Последняя остановка Освенцим. Реальная история о силе духа и о том, что помогает выжить, когда надежды совсем нет - Эдди де Винд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ханс и сам знал кое-что об этом. А вдобавок еще и о том, что в последнее время евреи не только стали получать лучшую работу, им теперь разрешали даже играть в оркестре. Начальство Освенцима собрало евреев-музыкантов из всех лагерей, находившихся неподалеку. А некоторые из них сформировали внутри сообщества собственный свинг-джаз. Все они были родом из Голландии, потому что Голландия известна как страна высокой музыкальной культуры. И не только классические оркестры, но и голландские джазмены славились на всю Европу. Среди них были Джек де Врис, Морис ван Клееф, Лекс ван Верен и Салли ван дер Клоот. И вдобавок – Эб Франк, капельмейстер оркестра «Баумейстер Ревью». Ханс и сам когда-то играл в этом оркестре на кларнете. В ту новогоднюю ночь он тоже был у них в бараке, только не принимал участия в общем веселье, а сразу отправился в штюбе, где жила Фридель. Сара, конечно, об этом не знала, да ей и ни к чему было знать.
Сильно повеселевшая Сара продолжала болтать. Теперь она рассказывала о «сауне». Эта сауна была огромным помещением на двести душевых леек. Тем, кто здесь работал, завидовали все мужчины лагеря. Они имели возможность ежедневно видеть такое количество обнаженных женщин, какого многим не удавалось и за всю жизнь. Некоторые из работавших здесь мужчин вели себя как настоящие свиньи. Они ходили среди обнаженных женщин, бесстыдно рассматривали и обсуждали между собой их тела. Всякий, кто хотел хоть на время разделить их завидную судьбу, мог получить такую возможность: всего за полпачки маргарина можно было на один день присоединиться к этой команде. Вот только ему следовало знать, что если в тот день придут мыться женщины из Биркенау, то удовольствия он не получит; скорее его ожидает шок от вида их изможденных, истощенных тел, которые даже после мытья кажутся такими же грязными, какими были до… Но если парень вытащил счастливый билет и в баню придут женщины из Освенцима, да еще из лучших команд, тогда можно считать, что полпачки маргарина потрачены не зря! Самыми наглыми и бесстыдными были, конечно, эсэсовцы, которые приходили сюда поразвлечься. Эти заставляли женщин делать гимнастические упражнения перед ними и «инспектировали» их. В результате одна девочка из барака Фридель даже забеременела.
Фридель и Ханс не слишком прислушивались к беседе веселой четверки, с которой они оказались за общим столом. Было, конечно, весело проводить время в компании, но сейчас, когда они оказались так близко друг от друга, внутри каждого росла жажда близости и одновременно желание обрести свободу, войти в собственный дом, завести детей, жить вместе. Они были, несомненно, не простыми, но привилегированными арестантами, особенно если сравнивать их положение с положением тысяч других, содержащихся в том же лагере. Но все же назвать это свободой было совершенно невозможно.
Ханс был мрачен. Собственно, всякая выпивка, даже вполне умеренная, приводила его в мрачное настроение. Фридель пробовала его развеселить, она гладила его по голове и отпускала шуточки насчет его «прически» в виде коротенького ежика. Но Ханс все твердил о будущем, о решениях, которые им надо будет принять, когда они выйдут наконец на свободу. Вчера он впервые прочел в газете упомянутое как бы между прочим «незначительное продвижение» русских войск. Русские пошли в наступление, и немцам приходилось «сокращать фронт, чтобы выиграть время для концентрации сил и необходимых контрмер». Развязка не заставит себя ждать. Фронт приближается к Освенциму, он уже всего в ста пятидесяти километрах. Напряжение нарастает.
Напряжение продолжало нарастать. Во вторник вечером газеты писали об «окрестностях Кракова». А в среду газета Krakauer Zeitung[127] вообще не пришла. Все чаще и чаще выли сирены воздушной тревоги, все чаще по вечерам весь лагерь погружался во тьму – несомненно, в результате деятельности Сопротивления. А по ночам время от времени слышна была далекая канонада.
В среду вечером Ханс и Эли работали в амбулатории Двадцать восьмого барака. Обычно они дежурили там один раз в неделю. Это была ужасно неприятная работа. Им выдавали на всю толпу пациентов несколько рулончиков бумажных бинтов и крошечную баночку мази для перевязок. Чтобы получить аспирин для больного, необходимо было всякий раз пробивать стену бюрократии, заполняя горы бумаг, а в ответ обычно приходили дурацкие отписки, сообщавшие, что «запрошенного лекарства нет в наличии». Впрочем, когда у пациентов находились сигареты или маргарин, которыми они могли порадовать служивших в амбулатории фельдшеров, то и лекарство оказывалось в наличии, и обслуживали их совсем по-другому. Потому как у фельдшеров всегда имелись в наличии и перевязочный материал, и аспирин – ведь они сами покупали «дефицитные товары» у арестантов, работавших в госпитале для эсэсовцев. Там, на чердаках, лежали неистощимые запасы всего, что душе угодно: не только перевязочного материала и медикаментов, но и всевозможных туалетных принадлежностей. И из всего этого умопомрачительного богатства арестанты по официальным каналам не могли получить почти ничего! Но Ханс всегда имел при себе кое-что про запас: рулончик липкого пластыря и немного настоящих бинтов… Он добывал это официально для амбулатории Девятнадцатого барака либо покупал, чтобы иметь возможность помогать хотя бы своим соотечественникам-голландцам. Теперь у него было столько хлеба, что им с Фридель хватало с избытком, поэтому остатки он мог тратить на медикаменты.
Таким образом вокруг него собрался целый кружок голландцев, которым он помогал, и теперь все они сидели в его амбулатории. Внезапно стало ясно: продолжать работу при свечах, без нормального освещения, нельзя. И по всей амбулатории люди сбивались в группки и обсуждали, что происходит. Их волновало ближайшее будущее: эвакуация, уничтожение их всех немцами или сдача на милость наступающим русским войскам. Никто не мог понять, что делать, любой исход казался правдоподобным.
Позже, уже вечером, пришли женщины с пациентом, которого надо было срочно прооперировать. Среди них оказалась доктор Алина Бревда. Целых полгода она была старостой Десятого барака, пока не отказалась принимать участие в некоторых особенно жутких экспериментах. Она стала для Фридель чем-то вроде ангела-хранителя, поэтому Ханс хорошо ее знал.
Кроме нее, с женщинами пришли ауфзеерин и комендант женского барака. Но и эти облеченные властью люди не могли ничего сделать, ничего не знали и просто предоставили женщин их судьбе. Бревда направилась к Хансу и спросила его, что думают обо всем происходящем мужчины.
Но на этот вопрос Ханс ответить не мог, он просто был рад тому, что все происходящее
