Возвращение Скорпиона - Юрий Кургузов

— …Эдик, кто там?

В коридоре показалась женщина. Слава богу, не в одних трусах и не в горошек, а в чем-то типа пеньюара, розового с белым. Невысокого роста, светловолосая, белокожая и голубоглазая, с несколько худощавой, стройной фигурой. Сроду бы не подумал, что она — мать троих детей.

Я по-гусарски щелкнул каблуками:

— Добрый вечер.

Женщина полуиспуганно-полуизумленно вытаращилась на мою повязку:

— Вы кто?!

— Он иностранец, Ин! — радостно вмешался Эдик. — Его зовут Гораций Нельсон, и он в нашем городе проездом, поэтому так поздно. Господину Нельсону очень нужно с тобой поговорить.

Ее щека раздраженно дёрнулась.

— Господи, что ты несешь! — И снова мне: — Что вам надо?

Я едва заметно скосил единственный имеющийся на данный момент в рабочем состоянии глаз в сторону владельца красно-синих трусов и вновь почтительно замер. К счастью, Эдик этих моих косяков не заметил.

С полминуты женщина молчала, продолжая смотреть на меня, и теперь уже не только на дурацкую повязку. Потом тихо произнесла (Эдику):

— Иди в спальню.

Тот удивился:

— Что?!

— Иди в спальню, — повторила она.

Эдик обиделся:

— Это еще почему? — Ему явно хотелось пообщаться с иностранцем.

Не отрывая от меня очень внимательных и очень напряженных глаз, женщина бросила:

— Ты оглох?

Эдик вздохнул:

— Ну иду, иду… — Пожал плечами, и — мне: — Ай эм сорри1, мистер!

Я тоже пожал.

— Нот эт олл,2 сэр.

Когда красные трусы исчезли за горизонтом, хозяйка дома презрительно фыркнула:

— Ну? Теперь скажете наконец, кто вы такой?

Я сдержанно улыбнулся:

— Конечно. Я — старый знакомый вашего покойного мужа.

От ее презрения вмиг не осталось и следа…

Мы сидели на кухне, и чайник стоял на плите.

— Я не хочу чай, — предупредил я, когда мы еще только вошли. — И вообще ничего не хочу.

— Я хочу. — Тон ее был столь же ледяным, сколь и взгляд.

— Ну-ну… — Не дожидаясь приглашения, я опустился на табуретку.

Инна поставила чайник на плиту и уселась напротив, опершись локтями на стол. При нормальном освещении я увидел, что кожа ее по-девичьи гладкая и нежная, хотя по моим прикидкам ей никак не могло быть меньше…

— Тридцать шесть, — сказала она.

Я растерялся.

— Что?..

Она усмехнулась:

— Мне тридцать шесть лет, а мальчику, который пошел в мою спальню, двадцать шесть. Что еще вас интересует, адмирал?

— Господи-боже! — всплеснул я руками. — Да меня и это абсолютно не интересует! — Эх-х, чувствовали бы вы, что чувствовал в тот момент я. Злейшему врагу не пожелаешь!

И вдруг…

И вдруг она улыбнулась. Не так чтобы очень — похоже, вообще была не из улыбчивых, но всё же.

— Ладно, извините. И расслабьтесь. — Пояснила: — Просто… Просто как-то это всё неожиданно.

Я энергично подхватил:

— Конечно-конечно, я понимаю! Но, к сожалению, уже завтра я должен быть в другом городе… — Помолчал. — Не против, если закурю?

— Курите. — Она встала, мелькнув стройными белыми ногами, потому что пеньюар на миг разлетелся едва ли не до пояса, и тотчас же вернулась с взятой с подоконника пепельницей.

Я протянул пачку ей:

— А вы?

— Нет, спасибо, у меня недавно болела голова.

Я чуть не поперхнулся дымом.

— Так что же вы…

Инна подперла щеку рукой.

— Я сказала — недавно. Уже не болит.

— Ну, вы даете! — Я замялся: — Нет, конечно, я тут посторонний…

Она нахмурилась:

— А тут все посторонние.

Я тактично кивнул в предполагаемом направлении спальни:

— И… Эдик?

Инна рассмеялась:

— Эдик — самый посторонний. Неужели не ясно, для чего он здесь?

Я не стал прикидываться лопухом и девственником.

— Да в общем-то, ясно. — Слушайте, эта женщина поставила меня в тупик. Я-то рассчитывал… Хотя на что я рассчитывал? Что посижу, пособолезную, попредаюсь воспоминаниям о "друге" и отвалю?

— Ну а что же мы не вспоминаем усопшего? — вдруг как-то странно произнесла Инна (я даже испугался — неужели действительно телепатка?!). — Вам рассказать о его последних днях? Или часах?

Я вздрогнул:

— Да понимаете… Понимаете, Инна, дело в том, что мы с ним работали тогда вместе. Короче, мне почти всё известно.

