Семья Наливайко - Федор Кравченко

Жили мы, как дикари. Землянка была похожа на пещеру первобытных людей. Мох, дерево, камни украшали ее. В углу зияло отверстие для дыма. Дым поднимался вверх неохотно. Чаще всего он расползался по землянке, выедая глаза.

Сама тетка Варвара — тощая, черноглазая, суровая — напоминала если не дикарку, то во всяком случае отшельницу. И я тоже чувствовал себя отшельником. Нет, дикарем.

Однако мы не поддерживали вечного огня. У тетки Варвары была трофейная зажигалка. Она добывала огонь легким нажимом пальца. Дикарям не снилось такого чуда.

Как я попал в эту землянку, никто толком не мог сказать. Дядька Никита каждый раз по-новому рассказывал о том, как обнаружил меня в лесу. То я лежал в яме бездыханным трупом и он меня «откачивал»; то ползал по тропе, знакомой только одному дядьке; то сидел в траве, скуля, как бесприютный щенок.

Я же помнил лишь то, что произошло до взрыва первой гранаты. Я долго шел с Костей по лесу. Он вел меня, как хотел (я ведь не знал, где находится Полевой), и повел прямо на фашистский патруль. Но я был готов к этому. Я уже знал, что за человек Костя, и решил взорвать гранатой себя вместе с ним и гитлеровцами.

Первую гранату я бросил фашистам под ноги, когда Костя подбежал к ним. Потом, кажется, еще бросал, но куда — не помню. Очнулся уже в землянке. Голова была забинтована, в глазах темнело от боли.

И все же я рассмотрел тетку Варвару, бинтовавшую мне ногу, зажатую с двух сторон дощечками. Я понял — дощечки вместо гипса. Значит, у меня перелом кости.

У тетки, как всегда, было суровое, пожалуй, даже злое лицо. Я не радовался, попав к ней в руки. Правда, она была санитаркой и могла помочь. Но я помнил ее характер.

— Где вы меня нашли? — спросил я.

— А я тебя и не искала, — сказала тетка. — Никита притащил. Где-то в канаве нашел… Валялся, как дохлый щенок. Хотел он тебя в землю закопать, потом присмотрелся — вроде живой…

— Спасибо… И вам и дядьке спасибо…

— За что это нам спасибо?

— За то, что спасли меня.

— А мы не о тебе заботились.

— А о ком? — спросил я, сдерживая улыбку, чтобы не обидеть тетку.

— Без надобности ты и мне и дядьке. Одного такого, как ты, я выродила, а что он сделал, барбос? Бросил родителей и ушел.

— Гриша ушел с Красной Армией. Не мог же он с вами остаться.

— Ясно, не мог. Немца испугался. А родителей бросил на произвол… Все вы такие.

Я заворочался, собираясь подняться. Неприятно было лежать в этой землянке. Тетка закричала на меня:

— Не шевелись, окаянный! Я тебя столько дней выхаживала, а ты в один миг все испортишь. Не шевелись, пока не позволю.

— Да для чего же я вам нужен?

— Ты мне без надобности, — все так же жестко сказала тетка. — Для Катерины спасаю тебя… для матери… Тебе-то что, а она там мучается… несчастная.

— Значит, вы все-таки верите, что мать вернется в Сороки… и что Гриша вернется?

Тетка даже отвернулась — так взволновали ее мои слова.

— Не приставай. Знай лежи.

Мне стало грустно. «Как была, так и осталась ведьмой, — подумал я. — Хоть бы дядька Никита поскорее пришел!»

Продолжая злиться, тетка заставила меня поесть. Я решил не раздражать ее и молча стал жевать жесткие кукурузные лепешки, запивая их теплой водой. Из лесу доносился запах цветущей вербы, и я подумал об одной весне, когда так хорошо жилось. Вспомнил Нину и начал рассказывать о ее смерти. Тетка молчала и вдруг спросила:.

— Где же ее убило?

— Возле станции. Знаете, где палисадничек. Под старыми тополями.

— Дура, — прервала меня тетка Варвара. — Лезла куда не следует. Надо было сидеть в траншее.

Я больше не мог выдержать. Я приподнялся, решив дать отпор тетке Варваре. Но в это время послышались шаги. Дядька Никита ввалился в землянку и, не обращая внимания на жену, стал рассказывать:

— Так это-таки правда, что партизаны опять объявились в наших краях. Под Вербовкой немцев побили и обоз захватили.

Я вспомнил о тетради, которую партизаны должны передать матери, если погибну.

— Знает ли Полевой, что я жив?

Дядька Никита посмотрел на меня так, словно впервые услышал это имя.

— Полевой? Он без вести пропал.

Это ошеломило меня.

— А Кирилюк?

— Убили.

— А Дубовик? А Ковальчук? А Зализняк?

