Петр Великий - Мэтью Андерсон

Личная вера Петра не удерживала его во время правления от потворствования и участия в пародиях религиозных обрядов, которые были в лучшем случае грубы, а в самом худшем — преднамеренно богохульны. Наиболее известный пример этому — «Всепьянейший Синод»[111], которым развлекалась группа близких друзей и сторонников царя в начале 1692 года. Его ведущие члены носили титулы, взятые из церковной иерархии и ясно предназначенные, чтобы дразнить ее. Первым «патриархом» был Матвей Филимонович, пожилой алкоголик, родственник царя по матери. Скоро он был заменен Н. М. Зотовым, одним из самых близких соратников Петра, который в свою очередь освободил место в начале 1718 года П. И. Бутурлину. Действия «Синода» ужасающе контрастировали с поведением, традиционно ожидаемым от православного царя. В Вербное воскресенье, например, вход Христа в Иерусалим пародировался Зотовым, едущим на верблюде к трактиру, где организовывалась шумная попойка. Эти проделки «Синода» обескураживали многих современников. «Теперь кто усомнился бы, — писал секретарь имперского посланника в 1699 году, наблюдая, как две табачные трубки, сложенные под прямым углом, использовались для создания образа креста в его церемониях, — что крест, наиболее драгоценный залог нашего искупления — был вынесен на осмеяние?»[112]. Цель этих по-детски провокационных церемоний остается неясной. Нет никакого сомнения, что сам Петр придавал определенное значение «Синоду»: он написал его относительные сложные правила своей собственной рукой и пересмотрел их несколько раз. Более молодое поколение имело возможность наблюдать это одно из последних действий его жизни. Конечно, это не было случайным взрывом юношеского бунтарского духа. Вряд ли вероятно, как думается, что это следовало из неудачи царя в 1690 году обеспечить назначение патриархом кандидата, которого он лично одобрил. Иногда высказывалось мнение, что «Синод» не отражает ничего более серьезного, чем просто дурной вкус царя в развлечениях и его нелюбовь к глубокочувствующей обычной набожности своих подданных. Но это может также объясняться и как полусознательная попытка с помощью высмеивания формальных и традиционных аспектов религии обесценить их и настаивать, чтобы она была повседневным поведением, а не ритуальным соблюдением, что святость и ценность веры должны быть изменены. Более вероятно, однако, что жестокая грубость его действий отражает темную сторону характера Петра, которая слишком мало известна для историка, чтобы исследовать патологическое искажение чувства, природу которого он сам вряд ли понимал.

В российской церкви XVII столетия имелось многое, что вызывало критику и нападки. Несмотря на усилия патриарха Адриана (1690–1700), ее слабость и коррупция увеличивались. Развилось слишком много священников: разрешение им жениться позволяло священникам быть наследственной кастой. Обычно пьяные и нищенствующие, часто блуждающие с места на место по большим областям России, ее члены порой едва отличались от обычного крестьянина. Стремление многих мужчин поступать в монастыри, чтобы избежать военной службы и других растущих требований светского мира, увеличило количество монахов, а личные качества, необходимые для чинов, были угнетающе низкими, даже у епископов. Благосостояние священников, в чем регулярное духовенство было заинтересовано, также расценивалось как духовная слабость. В 1700 году имелось приблизительно 557 мужских и женских монастырей, которые в сумме имели в собственности приблизительно 130 000 крестьянских хозяйств (самый большой из всех, Троице-Сергиев монастырь, имел более чем 20 000), и некоторые большие сановники церкви были очень богаты. Патриарх владел почти 9000 крестьян, а митрополит Ростовский приблизительно 4400[113].

Петр требовал от церкви того, что должно было быть полезно государству и обществу. Она должна была использовать свои ресурсы после удовлетворения собственных непосредственных потребностей на поддержку образования, заботу о бедных и больных, а если необходимо, то и удовлетворение общих потребностей государства. Он перешел, с начала войны со Швецией, к осуществлению на практике своих идей с возрастающей тщательностью и результатом. В октябре 1700 года, когда патриарх Адриан умер, никакой преемник не был назначен на эту должность и выбор нового патриарха был отложен. Стефан Яворский, митрополит Рязанский, был назначен местоблюстителем патриаршего престола. Он оставался важной фигурой в течение ряда лет, но никогда не был в полном согласии с царем, и отношения между ними довольно часто серьезно обострялись. В начале 1701 года было основано новое ведомство: Монастырский приказ, чтобы управлять финансами церкви. Следующие двадцать лет характеризовались двумя тенденциями — увеличивающимся подчинением церкви государственному контролю, ведущему к потере ее независимости, и привлечением церковных доходов в крупных масштабах на светские и государственные цели.

Ни одна из этих тенденций, разумеется, не была нова. С 1696–1697 годов ряд указов был направлен на ограничение церковных расходов и привлечение избыточных доходов церкви в казну правительства. Основание новых монастырей и оплата жалованья священникам, игуменам или архимандритам, имевшим свои поместья, было запрещено, в то время как в 1699–1700 годах были отменены налоговые привилегии церкви. С созданием Монастырского приказа политика такого рода продвигалась еще быстрее. В конце 1701 года было установлено указом, что впредь каждый монах должен получать ежегодное жалованье не больше десяти рублей, вместе с установленным количеством зерна и топлива. Любой излишек монастырских доходов по этим требованиям должен был использоваться для благотворительных целей.

В течение следующего десятилетия это постановление положило в руки правительства доход около миллиона рублей, большая часть которого использовалась для финансирования войны со Швецией. Приблизительно также были использованы 90 % этого нового дохода в 1705 году, но такая высокая пропорция была исключением. Между 1709 и 1716 годами подобная политика вынудила ряд епископов отдать многие из их доходов в Монастырский приказ или местным должностным лицам и сохранять только часть (в среднем меньше половины) для поддержания их хозяйств. На церковь также оказывали сильное давление, чтобы использовать ее ресурсы для общего блага (например, учреждение богаделен или обслуживание старых и покалеченных солдат), и прежде всего для образования. В беседе с умирающим Адрианом в октябре 1700 года Петр подчеркнул потребность способствовать образованию в России, и ради церкви, и ради государства[114]; и в последующие годы церковь была вынуждена использовать увеличивающуюся пропорцию ресурсов таким образом. К 1706 году приблизительно около четверти ее дохода выделялось на образование всех видов. Следует отметить, однако, что ни одно из этих мероприятий не влекло за собой непосредственную конфискацию собственности церкви. Петр мог присваивать избыточный доход от монастырских хозяйств, но сами состояния оставались неприкосновенными: в 1722 г. было официально подсчитано, что около 1/5 всех крестьян в России принадлежали церковным землевладельцам.