Эгоист - Джордж Мередит

— Но ведь я высказал вам свое восхищение без утайки!

— А я в большой степени утаила свое.

Тут миссис Маунтстюарт вспомнила о цели своего утреннего визита, которая заключалась в том, чтобы пригласить доктора Мидлтона к себе обедать. Сэр Уилоби довел ее до дверей библиотеки. «Будьте настойчивы!» — напутствовал он ее.

Разговор с миссис Маунтстюарт, который, как ему казалось, достиг цели, не только восстановил душевные силы сэра Уилоби, но и помог ему увидеть вину своей невесты во всей ее чудовищной наготе.

Дожидаясь выхода миссис Маунтстюарт из библиотеки, он представил себе эту вину в виде сферического тела, дерзновенно вращающегося вокруг собственной оси. Для того чтобы всесторонне охватить эту шарообразную массу и при этом испытывать меньше боли, он постарался отвлечься от образа Клары, отодвигая его от себя все дальше и дальше.

Подобное умение абстрагировать боль, вынести ее за пределы собственной личности, измерить ее и взвесить с точностью математика, дается не каждому. Это настоящее искусство. А быть может, одна из форм, в какую облекается инстинкт самосохранения: человек с душой легкоранимой непременно должен обладать этим инстинктом, иначе он, подобно деревушке у подножья скалы, что грозит обвалиться всякую минуту, подвергается постоянному риску быть раздавленным людской несправедливостью и жестокостью. Если же смотреть на это умение абстрагироваться как на искусство, то — да будет известно всем, кто желает в нем преуспеть — необходимо, чтобы оно имело также поддержку извне. Даже у сэра Уилоби этот его инстинкт самосохранения несколько померк и поувял и ожил только под влиянием беседы с миссис Маунтстюарт. Это она помогла ему воспарить и приблизиться к одному из идеальных образов сэра Уилоби Паттерна, какие лелеяло его воображение. С джентльменами он был заправским британским джентльменом, с дамами — культивировал в себе галльский дух кавалера при дворе одного из Людовиков, начиная с Тринадцатого и кончая Пятнадцатым, и всей душой привязывался к тем, кто поощрял его выступать в этом обличье. Разумеется, галльский дух сдабривался британской степенностью: за суфле и шампанским ощущался солидный английский ростбиф. Как истый британский джентльмен, гарцевал он на своем резвом скакуне, изящный и неустрашимый. А в гостиных умел нашептывать любезные пустячки не хуже любого француза и поддерживать оживленный диалог, доводя его до сущей оргии остроумия. Дерзость, впрочем, он парировал не одними остротами — его рапира всегда была к услугам того, кто дозволял себе перейти границы. Таков был идеальный образ сэра Уилоби Паттерна, созданный им самим. Клара же нисколько не способствовала выявлению этого образа и выказывала полнейшее к нему равнодушие; мало того, в ее присутствии образ этот как бы съеживался и увядал. В обычных своих размышлениях сэр Уилоби великодушно закрывал на это глаза: он — воплощение мужского благородства, она — женской красоты. Но когда беседа с миссис Маунтстюарт неожиданно воскресила этот идеальный образ, засиявший тем ярче, что сэр Уилоби еще не оправился от обиды, причиненной ему Кларой, он вырвал ее из сердца и предался созерцанию медленно вращающейся перед его взором сферической проекции ее вины перед ним.

Прилежный читатель Книги Эгоизма, он полностью оценил мудрость почерпнутого в ней изречения: «Если раненое самолюбие не ответит ударом обидчику, оно неизменно нанесет удар самому себе». Но как здесь ответишь? Будь Летиция лет на десять моложе, можно было бы избрать ее орудием мести. Сейчас такая мысль представлялась нелепой. Летиция рядом с Кларой казалась олицетворением зимы. В целях самозащиты он должен покарать Клару, это верно. Но сопоставить это цветущее существо с такой картиной увядания было слишком оскорбительно, и он с негодованием отверг мысль о Летиции.

Миссис Маунтстюарт уже занесла ногу на подножку своей кареты, когда в нижней части парка, там, где майская, еще желтоватая зелень буков светлела на фоне бурого покрова прошлогодней листвы, показались шелковые зонтики мисс Дейл и мисс Мидлтон.

— А что за кавалер с ними? — спросила миссис Маунтстюарт.

В самом деле, рядом с дамами шел какой-то господин.

— Неужели Вернон? — удивился Уилоби. — Навряд ли. Он сейчас терзает Кросджея.

В ту же минуту Вернон вышел с Кросджеем — дать ему размяться перед обедом. Увидев мисс Мидлтон, Кросджей понесся ей навстречу. Вернон спокойно зашагал ему вслед.