— Тоже пропали без вести. Фашистского генерала убили и сами исчезли. Что с ними немцы сделали — не знаю. Долго у нас не было партизан, а теперь новый отряд появился. Тарас Трясило командует. Ух, и боевой же командир, говорят!

— Тарас Трясило? — переспросил я, чувствуя, что дядька Никита, как всегда, сочиняет. — Это же знаменитый гайдамак. Про него Шевченко писал!

В доказательство я прочел на память несколько строк из «Кобзаря».

Дядька Никита помотал головой, потом начал рассказывать о подвигах Трясило. Он был неуловим, этот храбрый партизан. Многим стало казаться, что это в самом деле вымышленный герой.

Я спросил, обращаясь к дядьке Никите:

— Вы его видели?

Я по глазам заметил — дядька хотел сказать: «Видел», но, поймав на себе насмешливый взгляд Варвары, нахмурился:

— Он со мной через одну дивчину связь держит. Она связист в партизанском отряде. К нему никого не подпускают. Сначала я и сам думал, что сочинили этого самого Трясило, чтоб веселее жилось. Но когда фашистов под Вербовкой разбили, тут могли бы поверить даже такие, как моя жинка.

Однажды в нашей землянке появилась девушка, назвавшая себя Наташей. Она была в грубом крестьянском ватнике и сапогах. Кто она? Откуда? Этого мы не знали. Тетка Варвара встретила ее недоверчиво. Каюсь, я сам подумал вначале: не провокатор ли? Поэтому на ее осторожный рассказ о партизанах равнодушно ответил:

— Какое нам дело до партизан!

А тетка поспешно прибавила:

— Мы себе живем в лесу и никого не трогаем.

Наташа посмотрела таким взглядом, что даже тетка не выдержала и отвернулась. Остановив удивленные глаза на мне, Наташа вдруг спросила;

— Ты кто такой? Откуда?

— А тебе что до него? — всполошилась тетка Варвара. — Это мой сын, Омелько… с детства парализованный.

— По-моему, ваш Омелько ранен, — упрямо сказала Наташа.

Тетка готова была с кулаками накинуться на непрошенную гостью, но тут появился Никита. Он пожал руку Наташе, как старой знакомой, и весело сказал:

— Ага, разыскала все-таки нашу хату… Ну, как там Трясило поживает?

С этого дня Наташа стала изредка заходить к нам, как к своим знакомым. Она с удовольствием рассказывала о делах партизан, словно не замечая, что мы ей не верим. Я по-прежнему был для нее Омелькой, сыном Варвары и Никиты Коваленко. Больше всего боялась тетка, как бы девушка не узнала, что мы — Наливайко. Тетке казалось, что Костя Ворона жив, что вместе с немцами он разыскивает меня. Может быть, Наташа из их компании?

И тетка Варвара говорила Никите, угрюмо покачивая головой:

— Нашел ты ее на свою голову. Заведет она тебя, окаянного, что и домой не вернешься.

II

Внешним видом дядька Никита напоминал запорожца. Лицо казалось не в меру суровым, густые брови свисали на глаза, пышные усы закрывали весь рот. Он был плечист, грузен, но необычайно подвижен.

Короткая, тупорылая трубка его часто меняла свое местонахождение: из голенища переходила в карман, из кармана в руку, из руки в левый угол рта, из левого — в правый… И все дымила, дымила, дымила…

Когда он хохотал, трудно было удержаться от смеха, даже если хотелось плакать. Когда он что-нибудь рассказывал, все умолкали. Стоило ему повысить голос, и собеседнику становилось не по себе.

Он был упрям и непокорен, но как только появлялась тетка Варвара, сразу же увядал. Трубка переставала дымить, суровые складки на лбу исчезали, под усами появлялась виноватая улыбка.

Дядька Никита вырыл землянку в лесу и ждал разгрома немцев, занимаясь охотой. Он верил, что Красная Армия вернется, только не знал, когда это случится. Тетка то насмешливо улыбалась, то безнадежно качала головой. Она давно примирилась с мыслью, что больше не увидит Гришу.

До войны тетка Варвара работала санитаркой в районной больнице и очень любила лечить Никиту. Она, казалось, довольна была, когда дядька болел. В таких случаях весь персонал больницы помогал ей: кто лекарствами, кто советом. Стрелочник томился в постели, прислушиваясь к далеким паровозным гудкам. Лежа на койке, он чистил ружье или делал из конского волоса лески для удочек. Но он не мог нарушить режим, предписанный теткой Варварой.

Когда я впервые после ранения пришел в себя, он подмигнул и сказал, косясь на моего неутомимого лекаря:

— Ну, Андрей, теперь если и захочешь на тот свет прогуляться, Варвара не позволит.

Дядька Никита любил рассказывать о своих приключениях, но трудно было понять, когда он говорит правду, когда выдумывает. Он рассказывал с увлечением, и всегда его слушали. Однако в рассказах дядьки было столько невероятного, что ему редко верили.