Дневники: 1920–1924 - Вирджиния Вулф

передать слова Молли, сказанные ею на днях, а поскольку у меня есть собственная версия «Сиднианы», то добавлю следующее. Я уже собиралась отправиться в Уигмор-холл на концерт Баха, но вмешалась погода, и я со свойственной мне экономностью спрашиваю себя, как мне получить максимальное удовольствие от вечера, который я провожу в одиночестве, поскольку Л. ужинает у Веббов, чтобы встретиться там с фабианцами[667]. Почитать «Короля Лира[668]»? Хочу ли я настолько сильных эмоций? Думаю, да. Льет дождь, но мы говорим: «Слава богу, потеплело». Всю неделю стоят заморозки. Мы спим под красными пледами, ватными одеялами, шерстяными покрывалами, и по утрам я не могу встать, пока не пробьет четверть часа. Но сейчас, уточню, идет дождь. Я читаю «Westminster Gazette». Ибо некоторые политики начинают интересовать меня, как и других горожан, словно футбольный матч. Кем стать: социалистом или консерватором? Это игра. Я имею в виду, что думаю не о целях (как и все остальные), а о средствах. На эту мысль меня натолкнуло предложение американцев по поводу флота[669]. Писем сейчас нет, поэтому читаю газету. Стихи Клайва сегодня отправились к рецензентам; дата выхода – 1 декабря. А я рассказывала, как привезли станок? Нелли паниковала, думая, что он провалится сквозь кухонный пол. «Как ты придумываешь эти страхи?» – спросила я. Будь она столь же изобретательна в кулинарии, у нас не было бы никаких проблем. «Ради всего святого, не снимайте решетки с окон кладовой, – сказала она, – нас же ограбят».

Но никогда прежде мы не были так спокойны в своей стране.

Какие еще новости? Я уже целый месяц не вспоминаю обо всех и всем. Как леди Кромер, например, приходила к чаю в чепчике кухарки и отрезала большие ломти хлеба. «Моя дорогая Вирджиния, в старости понимаешь, насколько нелепо думать о таких вещах – я знаю, что племянницы осуждают меня, но я об этом не задумываюсь». Таков был ответ, когда я рассказала ей о житейской мудрости Китти [Макс] и о том, как она пожелала мне переехать в Южный Кенсингтон. Ее слова были пропитаны старой и приятной житейской доброжелательностью, а мысли казались простыми, небрежными и потрепанными – все это я нахожу весьма очаровательным. В моем доме она мне нравится больше, чем в ее. Она старается не вырастить сына снобом, «но ведь он будет окружен именно такими людьми». Бэринги пришли в ужас, узнав, что она отправила сына в Винчестер[670]. «Мальчишек отправляют в школу, чтобы завести друзей, – заявили они, – правильных друзей».

25 ноября, пятница.

41-й день рождения Леонарда, и он только что поймал мышь голыми руками. Моим оправданием за пропуски в записях является, по правде говоря, работа в «Hogarth Press». Гравюры Роджера Фрая, 150 экземпляров, расхватали за два дня. Я только что закончила сшивать последние книги – все, кроме шести штук. Л. был уволен и принят в другом качестве на ту же должность, а сегодня днем он набросал для оказавшейся в затруднительном положении мисс Грин план, по которому она сможет стать нашим секретарем[671]. Издательство «Hogarth Press», как вы видите, постепенно перерастает своих родителей.

Прошлые выходные мы провели в Тидмарше, где проговорили, наверное, часов двенадцать, но помню я очень мало, ведь со старыми, поношенными, помятыми, потертыми близкими друзьями время летит незаметно; нет ни порогов, ни водопадов, ни проклятого блеска – любая беседа течет сама собой. Помню, мы смеялись над письмом безумной негритянки. Атмосфера была очень уютной, а детали, такие как чашки и тарелки, изысканными. У Кэррингтон и Ральфа гигантская кровать с балдахином. Ранним утром гогочут гуси. Видите, я не помню ничего, кроме уюта и своей общительности. В понедельник, однако, у меня разболелась голова. Я думала о том, насколько же глупо было просить у Ричмонда книги, ведь теперь придется писать четыре статьи[672], однако мой разум восстановился, и я чувствую, что смогу расправиться с ними на скорую руку. Но я просыпаюсь по ночам и вспоминаю, что не написала Харди; боюсь однажды открыть газету и обнаружить его некролог. Так мы и живем.

Вчера у нас ужинал Саксон, и вот его открытка «Мистер и миссис Паттесон в 1831 году», из которой я много чего узнала. Они утонули. Лорд Хоутон[673] написал о них поэму, а Саксон решил, будто они Принцепы[674]; мы обсуждали это после разговоров о реке Уай[675], Барбаре, Швеции, финнах[676], Сидни [Уотерлоу] и Дезмонде, а еще о том, что через сто лет никого не будут читать, кроме [Бернарда] Шоу, который, как сказал мне сегодня за чаем Ральф, не очень-то и хорош. Неожиданная проницательность с его стороны, хотя Ральф склонен быть даже более утонченным, когда он суров. Вчера ему исполнилось 27 лет.

26 ноября, суббота.

Котелянский только что ушел после устной практики русского языка с Леонардом, и у меня есть лишние полчаса на дневник. Я подвергла Котелянского допросу на тему ссоры между Достоевским и Тургеневым[677], узнала много фактов[678] и увидела его страстно суровым и бескомпромиссным. В кои-то веки в моей статье будет доля правды. Большую часть дня мы провели в помещении, маркируя гравюры Роджера после обеда. Солнечный морозный день, особенно тихий с наступлением тумана и приостановкой из-за него строительства дороги. Говорят, она пройдет через лес. Сегодня мы подняли жалованье всем слугам на £2, и Нелли в шутку притворилась, будто повысили только ее, что, должно быть, испортило Лотти все удовольствие. Полагаю, она считает, будто мы, возможно, так и хотели, то есть отдаем предпочтение Нелли. Во всяком случае, никакой благодарности не последовало.

Что касается Мэри Х., то я веду тонкую дипломатическую игру. У меня нет времени – уже почти 19:30 – подробно расписать все стадии. В целом, я стремлюсь не видеться с ней, быть дружелюбной, всегда планировать встречу и никогда-никогда-никогда не сближаться. Как бы подчеркивая это, мое перо сейчас упало в чернильницу и все перепачкало. Не могу отделаться от подозрения, что и она ведет игру. О чем бы мы говорили наедине?

3 декабря, суббота.

Дипломатическая игра ведется с большим изяществом, и мне кажется, что я вообще больше не встречусь с Мэри лицом к лицу (то есть не «пересеку черту»[679]). А я и не собираюсь ее пересекать. Как ни странно, я скептически отношусь к Клайву и его поступкам и разочарована ими. Я довольно часто говорила это в сердцах, но мои слова, кажется, правдивы и честны. Его бедный старый мозг истощен, что вполне может произойти к сорока