Голые мозги, кафельный прилавок - Андрей Викторович Левкин

т. д. В таком отпадении свойств есть и элегичность – если это отслоение подчеркивать – ну Joseph Haydn, Symphony No. 45, Abschiedssymphonie (общеизвестные примеры привожу для наглядности). Только здесь все и не затухает в ноль, а доигрывается – уж чем осталось (должен же текст чем-то закончиться). Или же отпадение происходит незаметно, а потом сразу факт: ничего не осталось, все исходники сами собой потерлись, в итоге просто некая байка. Отчасти это вариант пункта 5, только без презумпции субъектности участников (одушевленных или нет).

7. Здесь фишка в том, кто как что воспринимает в зависимости от своего бэкграунда, личной истории, сообразительности – это вроде бы вторично, но если все раскладывать, то получится основательно. Можно делать разводки, прямо указывая, кто (в зависимости от чего) как будет воспринимать очередной абзац.

Выглядит навязчиво, но последовательность даст художественный эффект. Мало того, заодно (надо же как-то градуировать условного читателя) тут еще и скрытая тема – классификация живых существ, которая, разумеется, может оказаться в тексте главной, а никто и не сообразит, во что влип, поскольку будет озабочен тем, как именно он там что-либо воспринимает. Здесь есть беллетристический потенциал с явным детективным уклоном: коль скоро даже абзацы могут/должны восприниматься по-разному, то как же там на самом деле и о чем это все?

8. Магнитики. Изготовление текстовых объектов принципиально сувенирного типа. Никакой упомянутой плавающей идентификации текстов или автора, а как будто для магазинчиков при галереях современного искусства и музеях. Вот, скажем, названия текстов Борхеса из книги «Коллекция» (СПб.: Северо-Запад, 1992): Хаким из Мерва, красильщик в маске. Пурпур. Бык. Леопард. Пророк под покрывалом. Жуткие зеркала. Лицо. Вавилонская библиотека. Бессмертный. Лотерея в Вавилоне и так далее. Был бы повод, а текст может быть небольшим.

Не таким, чтобы снимать Борхеса в ноль, он что-то связывает, о чем-то думает – без всего этого, а чисто личное: первый поцелуй, любимая игрушка, школьный коридор, успехи в карьере, клейкие листочки (личные чувства при виде оных). Любое желание, воспоминание, единица ощущения годятся и как секретик, и как талисман, и повесить на шею. Красиво, а можно даже глубокомысленно (добавляя, например, «так и жизнь/люди/природа/etc.» – как мораль). Но именно серией. Раньше тоже так писали, но именно магнитики теперь оформили жанр.

Плашка, магнитик – Борхес гарантирует, что все сложится. В разных городах магнитики со своими Главными видами, но техник-вариантов всего семь-восемь, а все довольны. Разумеется, сама серийность тут ничего не определяет. У Снытко, например, есть короткие высказывания, еще и сведенные вместе. Скажем, в подборке «Центр элемента» («Сноб», декабрь 2016) их восемь. Они и не отдельные, и серийность не выщелкивает каждое следующее: допустим, они у него отчасти маркируют происходящее где-то еще. Это совсем другое дело, там постоянно работающие ловушки для собирания еще кое-чего, и они не захлопываются по окончании текста.

А предлагаемой фишкой никто ничего не ловит, а сразу предъявляет: вот же какая красота. Небольшая, зато много. Поставить артхаусные магнитики Борхеса на поток несложно. Искусства будет тем больше, чем тупее каждая плашка. Это даже можно считать концептом.

9. Тексты, персонажем, актором которых является действие. Например, Чума в «Дневнике Чумного года» Дефо.

10. Тексты, где персонаж, а то и герой вообще кто угодно. Термин, формула, время года. Не только описательные тексты (как в энциклопедии), они могут быть и нарративами. Нет проблемы обращаться с ними (термином, формулой, временем года) как с обычным персонажем. В конце концов, октябрь уж наступил, ну и роща тоже действует – отряхает. В прозе так тоже можно.

11. Немного упрощенный вариант предыдущего, когда это (термин, формула, время года или книга) уже во плоти. Пришел Муму. Тут безо всяких «как»: не пришел кто-то, который как «Муму», а сам рассказ сделался им – и вот он тут. Никаких уподоблений, сравнений, аллюзий и т. п. Пришел человек, а он – рассказ «Муму», конкретный. Нежный такой персонаж, слегка несчастный, противоречивый. Или человек, являющийся сборником анекдотов, – в жизни достаточно распространенный вариант, но это скучно. А вот встретились как-то раз «Преступление и наказание» с «Войной и мiром»?

12. Игра на отношениях поля и действий в поле. Это расплывчатое предложение, примерно как № 23 у Гильберта. В текстах всегда есть поле действия и действие (еще есть некий актор, но здесь считаем его производной – от них – функцией). Обычно в текстах поле действия задано по умолчанию – вроде это реальность, которая вокруг, одна на всех. Там происходит действие, которое выдавливает из окружающего/излагаемого некие смыслы.

Но можно иначе: поле исходно не задано, а строится по ходу текста. Что такое «строится»? Это фактически просто описание, но чуть больше, чем только оно, разумеется, с пониманием, что именно делается (выстраивается поле текста). А в поле будет еще и действие.

Возможен вариант, когда поле и строится действием (или же им выясняется); возможен вариант, когда выстраивание (или изменение) поля и является действием в тексте (варианты как будто похожи, но нет: например, «Естественная история разрушения» во втором случае и «Таинственный остров» в первом). Это не совсем просто, но Верн и Зебальд справились же как-то.

А у Iванiва, например, поле может выглядеть сколь угодно знакомым и даже привычным, но оно не ровно реальность, а реальность плюс некая добавленная часть: он что угодно может превратить во что захочет. Даже и не превратить, а просто обособить некоторые элементы этого чего угодно, отчего оно сделается уже не чем угодно.

У Шатыбелко («обратные сновидения») такой вариант (отчасти схожее было у Богданова в «Записках о чаепитиях и землетрясениях»): сразу предъявлено что-то цельное. Понятно, оно предъявляется постепенно, хотя то, что целое, понятно сразу. Но исходно непонятно, как это устроено, да и что именно происходит, – тоже. Практически предъявлена некая субъектность, которая начинает выяснять, кто/что она такая. Поле и действие тогда неразделяемы даже в принципе. Написать трактат в этом варианте каждый сможет, а вот чтобы оно само фурычило…

Понятно, эти примеры – großartig-ходы, но оппозицию поля и действия можно дергать и бесхитростно (по-разному), работать все равно будет.

13. Доведение текста (какого угодно) до иссякания, а он при этом продолжает барахтаться. Это не вариант № 6 с обнулением бэкграунда, наоборот, полное его использование. Конечно, тоже не вполне массовый пример. Вот история из 80-х: Рига, концерт в джаз-клубе – не в рамках фестиваля, как-то иначе. Чуть ли не днем, или он вне программы произошел, но народу было немного (зал там хороший, теперь