Теперь кивнула она:

— Ага. Вам почти всё известно, и разница между ним и вами лишь в том, что вы живы, а он…

— Пожалуйста, не надо, — мягко попросил я. — Не изводите себя, а то, честное слово, я уже жалею, что приехал.

— Жалеете?! — Инна уставилась на меня изумленными глазами. — Погодите, да вы случаем не вообразили ли, что я — безутешная вдова?

Моя челюсть отвисла едва не до пепельницы.

— Но…

Она усмехнулась:

— Ничуть не бывало! Он был плохим мужем, плохим отцом и вообще — порядочной сволочью. Правда, денег оставил… Да, денег хватит еще надолго. — И неожиданно посмотрела невинным взглядом маленькой девочки: — Послушайте, а это часом не вы его?

Я взвился как ошпаренный:

— Да вы что?!

Инна равнодушно пожала плечами:

— Ну, не вы, значит, не вы. Чего орать-то?

Я снова сел. Потому что ощутил предательскую дрожь в коленках. А еще… А еще я вспомнил внезапно, как почти год назад… нет, не точно такую же, но похожую тираду слышал в адрес Серого из уст Маргариты. Дьявол, да что ж это за проклятье такое! Да неужели ж никто из н а с даже после смерти не заслуживает ни единого доброго слова?! И что же тогда скажут когда-нибудь обо мне? "Когда-нибудь"… Вполне вероятно — очень и очень скоро.

Зубы мои крепко сжались.

— Не понимаю я вас…

Ее тонкое лицо не изменило своего безучастного выражения.

— Остыньте и не берите в голову. Всё прекрасно, и жизнь в том числе. Правда, для нового — и главное, счастливого — брака трое детей это, конечно, многовато. Однако не в браке счастье: в этом я убедилась давно. А детей я очень люблю. У них сегодня праздник — ночуют у бабушки. Ну и… Ну и у меня… праздник. Ясно?

— Ясно. — Я полез во внутренний карман куртки, и в это время засвистел чайник.

Инна вскочила, а когда с сахарницей, чашкой и блюдцем вернулась за стол, перед ней лежал продолговатый конверт.

Она удивленно вскинула брови:

— Что это?

— Письмо, — неуклюже сострил я.

Она улыбнулась:

— От кого?

Я тоже неуверенно захихикал, однако сказать ничего не успел…

— С того света?

Хихиканье мое захлебнулось. А Инна взяла конверт, открыла, заглянула внутрь, и…

— Что это?! — Теперь уже не улыбалась и она.

Я вздохнул:

— Гонорар.

Глаза ее потемнели.

— Какой гонорар?!

Я бережно взял ее за руку.

— Видите ли… Видите ли, Инна, тогда я не успел отдать вашему мужу всю причитавшуюся ему сумму за… за работу. Я не имел возможности, мне пришлось срочно уехать, и вот теперь…

— И вот теперь возвращаете те деньги мне?

— Да.

Она не отняла руки, но голос стал мрачным:

— А думаете, я не знала, какого рода "работой" он занимался? Знала.

Я молчал.

— И думаете, не возьму эти деньги? Возьму.

— И правильно сделаете. — Я убрал свою клешню и решительно встал.

Инна бесстрастно поинтересовалась:

— Доллары или рубли?

(Как будто не видела!)

— Доллары.

— И… много?

Я скрипнул зубами.

— Там и много, и мало, Инна. Всё зависит от того, как посмотреть.

Женщина кивнула:

— В любом случае спасибо. — И, видя, что я шагнул к двери… — Подождите!

— Чего? — замер я.

— Ничего. — Инна медленно встала. подошла ко мне и щелкнула дверным шпингалетом. Потом так же медленно развязала поясок своего пеньюара…

Порядочность моя вам известна: я для виду посопротивлялся. Я даже сказал:

— На кухне?!

Она выключила свет.

— А ты никогда не занимался этим на кухне?

Я возразил:

— Дело не в том. Я имел в виду — а как же Эдик?

Ее руки заскользили ниже моего пояса.

— С Эдиком я, между прочим, занимаюсь этим только в спальне.

Я хмыкнул:

— А-а, мне оказана особая честь?

— Конечно, — подтвердила она. — Ой, что это?

— Где?

— Вот, холодное и твердое…

Я испугался:

— Осторожнее, это пистолет! А то, что ты ищешь, немного правее. Гляди только не обожгись!

Она рассмеялась как девчонка:

— Да уж постараюсь!..

Мы вышли на крыльцо. Я посмотрел на часы — без двадцати четыре.

Инна стояла, скрестив руки на груди. Я неловко потоптался и чмокнул ее в щеку.

— Прости…

Она загадочно улыбнулась:

— Что значит — "прости"?

— Ну как — что значит… — Вздохнул как раненый кашалот.

И вдруг она обвила своими тонкими руками мою шею: