Петр Великий - Мэтью Андерсон

Интеллектуальная и культурная жизнь

Как было отмечено, далеко идущее преобразование интеллектуальных и культурных аспектов российской жизни успешно началось задолго до рождения Петра. Ко второй половине XVII столетия реформаторские силы были слишком мощны, чтобы им противостоять; и путь, которым они могли бы усилить Россию, стал слишком очевидным для любого правителя, чтобы желать выступить против них. Петр делал немного, по крайней мере до своих более поздних лет, чтобы усилить на самых глубоких уровнях новое движение. То, что он делал, — так это одобрял некоторые аспекты этого движения за счет других и сделал попытку, в течение большей части своего правления, развить некоторые его стороны для своих собственных целей.

Однако он глубоко желал, правда, иногда запутанно и необдуманно экспериментируя, сделать Россию более мощной, белее современной и более уважаемой соседями. Разумеется, это включало интеллектуальное изменение и рост. Невежество и темнота должны были быть побеждены, знание распространить желательно в большем масштабе, чем прежде, внушить новую перспективу и, если необходимо принудительно, подключить к ней своих подданных. Он желал своего рода интеллектуальной революции в России, в которой образование, в самом широком смысле этого слова, будет главной движущей силой. Но для большей части его правления интеллектуальный прогресс, на который надеялся Петр, был сильно ограничен и утилитарен. В какой-то степени в этом виновны его собственные вкусы и склонности: его страсть к действию, к немедленному конкретному, ощутимому достижению, его нетерпеливое требование получать быстрые и ясно видимые результаты, — имели как отрицательный, так и положительный результаты даже в 1680-х и 1690-х годах. После 1700 года эта практичность и утилитаризм казались ему особенно существенными. Вид знания, в котором нуждалась Россия для победы в войне со Швецией и для экономического роста, как одной из основ этой победы, был техническим, зачастую даже узкопрофессиональным. Мастерство судостроения, инженерное дело, военные и производственные технологии, прикладное знание математики и иностранных языков — овладеть всем этим было самой насущной потребностью. Все остальные искусства, философия, научные знания в более глубоком и более общем смысле могли подождать. Россию нужно было учить. Но обучение, в тот момент по крайней мере, должно было быть в основном утилитарным, направленным на удовлетворение сиюминутных целей и незамедлительных военных потребностей. Страна должна быть убеждена или, если потребуется, принуждена сверху вступить на новый путь; и в этом процессе роль печати, до настоящего времени очень слабо развитой, выросла до значения необходимого оружия. Поток печатной продукции увеличивался быстро: в конце XVII столетия в России печаталось каждый год в среднем шесть книг, в то время как в начале 1720 года это число выросло почти до пятидесяти. Но надо учесть, что за все царствование Петра официальные бумаги — указы, манифесты и инструкции — составили больше половины всего, что было напечатано.

Вкусы и склонности Петра, ситуация, в которой он находился сам, отражались и на западноевропейских книгах, переведенных на русский язык в начале XVIII столетия. Было сделано беспрецедентное число переводов, Петр придавал им огромное значение, организовывал и поощрял их осуществление. Одним из наиболее интересных плодов его Великого посольства в Европу было учреждение в Амстердаме в 1698 году печатных работ под началом Яна Тессинга, который должен был производить российские версии иностранных работ. Тессинг и переводчик, обеспечивавший большинство его материалов, И. Ф. Копиевский, украинец-протестант, играли в течение некоторого времени решающую роль в русской интеллектуальной жизни[119]. Из молодых русских, получивших образование в Западной Европе во время правления Петра, приблизительно шестьдесят по возвращении домой использовались как переводчики, хотя не все они переводили книги. Но иностранные труды, ставшие доступными на русском языке, были в основном посвящены военному и военно-морскому делу, артиллерии, укреплениям и инженерному делу[120]. Книги такого рода дали некоторый стимул для интеллектуальных перемен, но довольно специфического вида. Иностранные учебники в русском переводе или российские, основанные на иностранных оригиналах, также играли существенную роль в образовательных планах Петра. Кроме того, важно помнить, что религиозная, и особенно молитвенная, литература типа Часослова или Псалтыри, печатались при Петре в намного больших количествах, чем когда-либо прежде. Они остались, как и в прошлом, единственной формой напечатанного труда, который большинство русских, даже едва грамотные, желали читать.

Подобно требованию к обычным русским книгам избегать ненужных цветистых выражений, высказанном в инструкции Петра, так и о русском языке, используемом в переводах иностранных книг, говорится, что он должен избегать «высоких славянских слов» и использовать «не высокие слова», но простую русскую речь. Упрощенный «гражданский алфавит» (в отличие от церковнославянского), введенный в 1700 году, — еще одно отражение этого отношения: Петр ясно приказал, что книги, которые говорят об исторических, коммерческих или военных предметах, должны печататься на нем. Приказ выполнялся не всегда, но такое отношение имело реальное значение. Это помогло заложить основы грамотности, которая, хотя и ограниченная, была все же более широкой, чем в прошлом. Более важно, что это была грамотность, не сосредоточенная на религиозных целях и чтении священных текстов. В течение своей жизни, однако, Петр смог сделать немного, чтобы улучшить или стабилизировать русский язык. Большой приток иностранных слов, который был результатом его политики, принес много вреда, спутав лингвистическую картину. Задолго до его смерти русский язык имел несколько произвольную грамматическую структуру; и новым элементам, которые входили в его словарь, нужно было время, чтобы быть усвоенными. Его собственные письма — причудливая смесь часто безграмотного русского и иностранных (обычно немецких и голландских) слов — из-за их своеобразия часто трудны для чтения, подобно риторике в стиле барокко, полны псевдоклассических намеков и заимствований из польского, которым восхищались в России в конце XVII столетия. Кроме того, «простая русская речь», которой он требовал от своих переводчиков, больше принадлежит к стилю, используемому в бюрократии, армии и дипломатии, чем к языку обычных русских. Однако даже в вопросах литературного стиля мы можем различать поиски полноценности, которая окрашивала каждый аспект размышлений Петра.