— У нашей плутовки, случайно, нет кузена? — спросила миссис Маунтстюарт.

— Нет, у них в роду бывало только по одному ребенку в каждом поколении.

— А у Летти Дейл?

— Кузен?! — воскликнул он таким тоном, словно мисс Дейл приписали огромное состояние. И прибавил: — По мужской линии — никого.

В это время из аллеи, ведущей к круглой площадке перед порталом Большого дома, вынырнула станционная коляска. На козлах сидел Флитч. Он не должен был здесь быть, он нарушил запрет, он это знал, но оправданием ему служило то, что он трудится ради поддержания жизни семьи. Жалкое, почти собачье выражение, с каким он то и дело подносил руку к шляпе, как бы умоляя о снисхождении, было поистине трогательно.

Сэр Уилоби сделал рукой знак, чтобы он приблизился.

— Итак, вы здесь, — сказал он. — И даже с багажом.

Флитч соскочил с козел и прочитал вслух то, что было написано на одном из ярлычков: «Полковник де Крей».

— Полковник повстречался с дамами? Или он обогнал их на дороге?

Но повесть, которую Флитчу предстояло поведать, была весьма печального свойства.

Он начал издалека: после того как он потерял место у сэра Уилоби, он был вынужден брать всякую работу, какая подвернется, и хоть знал, что не имеет права появляться здесь, надеялся, что его простят, приняв во внимание рты, которые он кормит, работая кучером при железнодорожной станции, где его и нанял господин полковник, и он надеется, что сэр Уилоби простит, что он доставил сюда его друга, а он, Флитч, прекрасно помнил, что господин полковник — друг сэра Уилоби, и господин полковник тотчас его, Флитча, узнал и сразу его приветствовал, не заметив, что на нем не было паттерновской ливреи. «Э, да это Флитч, — сказал господин полковник. — Опять на старом месте. И тебя за мной прислали?» И тогда он, Флитч, рассказал господину полковнику о своем плачевном положении. «Увы, сэр, — сказал он, — нет, я не на старом месте: куда мне!» А полковник — все такой же добрый и сердечный, как всегда, — с участием расспросил Флитча о его семействе. А теперь может случиться, что он и этого жалкого места лишится, ибо если уж прилепится к человеку беда, то не отстанет, — хоть ты в воду ныряй, хоть по воздуху лети — она все равно с тобой! Раз в жизни допусти глупость — и все: ты конченый человек.

— А теперь, сэр Уилоби, я покорно прошу вашего снисхождепия. — И с этими словами Флитч перешел к вещественным доказательствам последней стрясшейся с ним беды. Он открыл дверцу коляски, на дне которой лежала груда осколков.

— Как, как, как?! — вскричал сэр Уилоби. — Что такое? Как это случилось?

— Что это у вас? — спросила миссис Маунтстюарт, насторожив ушки.

— Это была ва-аза, — элегически протянул Флитч.

— Фарфоровая ваза! — поправил сэр Уилоби.

— Китайский фарфор! — чуть не закричала миссис Маунтстюарт.

Сэр Уилоби протянул ей осколок для обозрения.

Она поднесла его к самым глазам, потом отставила руку и осмотрела его на расстоянии. Из груди ее вырвался душераздирающий вздох.

— Уж лучше бы бедняга повесился, — сказала она.

Скорбное лицо Флитча снова задергалось, он судорожно задвигал руками, знаменуя этим намерение продолжать свою печальную повесть.

— Как же это случилось? — властно вопросил сэр Уилоби.

Флитч в ответ призвал своего бывшего хозяина в свидетели того, что он всегда был осторожным и искусным кулером.

— Я приказываю вам сейчас же рассказать, как это случилось! — прогремел сэр Уилоби.

— Ни капли, сударыня! Со вчерашнего ужина ни одного глотка — истинная правда! — обратился Флитч за поддержкой к миссис Маунтстюарт.

— Не сворачивайте в сторону, — подбодрила она его.

И он повел свой дальнейший рассказ по прямой.

Флитч не спеша спускался под гору и, не доезжая мельницы Пайпера, там, где река Уикер пересекает дорогу на Рэбдон, увидел, как навстречу ему поднимается воз. Воз принадлежал Хоппнеру и был, как всегда, перегружен, так что лошади с трудом тащились в гору. В том же направлении в гору шагала какая-то молодая дама. Воз застрял, и Хоппнер со всей мочи хлестнул по лошадям. Лошади понесли как безумные, молодая дама отскочила в сторону. Полковник выпрыгнул из коляски, а Флитч — чтобы не задавить даму — свернул на обочину, и дама, благодарение богу, была спасена, а когда он узнал, кто была эта дама, он еще раз вознес хвалу небесам.