Полутораглазый стрелец - Бенедикт Лившиц

ТРИСТАН ДЕРЕМ

270.

Мы ждали героинь, уснувшихВ тени крушин зазеленевших,

Иль сладко дремлющих на ложахИз лилий и из веток рыжих,

И мы воспели б напоследокИх губы, пыл их лихорадок,

Чтоб, с нашей юностью покончив,Сказать потомству, как изменчив

Весь облик, как коварны речиИ плачи этих Беатриче.

ПЬЕР РЕВЕРДИ

271. ТРИУМФАЛЬНАЯ АРКА

Весь воздух просверленВ гнездеИ на изгибеНад хриплым флюгером близ труб,И этот кладЕще извивов рядИ время чуть задето,Когда летит авто там где-то вдалеке,На стыке острововБесследно на тропе больших течений ночиГремят бубенчики средь улицы,И шум,Проходит шествие,Иль эта кавалькадаКортеж под аркою круглящейся небес?Стрела колеблется, отодвигаяИсторию и всех, кого забыть легко.

ЖАН КОКТО

272. ПЕРНАТЫЕ В СНЕГУ

Пернатые в снегу меняют признак пола.Родителей легко ввели в обман халатДа страсть, что делает Элизу невеселой:Мне ребус бабочек яснее всех шарад.

Я прыгну на тебя, личина, и узнаюВ тебе то пугало, что флейтой я пленял;Солдатик мой, в твоих романах я читаюПро вишенник в цвету, про майский карнавал.

Пастель и пастораль — не твой ли шлак, ЛюдовикШестнадцатый? — но мак надгробье нам слагал;Воспоминания на углях цвета кровиКропают траурный и нежный мадригал.

Как сани русские — открытье для волчицы,Быть может, твой, Нарцисс, бесчеловечный пыл —Не преступление? И кто же поручится,Что сгинул след волны, где руку ты омыл?

273. СПИНА АНГЕЛА

Ложной улицы во сне лиМнимый вижу я разрез,Иль волхвует на панелиАнгел, явленный с небес?

Сон? Не сон? Не труден выбор:Глянув сверху наугад,Я обман вскрываю, ибоАнгел должен быть горбат.

Такова по крайней мереТень его на фоне двери.

ПОЛЬ ЭЛЮАР

274.

Твой златогубый рот мне дан не ради смеха,И лучезарных снов твоих так дивен смысл,Что в годовых ночах, в ночах смертельно юных,В малейшем шорохе звучит мне голос твой.

В деннице шелковой, где прозябает холодИ сладострастие опасно бредит сном,В руках у солнца все тела, едва очнувшись,Боятся обрести опять свои сердца.

Воспоминания зеленых рощ, туманы,Куда вступаю я… Закрыв глаза, тебяВсей жизнью слушаю, но не могу разрушитьДосуги страшные, плоды твоей любви.

275. РАВЕНСТВО ПОЛОВ

Твои глаза пришли назад из своенравнойСтраны, где не узнал никто, что значит взгляд,Где красоты камней никто не ценит явной,Ни тайной наготы тех перлов, что блестят,

Как капельки воды, о статуя живая.Слепящий солнца диск — не зеркало ль твое?И если к вечеру он никнет в забытье,То это потому, что, веки закрывая,

Любовным хитростям ты веришь дикаря,Плотине моего недвижного желанья,И я беру тебя без боя, изваянье,Непрочностью тенет прельстившееся зря.

Из украинской поэзии

ПАВЛО ТЫЧИНА

276. ХОДИТ ФАУСТ

Ходит Фауст по Европе,Требником вооружась,Сеет ложь, морочит всластьНедогадливых людей, —А навстречу Прометей.

— Здравствуй, здравствуй, огненосец!Все бунтуешь? Ну, бунтуй.Похвалить не похвалю:Разве можно мятежамиОсчастливить бедный люд?

В тайнах неба разбираясь,Философски увлекаясь,Я лишь цифрами швыряюсь,Фактами смертей, нужды,Ну, а ты, а ты, что ты?

Я ношу в душе вериги,Отрицаю вред религий,Не бунтую, только книгиВсе пишу, пишу, пишу,Ну, а ты, а ты, что ты?

Хочешь мир переиначить?Что ж твой вид понурый значит?— Значит он, что ты не Фауст,А господский лишь сынок!Вот возьму я молоток!

