Всадники - Жозеф Кессель

Возможно ли такое, чтобы он, бедняк из бедняков, никогда не прикасавшийся к женщине, он, кому судьба батрака запрещала даже мечтать об этом, возможно ли, чтобы он, костлявый и неловкий парень, выросший из своего чапана, обладал ею, этим чудом, слышал из ее уст самые прекрасные на свете слова? Нет. Должно быть, ему приснились и эти видения, и эти слова. Просто Аллах послал ему один час счастливого безумия. А то разве не пришла бы Зирех проститься с ним?

Мокки поднес кулаки ко лбу и сделал резкий поворот вокруг. Он хотел убедиться хотя бы в одном: в том, что палатка кочевников действительно существовала. Ее не было, она скрылась за поворотом реки, стертая складками местности. Все, что осталось от нее, – так это только тонкая струйка серого дыма в дрожащем воздухе.

Длинная фигура Мокки загородила тропу. Джехол остановился, упершись в его грудь. Взгляд Уроза упал сверху на лицо, отмеченное печатью одержимости и отчаяния. Он спросил:

– Это была первая в твоей жизни женщина?

Мокки вздрогнул, но не от смущения или удивления, а от радости. Уроз знал: значит, сон был явью.

– Ну да, первая, первая, – закричал Мокки.

– И теперь все твои мысли только об этой продажной шлюхе, – утвердительно заметил Уроз.

– За то, что она тебя вылечила, Зирех не попросила ничего, а у меня, ты же знаешь, у меня нет даже и пол-афгани, – возразил саис.

Когда он произносил это, его плоское, некрасивое лицо вдруг сделалось каким-то необычайно благородным и даже красивым.

Уроз грубо ткнул рукояткой плети своему саису в ребра и проворчал:

– Давай, пошел! Хватит болтать об этой суке.

– Ты ничего не понимаешь в мире, о Уроз, – промолвил с нежностью Мокки.

Сердце его было преисполнено силы, внушаемой уверенностью. Глазами, ноздрями, губами и всей кожей впитывал он в себя доброту солнца, красоту утра и величие гор. Травы и листья с последними каплями росы были для него полем, усыпанным бесчисленными звездами.

Мокки наклонился, собрал воедино все мускулы, сжал плечи и пошел широкими, быстрыми шагами.

Из-за такой скорости саиса и Джехол тоже пошел быстрее. Уроз его не удерживал. Они догнали Мокки. Тот шел с высоко поднятой головой, что-то напевая. Когда Уроз обогнал его, он ему улыбнулся.

«Куда делось его вчерашнее желание убить меня?» – подумал Уроз.

Теперь песня Мокки слышалась сзади. Но Джехол шагал быстро. И скоро песня пропала, а слышен был лишь шум ветра да журчание воды.

Из-за резкого поворота, который делала река, Урозу пришлось остановиться. Гюльджан сказала ему, что переправиться на тот берег надо именно в этом месте. Другого моста больше не было во всей долине.

Уроз заколебался. Перед ним лежали два бревна, два почти не очищенные от веток ствола дерева, плохо пригнанные друг к другу, с мокрой корой, круто спускающиеся к другому берегу, который был намного ниже. Уроз оглянулся. Саиса не было видно.

«Неужели мне все время нужна будет нянька?» – подумал Уроз и направил Джехола на узкий скользкий мосток.

Конь приблизился к нему с крайним отвращением. Медленно и очень осторожно провел правой передней ногой по древесине, поцарапал ее, пощупал копытом и наконец поставил ногу. То же самое проделал и левой ногой. Затем одну за другой поставил задние ноги. Сделал шаг и остановился. Все мускулы коня дрожали. Уроз подумал о том, что хорошо было бы вернуться на тот берег, который он только что покинул. Невозможно. Мост был слишком узок, чтобы конь мог развернуться, а из-за наклона нельзя было пойти и вспять. Надо было идти на риск. В конец концов горная речка была хотя и быстрой, но не широкой.

Урозу не потребовалось понукать Джехола. Коню было все труднее стоять на месте. Он пошел вперед сам. Один нерешительный шаг… другой… Половина мостика была пройдена. И тут Уроз почувствовал такой сильный толчок, что только инстинкт акробата спас его от падения. Восстановив свою позицию в седле, он увидел, в какую беду попал. Копыто правой задней ноги Джехола поскользнулось на мокрой коре и провалилось между двумя бревнами. Они, словно капкан, зажали ногу коня на уровне бабки.

Конь замер на месте, и только бока его раздувались от неровного дыхания. Он безучастно опустил голову, словно отказываясь верить в то, что с ним произошло. Затем с диким ржанием выгнулся всем телом и дернул застрявшую ногу. Безрезультатно. Попытался еще раз и потом еще и еще. Все было тщетно.

