Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями - Елена Михалкова

Бабкин прав. То, на что они потратили два дня, следователь Хлебников наверняка получил на блюдечке с хохломской росписью. Если только он хоть немного занимался делом, а не груши околачивал. Чутье подсказывало Макару, что сосредоточенный долговязый следователь не любитель груш.

Однако что-то в распределении фигурантов, как назвал их Сергей, его смущало. Его не оставляло ощущение, что он не вписал какую-то деталь, которая позволит иначе взглянуть на этот набор разрозненных персонажей.

Макар подумал и дорисовал Пахома Федоровича на инвалидной коляске. Прислушался к себе, но ничего не поменялось. Пахом торчал как пугало и ничего нового в уже собравшийся расклад не вносил.

«Совсем я нюх потерял, – удрученно подумал Макар. – Дело-то на пять копеек. Все к твоим услугам. Но куда ни ткнешься, всюду пустышка».

Пузыри тайн лопались один за другим. Семейные скелеты выпадали из приоткрытых шкафов, но выглядели не опаснее манекенов. Макар раз за разом силился проткнуть шпагой свирепого противника, а попадал в воздушный шарик. Он вполне допускал, что Рита Сысоева мучительно переживает из-за беременности до брака и что для ее родителей будет сильнейшим ударом новость о ее переезде в другой город, но для него было очевидно, что за сохранение подобных сведений в тайне гномом по голове не бьют.

«Почему бы и нет, конечно. Но только все это умозрительно. Доказательств как не было, так и нет».

Хоть бы один кровавый секрет! Хоть бы один полноценный скелет в кандалах, на котором еще не истлела плоть! Да где там.

Одно слово – Шавлов.

За окном, словно подтверждая его думы, кто-то протяжно заблеял.

– Макар, а Макар, – позвал Бабкин, вертевший в руках план сысоевского участка.

– М-м?

– А почему ты думаешь, что это не мог быть пришлый? Почему мы уперлись, как бараны, именно в своих?

Саша подняла голову и вопросительно посмотрела на друзей.

– Следов не нашел, – разочаровал Макар. – А я бросился осматривать периметр еще до приезда Хлебникова с его компанией, то есть до того, как все затоптали.

– Темно было, – усомнился Бабкин.

– А фонарь на что? Если пришлый, должен был выйти из леса и перелезть забор. Значит, останутся отпечатки на земле. А их нет.

– Ты не следопыт!

– Вдоль забора тенисто, мох и черничные заросли. Ни одного куста не притоптано. Я все облазил. Да и никто из посторонних не мог знать, что Елизавета окажется на той полянке. Нет, Серега, кто-то следил за ней.

– Или вышел одновременно на поляну. – Бабкин почесал в затылке. – А там слово за слово – и огребла старушенция.

Он вопросительно посмотрел на Сашу:

– Может, все-таки Галина?

– Не может! Хоть она и пыталась взять вину на себя.

– Ты тоже пыталась, – напомнил Макар.

– Довольно безрассудный был поступок, – буркнул Бабкин в сторону.

Саша хотела ответить, что он был продиктован исключительно заботой о подруге, но Илюшин вдруг поменялся в лице.

– Взять вину на себя, – пробормотал он, – взять вину на себя…

Схватив первую схему, он повел пальцем по старым записям.

– Что там? – подпрыгнул Бабкин.

– У тебя идея? – кинулась к нему Саша.

Макар сосредоточенно рассматривал свои каракули.

– Может, у него идея бросить все нафиг и свалить в Москву?

Саша покачала головой. Нет, Макар не из тех, кто бросает начатое. Проиграть он может, но выйти из игры в середине партии – никогда.

А Илюшин наконец-то осознал, что именно все это время оставалось на периферии его сознания.

Он уставился перед собой, собирая головоломку заново.

Некоторое время Саша с Бабкиным терпеливо ждали. Потом им надоело.

– Идея! – напомнила Стриж. – Какая?

Макар быстро переворошил кучу своих зарисовок и добрался до первого листа с человечками, на котором Рита еще не была пузатой.

– Я совсем забыл об этом за всеми своими вычислениями и попытками выстроить мало-мальски правдоподобное алиби.

– О чем забыл-то? – не выдержал Сергей.

Илюшин потряс перед ним рисунком.

– В убийстве признались не только Саша и Галка! Еще пять человек сообщили следователю, что они виновны в смерти Пудовкиной.

Об этом Бабкин услышал впервые и воззрился на Макара в изумлении.

– И кто же все эти честные люди?

– Один – боксер Валера. Его я пока скидываю со счетов. У меня сложилось впечатление, что он просто повторил фразу за Сысоевыми, потому что не знал, что говорить.

– А промолчать не мог?