— А, бунтуешь? Ладно, ладно.Я не Фауст? Так и знал…Ну, прощай и не взыщи. —Ходит Фауст по ЕвропеС старым требником в руках.

277.

Одни в любовь, другие в мистику,А третьи — в высь, где синь ясна.И наша муза гимназистикуНа поруганье отдана.

И вот нам предлагают копиюС манерных русских поэтесс,И, из утопии в утопиюБредя, зовут свой путь: «Sagesse».*

А подлинная муза скованаВойною, фронтом, в ржавом мхуЛежит поругана, заплеванаТам, на украинском шляху.

Так почему ж, безумьем скошены,Вопим, что «в гриме — весь поэт»,И, подхватив окурок брошенный,Затягиваемся в корсет?

Иль утомилась наша нация,Иль недалеко до конца,Что все у нас лишь профанацияИ нет ни одного певца?

Нет поэтического гения,Кто б нас пронзил своим стихом,И мы, предтечи омертвления,Живем во сне глухонемом.

* Мудрость (франц.). — Ред.

МИКОЛА ЗЕРОВ

278. КЛАССИКИ

Уже давно ступили за порогЗемного бытия, поэты-полубоги.И голос ваш, размеренный и строгий,Звенит во тьме Аидовых дорог.

И черный мрак всем грузом скорби легНа скифский брег, на наши перелоги.Ужель вовек нам не найти дорогиК сокровищам рапсодий и эклог?

И ваше слово, вкус, калагатии,От нас, заброшенных в снега глухие,Бегут, как сон, как солнечная пыль.

И лишь одна врачует скорбь поэта,Одна ваш строгий возрождает стиль —Певучая законченность сонета.

279. СТЕПЬ

Куда ни глянешь — степь. Зеленый ряд могил.Мечтательная даль, что мглою синих крылЧарует и зовет в глубь эллинских колоний.Кой-где над овидью недвижно стынут кониИ скифских пахарей возы и шалаши.Из-под земли бегут ключи, журча в тиши,А с моря дует ветр, горячий, суетливый.Но что мне до него? К чему его порывы,И жаворонков песнь, и эти зеленя?С какой бы радостью я всех их променялНа пристань, на лиман с туманною завесой,На мост и улицы кривые Херсонеса!

280. В АЛЬБОМ

Весь груз рабочих лет гнетет мне тяжко плечи,Смолк беззаботный смех, степенней стали речи,И голос слышу я назойливый и злой:— Лукавый наймит, где ж урок вседневный твой?Где плод твоих трудов, назначенных судьбою?Довольно ль ты бродил над черной бороздою,Окончишь ли свои ты засветло жнива? —Как горько слышать мне суровые слова,Как не завидовать мне молодости вашей,Сей непригубленной, вином налитой чаше,Сей острой свежести предутренних часов,Сей полосе зари над белым сном холмов?

Из грузинской поэзии

НИКОЛОЗ БАРАТАШВИЛИ

281. РАЗДУМЬЕ НА БЕРЕГУ КУРЫ

Уныло к берегу иду — развеять грусть:Здесь каждый уголок я знаю наизусть,Здесь слезы скорбь мою порою облегчали,Меж тем как было все кругом полно печали…Прозрачная Кура медлительно течет,В ней блещет, отражен, лазурный небосвод.

Облокотясь, реки я внемлю лепет сонный,И взор стремится вдаль за овидь небосклона.Свидетель наш немой в теченье стольких лет,О чем ты нам журчишь, Кура? Кто даст ответ?Не знаю почему, в тот миг передо мноюВся жизнь означилась пустою суетою.Что наше бытие и что наш мир земной?Сосуд, который нам наполнить не дано.И где тот человек, который бы пределаСвоей мечты достиг и счастлив был всецело?

Непобедимые, славнейшие цариИ те ведь говорят в тревоге и волненьи:«Когда ж мы покорим соседние владенья?»И жаждут поскорей своей пятой попратьТот прах, которым им придется завтра стать.

Хороший царь и дня не проживет спокойно:Он должен суд творить, вести с врагами войны,Страной обязан он разумно управлять,Чтоб не могли его проклятию предатьИдущие ему на смену поколенья.Однако если весь наш мир — лишь тлен и прах,Кто ж повесть в будущем создаст об их делах?

Но если мы — сыны земли и вправду люди,Мы матери родной во всем послушны будем,И тот не человек, и сердце в том мертво,Кто жил и для людей не сделал ничего.

ВАЖА ПШАВЕЛА