Сотрясаемый этой обезумевшей, конвульсивной и вдруг ставшей бесполезной силой, Уроз впервые в жизни запаниковал. И услышал, как внутренний голос ему говорит, говорит, говорит:

«Джехол раненый, изувеченный, искалеченный, навсегда потерянный… раненый… изувеченный… искалеченный… навсегда потерянный…»

Из растерянности Уроза вывел еще один толчок, более сильный, чем другие. Инстинкт одного из лучших степных наездников подсказал ему, что на этот раз конь был очень близок к тому, чтобы вырваться из беды. Еще какая-нибудь доля секунды, еще одно, последнее, чуть более мощное усилие, и нога должна была освободиться. Но Джехол сделал все, что было в его силах. Зад коня опять пополз вниз.

«Позор, позор мне! – подумал Уроз. – Если бы я помогал ему вместо того, чтобы мертвым грузом давить на него, он бы высвободился».

Джехол опять стал бороться. И каждую из его новых вибраций Уроз воспринимал как сигнал, как особую речь. Он ждал самого сильного, самого яростного рывка, усилия на пределе возможностей, чтобы движением собственного корпуса помочь коню. Но в этот самый решающий момент Уроза пронзила с левой стороны, от пятки до плеча, пронзила и парализовала тем более дикая боль, что он уже успел забыть о ее существовании. Он бессильно уронил свою сломанную ногу и грузно осел в седле. Мазь Зирех исчерпала свои возможности.

Джехол больше не шевелился.

«Он подает мне знак, что пока я нахожусь на его спине, он не будет даже и пытаться высвободиться», – подумал Уроз.

И ненависть к самому себе придала ему нужные силы. Он лег на холку Джехола, вытащил здоровую ногу из стремени, перенес ее на левую сторону, вцепился в гриву коня и, повиснув на ней с согнутой больной ногой, опустился вниз и дотянулся до бревна. И снова боль, настолько сильная боль, что от головокружения и тошноты он поскользнулся единственной ногой, на которой мог стоять, и споткнулся. Оказавшись спиной к реке, он последним усилием подался всем корпусом вперед, чтобы упасть под животом у Джехола, лицом на бревна.

Он думал, что потеряет сознание. Но боль помешала ему.

Вскоре подошел Мокки. Урозу и ему не потребовалось слов. Хватило одного взгляда: прежде всего надо спасать Джехола.

Мокки встал на колени позади лошади, вставил огромные кисти между бревнами, закрыл глаза, задержал дыхание и, собрав все силы в ставших рычагами руках, коротким резким движением попытался раздвинуть стволы деревьев. Они почти не шевельнулись. Мокки с глазами, налившимися кровью, предпринял вторую попытку. Ловушка открылась на мгновение и ровно на ширину копыта. А больше и не потребовалось. Конь был свободен.

Мокки бочком-бочком прошел вдоль Джехола, схватил уздечку и, пятясь спиной, вывел лошадь на берег. Затем вернулся, поднял на руки Уроза и, балансируя им в воздухе, как шестом, перенес и уложил рядом с конем.

Уроз лежа, а Мокки стоя на коленях и по-прежнему молча, осмотрели Джехола. Над бабкой из-за трений о дерево оказался содранным кусок кожи. Ссадина слегка кровоточила. Но других повреждений не было.

Мокки обильно промыл рану и, приложив к ней пучок травы, сделал перевязку. Затем, действуя в том же направлении, укрепил шины на ноге Уроза.

А тот не спускал глаз с мостка. Два бревна… два несчастных бревна… И он не мог по ним проехать. А теперь Мокки сможет рассказать и будет рассказывать об этом всем на свете.

Уроз ногтями царапал землю, рвал пальцами траву. Нет, этого никак нельзя допустить.

Видит Пророк, нельзя!

– Посади меня в седло! – приказал Уроз, обращаясь к Мокки.

Саис повиновался не сразу. Бессильно опустив руки, он смотрел на противоположный берег и искал в себе остатки того солнца, следы того огромного счастья, которое еще совсем недавно не покидало его. Однако ничего от него не осталось. Ни единой искорки. Бурная речка разделила его жизнь пополам, как делила она вот эту долину. Зирех на той стороне, а он на этой. Был ли у них шанс когда-нибудь увидеться вновь?

– Ну? – произнес Уроз.

Мокки усадил его на коня и пошел по тропе.

Это была узкая полоска каменистой земли, протоптанная в траве людьми и копытами животных. Она вела прямо к горному массиву, закрывавшему горизонт с запада, к огромному, дикому плато без вершин и углублений.

«Дорога простая и такая, что и ребенок не заблудится, – сказала Гюльджан. – За мостом всего одна дорога пересекает всю долину. А потом она переходит в тропу, одну-единственную, по которой вы легко перейдете горы. А там прямо выйдете на старую бамианскую дорогу… До города два дня пути, не больше. Можешь мне верить… Мы знаем эту дорогу наизусть».