Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II - Петр Мультатули

По свидетельству А. А. Мордвинова, Государю по-прежнему не подавали агентских телеграмм. «Днём на мой вопрос по поводу этого обстоятельства кто-то из офицеров штаба ответил, что это делается нарочно, по приказанию начальника штаба, так как известия из Петрограда настолько тягостны, а выражения и слова настолько возмутительны, что генерал Алексеев не решался ими волновать Государя»{735}.

Не вызывает сомнений, что если генерал М. В. Алексеев так «заботился» о Государе 4 марта, то он мог проявлять эту «заботу» и 28 февраля. Так как все телеграммы из Петрограда на имя Государя сначала попадали в Ставку и только затем передавались Дворцовому коменданту, то можно быть уверенным, что М. В. Алексеев имел полную возможность самому решать, какие из них передавать царю, а какие — нет. Так же перехватывались и телеграммы Государя, отправляемые из поезда. Таким образом, можно утверждать, что уже 28 февраля Император Николай II находился в информационной блокаде.

Эта блокада была создана Ставкой, с одной стороны, и революционным правительством, с другой.

После проследования Орши, в 13 ч 59 мин, была получена телеграмма от военного министра генерала М. А. Беляева. В ней министр сообщал, что «мятежники заняли Мариинский дворец. Благодаря случайно услышанному разговору, там теперь члены революционного правительства»{736}.

Затем Государю вручили телеграмму от выборных членов Государственного совета. Члены Государственного совета обращались к монарху «в сознании грозной опасности, надвинувшейся на родину». В телеграмме утверждалось, что «дальнейшее пребывание настоящего правительства у власти означает полное крушение законного порядка и влечет за собою неизбежное поражение на войне, гибель Династии и величайшие бедствия для России».

Члены совета настаивали на «решительном изменении Вашим Императорским Величеством направления внутренней политики», введении народного представительства, а также предлагали «немедленный созыв законодательных палат, отставку нынешнего совета министров и поручение лицу, заслуживающему всенародного доверия, представить Вам, Государь, на утверждение список нового кабинета, способного управлять страною в полном согласии с народным представительством»{737}.

По существу изложенные в телеграмме требования были требованиями Прогрессивного блока и кадетской оппозиции. В. Н. Воейков, попросивший разрешения войти в царский кабинет, застал Императора Николая II в раздумье с телеграммой в руках.

В 15 ч императорский поезд прибыл в Вязьму, и Государь послал Императрице Александре Феодоровне телеграмму, в которой сообщил, что «м ного войск послано с фронта»{738}. Эту телеграмму Государыня не получила.

В 18 ч императорский поезд прибыл на станцию Ржев. Государь несколько минут гулял по платформе.

Вслед за телеграммой членов Государственного совета, В. Н. Воейков доложил Императору Николаю II новую телеграмму от военного министра М. А. Беляева, который сообщал, что «положение по-прежнему тревожное. Мятежники овладели во всех частях города важнейшими учреждениями. Войска из-за утомления, а также под влиянием пропаганды бросают оружие и переходят на сторону мятежников». Беляев выражал убеждённость, что крайне желательно «скорейшее прибытие войск, так как до прибытия надёжной вооружённой силы мятеж и беспорядки будут только увеличиваться»{739}.

Тем временем в свитском поезде литера «Б» после 16 ч. узнали, что в Петрограде образовано новое революционное правительство и что императорское правительство свергнуто. Об этом оповещал в своей телеграмме «комиссар путей сообщения», член Государственной думы А. А. Бубликов. Кроме того, была получена телеграмма то ли от поручика, то ли от сотника Грекова, который объявлял себя комендантом станции Петроград и приказывал направить литерные поезда не в Царское Село, а непосредственно в мятежную столицу.

Эти сообщения отражали события в Петрограде. 28 февраля 1917 г. к вечеру при попустительстве Ставки свой контроль над железными дорогами провозгласил ВКГД в лице А. А. Бубликова, который объявил об этом в своей известной телеграмме.

Что же касается телеграммы К. Ф. Грекова, то она была прочитана генералом А. С. Лукомским начальнику штаба Западного фронта генерал-лейтенанту М. Ф. Квецинскому по прямому проводу ночью 1 марта. В этой телеграмме не было ни слова ни о литерных поездах, ни о том, что их нужно направлять в Петроград, а не в Царское Село{740}.

