.

– Придется заплатить пошлину, десятую часть, – предупредил он.

– Уже заплатил в Египте, – возразил я.

– Ничего не знаю, ты не византийский купец, и груз твой непонятно откуда, – заупрямился офицер.

– А почем возьмете его? – спросил я.

– Город брать не будет, нам скоро привезут, – ответил он. – Продавай, кому хочешь. Я объявлю о тебе.

– Спасибо! – поблагодарил я. – Но еще не решил, буду продавать здесь или отвезти в Константинополь.

– Если решишь продать здесь, не забудь потом заплатить налог, – предупредил офицер, глянув на дромоны.

– Не забуду, – молвил я и поинтересовался: – Сколько стоит у вас пшеница?

Он назвал цену на рынке, потому что был заинтересован в высокой. Чем дороже я продам, тем больше он получит налога. Цена была в два с половиной раза выше, чем в Константинополе. Черт с ним, со вторым налогом, заплатим!

Вскоре к шхуне потянулся народ. Я немного скинул цену, поэтому разбирали охотно. Моя команда не успевала наполнять амфоры и переправлять их на причал. Большинство людей, в отличие от офицера, не дергались от страха, спокойно ждали в небольшой очереди. Вечером ворота закрыли, а я отвел шхуну на рейд и поставил на якорь. Было непреодолимое желание поучаствовать в чужой драке, пострелять из арбалета по аварам, но они не нападали, а византийцы, если и собирались сделать вылазку, меня не приглашали. Рядом с нами встал на якорь неф. Он был уже почти пуст.

Утром вместе с нефом вернулись к причалу. Нас уже ждали. Солдаты начали добирать груз с нефа, а простой люд – покупать зерно. Теперь очередь стала длиннее, и брали больше. Как подслушал Пифодот, на рынке подняли цену. Он предложил и мне повысить. Я не стал. Не будем жадничать и задерживаться здесь надолго. И так нехило наварю, кинжал отобью уж точно. Всё-таки я не полноценный купец: за копейку воробья в поле не загоняю.

К середине следующего дня ушел весь груз, примерно тридцать тонн. Я сходил к воротам, вызвал таможенного офицера, заплатил пошлину и портовой сбор. Отдал ему всю медь, большой мешок. Он взял, не пересчитывая, только спросил сумму. Видимо, ему были до задницы государственные пошлины, больше беспокоило, отобьют аваров или нет. Офицер проскакал рядом со мной до середины причала и оттуда крикнул капитану дромона, что я могу свободно уплывать. Капитан, как было видно по его мимике, плевать хотел на приказы офицера и моя шхуну, потому что на этом сражении он был зрителем и не собирался менять роль.