– У него сложно устроена голова. Там три шурупа, бечевка и поролон, в ней так с ходу и не разберешься.

Бабкин одобрительно усмехнулся:

– Этот парень мне нравится.

– Он идиот!

– Он пострадал от твоих рук. Цеховая солидарность встает во мне в полный рост. Кто еще двое?

– Муж и брат Сысоевой. И это, Серега, самое интересное.

– Так и сказали: «прикончили мы нашу бабусю»?

Саша внимательно слушала, переводя взгляд с одного на другого.

– Именно так. Правда, сначала признался Олег, но по нему сразу было видно, что он пытается выгородить Галку. Последний аккорд шарахнула по клавишам Нина, но запоздала. А вот Петруша с Григорием выступили как раз вовремя.

– Что на них нашло?

– Отличный вопрос! Я тоже спросил себя, что это на них нашло. Но только сейчас вспомнил, что они единственные совершенно точно были во дворе, когда совершалось убийство. Правда, в чужом дворе. Но это не имеет значения.

– Не томи, голубь, – попросил Бабкин. – Ты к чему ведешь?

– К тому, что они явно выгораживали кого-то из своих. А если объединить это с замечанием Петруши о неудачном платье жены, вырисовывается любопытнейшая картина.

Ничего у Нины не получалось, все валилось из рук. И шарлотка не поднималась в духовке, и компот скис на второй день, и даже пылесос сломался.

Сысоева поймала проходящего мимо кота и прижала к себе:

– Утешь меня, Берендеюшка.

Держала она его, подлеца, крепко. Но кот применил обычную кошачью магию: растворил в своем организме все кости, вытек из рук и просочился сквозь дверь.

– Попроси еще у меня курицы! – крикнула ему вслед Нина. – Троглодит мохнатый.

– Кого ругаешь, Ниночка?

В кухню заглянул озабоченный Петруша.

– Никого не ругаю, Петя. Себя только.

Она озабоченно пощупала мужу лоб. Нет, не горячий. А взгляд воспаленный, и выглядит супруг так, словно температурит вторые сутки.

Нина, приобретшая когда-то на брачном рынке селезня вместо сокола, поначалу пыталась выдергать селезню все перья и нарисовать на выщипанной тушке контуры приличной хищной птицы. Но быстро опомнилась. Быть может потому, что увидела, как из ее бестолкового братца Алевтина лепит не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку, выдавливая из него по капле того счастливого человека, каким Гриша был когда-то. А может, в глубине души она была добра к другим и строга к себе, а это парадоксальным образом облегчает жизнь не только окружающим, но и обладателю подобных качеств.

«Ты его выбрала сама, – сказала себе Нина. – Что ж ты его мучишь, бедного? Ну не подошло тебе, зачем же ножницами сразу кроить по живому? Верни в лавку, может, кому другому пригодится».

Но родился Олег, и возвращать неудачное приобретение стало поздно. Нина от материнства расцвела и внезапно стала замечать, какой дивный изумрудный отлив перьев у ее селезня, как смешно и мило он переваливается, когда спускается к воде, как заботлив он к ней и нежен.

«Бери, что дают, и цени, что взял» – таков был бы девиз Нины Борисовны, высеченный на гербе. Алевтина противостояла бы ей с щитом «Бей своих, чтобы чужие боялись».

– Ты Алевтину не видел? – рассеянно спросила Нина.

– Она домик поехала смотреть.

– А Гриша?

– Вернулся недавно.

– Я пуделя кормил! – послышался сочный бас, и в кухню ввалился Григорий. Сразу стало тесно.

«Господи! Еще ж пудель!»

– Как он? – жалостливо спросила Нина.

– По Лизавете своей страдает. – Гриша обыскал кастрюльки, поднял крышку над булькающим на плите варевом, обжегся, с грохотом уронил ее и долго дул на пальцы. – Лежит, морду вытянул, глазами смотрит, вздыхает.

Нина укоризненно покачала головой. Вот бесчувственный тип ее братец!

– Что ж ты его сюда не взял?

– Да ему там целая комната выделена. Запахи знакомые, все такое. Я его кормить стал, смотрю – на зенках-то у него бельма. Он, поди, уж и не видит почти ничего.

– Ну и что? – не поняла Нина.

– Зачем же я его сюда потащу? – удивился Гриша. – Тут все чужое, ему незнакомое. Там хоть родное. А у нас он совсем загнется, дурачина престарелая.

Нина осеклась и вдруг посмотрела на своего беспутного братца другими глазами.

«Вот ведь вылезает всякое в людях, когда не ждешь, – подумала она. – Мне бы и в голову не пришло, что псу старому и впрямь лучше в своем доме. А Гришке пришло».