В 21 ч 27 мин императорский поезд прибыл на станцию Лихославль. Здесь поезда переходили на Николаевскую железную дорогу. Поезд был встречен начальником дороги и начальником жандармского полицейского управления генералом П. И. Фурса. П. И. Фурса доложил В. Н. Воейкову, что, согласно слухам, революционеры заняли Тосно. Кроме того, Фурса доложил о событиях в Петрограде и о телеграмме Бубликова железнодорожникам. Из Лихославля Государь направил Императрице телеграмму, в которой выразило надежду «завтра утром быть дома»{741}.

Императорский поезд двинулся дальше. Тем временем свитский поезд, который шёл впереди собственного, достиг Вышнего Волочка. Там лица свиты обсуждали маршрут дальнейшего движения поездов в связи с требованиями Грекова отправить литерные поезда в Петроград, а не в Царское Село. Генерал Д. Н. Дубенский высказал мысль, что «ехать далее не следует». Д. Н. Дубенский предложил «через Бологое направиться в Псков, где находится штаб Северного фронта, там генерал-адъютант Рузский, есть близко войска». В древнем тихом Пскове, по мнению Дубенского, «Его Величество спокойно может пробыть и определить создавшиеся обстоятельства и выяснить обстановку»{742}.

Это предложение Д. Н. Дубенского весьма странно. Ещё более выглядит утверждение генерала о том, что совещание лиц свиты согласилось с этим предложением. Никто даже не попытался узнать, насколько телеграмма Грекова серьёзна, насколько революционеры действительно контролируют железные дороги. Предложить Государю в столь ответственный момент, когда решалась судьба России и династии, отправиться в «тихий Псков» и там «спокойно пребывать и оценивать обстановку» мог только либо очень недалёкий человек, либо человек, сознательно стремящейся направить царя в изоляцию.

Как видно из воспоминаний генерала А. И. Спиридовича, совещание в свитском поезде приняло другое решение. Комендант императорских поездов подполковник Г. А. фон Таль «собрал совещание высших чинов, ехавших в поезде. По результатам обмена мнений Таль написал донесение Дворцовому коменданту: „По слухам получено распоряжение направлять литерные поезда из Тосно на Николаевский вокзал. Если действительно проезд на Гатчину будет закрыт, решили остановить поезд в Тосно. Прошу передать Ваши распоряжения в Малую Вишеру“»{743}.

Таль верно оценивал телеграмму Грекова как «слухи» и не собирался следовать в «тихий Псков». Таким образом, идея отправиться в Псков всецело принадлежала генералу Д. Н. Дубенскому. Именно Д. Н. Дубенский написал письмо лейб-хирургу С. П. Фёдорову, следовавшему вместе с Государем, и передал его через какого-то офицера. В письме Дубенский писал: «Дорогой Сергей Петрович, дальше Тосно поезда не пойдут. По моему глубокому убеждению, Его Величеству из Бологого надо повернуть на Псков (320 вёрсти там, опираясь на фронт генерал-адъютанта Рузского, начать действовать против Петрограда. Там, в Пскове, скорее можно отдать распоряжение о составе отряда для отправки в Петроград. Псков — старый губернский город. Население его не взволновано. Оттуда можно лучше помочь Царской Семье. В Тосно Его Величество может подвергнуться опасности. Пишу Вам всё это, считая невозможным скрыть, мне кажется, эту мысль, которая может помочь делу спасения Государя, его Семьи. Если мою мысль не одобряете — разорвите записку»{744}.

Последняя фраза доказывает, что действия Дубенского были не результатом «постановления» совещания в свитском поезде, а результатом самочинной деятельности Дубенского, которую он не хотел предавать огласке. Если вычленить из этого письма ключевые фразы, то получится следующее: «Дальше Тосно поезда не пойдут. Надо повернуть на Псков. Разорвите записку».

Если учесть, что Д. Н. Дубенский предлагал направить императорский поезд к генералу Н. В. Рузскому, к которому, по словам А. А. Мордвинова, «Его Величество, как и все мы», относился с очень малой степенью доверия, то действия Д. Н. Дубенского нельзя трактовать иначе как враждебные по отношению к Императору Николаю II.