Вихрь с окраин Империи - Роберт Фреза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты играешь? – заинтересовался Ханс Кольдеве, проходя мимо.
– То, что просят ребята. Помните? – Летсуков лихо исполнил быстрое глиссандо вверх и вниз. – Вы как-то сказали: «Кто платит скрипачу, тот и заказывает музыку».
– Думаю, я что-то процитировал, – признался смущенный Кольдеве.
– Все в порядке, сэр, – улыбнулся Летсуков.
– Это твоя третья война, Дмитрий?
Летсуков коснулся клавиш.
– Четвертая. – Он покосился на Кольдеве. – Знаете, сэр, война похожа на Вагнера. Много шуму, слишком долго тянется, а в перерывах успеваешь только покурить.
На момент в пещере стихла даже обычная деловая суета.
– Матти прав, – промолвил Кольдеве, наполовину обращаясь к самому себе. – Мы обезумели.
Несколько солдат уже соорудили стену из папье-маше, чтобы спрятать за ней фортепиано в случае, если Драконовым пещерам будет грозить опасность. Кольдеве ободрила их уверенность в том, что они смогут вернуть инструмент назад.
В качестве выдающегося пациента Паулю Хенке предоставили настоящую кровать, на край которой и присел Верещагин, стараясь удержать в руках тарелку и чашку с блюдцем.
– Не вставай, Пауль. Я просто принес тебе чай и сандвич.
Палач кивнул; в уголках его рта четко обозначились морщины.
– Я просто отдыхаю – выйду отсюда через несколько часов.
– Поешь, иначе тебе никуда не выйти, – возразил Верещагин, наблюдая за Хенке. Когда Палач взял блюдце, его руки задрожали, расплескивая чай.
– Прости, Антон, – смущенно извинился он.
Оставив чашку в руке Хенке, Верещагин забрал блюдце и вложил сандвич в его свободную руку.
– Пауль, мы знаем, в чем твоя проблема.
– Нет никакой проблемы, Антон, – с притворной бодростью отозвался Хенке. – Просто немного сдали нервы. Меня осмотрел врач.
– Пауль, – спокойно продолжал Верещагин, – в этом батальоне мы не обманываем друг друга и даже самих себя. Я говорил с врачом. Ты не ешь, не спишь и слишком много пьешь…
– Совсем мало! – запротестовал Хенке.
– Возможно, мало в абстрактном смысле слова, но слишком много для тебя. – Он положил руку на плечо Хенке. – Пауль, мы с тобой прошли через многое, но есть предел для каждого из нас. Возможно, ты лучший офицер, какого я когда-либо знал, и к тому же ты мой друг, но ты не можешь командовать ротой, если не внушаешь доверия ни мне, ни своим подчиненным. – Верещагин почувствовал, как Хенке снова задрожал под его ладонью. – Мне отчаянно необходимы командиры, а лучше тебя я никого не знаю.
– Возможно, несколько дней я и вправду недоедал.
– Дело не в этом, Пауль. Это всего лишь симптомы, – промолвил Верещагин, стараясь говорить как можно мягче.
Минуты через две Хенке перестал дрожать.
– Значит, я в самом деле свихнулся? – с тоской протянул он. – Я бы возмутился, услышав такое от кого-нибудь другого.
– Знаю, Пауль, – кивнул Верещагин. – Мы все, наверное, немного чокнутые, но нужно соблюдать меру. Как по-твоему, Сергей Окладников готов к командованию ротой?
– Готов. – Палач задумался. – Я должен показаться психиатру?
– Очевидно. Кроме того, доктор Солчава обещала научить меня снимать стрессы. Можем попробовать вместе.
– Что скажут люди, узнав, что один из твоих командиров – псих? – спросил Хенке.
– Это всего лишь подтвердит то, в чем они не сомневались уже много лет.
Через несколько минут, когда Хенке заснул, Верещагин пригладил растрепанные седеющие волосы друга и оставил его на попечение Солчавы.
Проследив, чтобы Хенке как следует поужинал, Солчава разрешила ему выполнять легкую работу. Вместе с батальонным сержантом Юрием Малининым, который мог работать без сильных болей пять-шесть часов подряд, Хенке начал обдумывать детали плана, созданного Верещагиным.
Блуждающий под покровом дождливой ночи взвод бронемашин 9-го императорского штурмового батальона столкнулся с двумя «кадиллаками» 4-й роты, вооруженными один 90-миллиметровым, а другой 30-миллиметровым орудием, которые направлялись в новое место укрытия. В темноте более мобильная артиллерия мятежников позволила бронемашинам 4-й роты сделать первые выстрелы. 30-миллиметровые снаряды не причинили вреда противнику, но один из 90-миллиметровых, угодив в передний имперский броневик под острым углом, начисто срезал его орудийную башню.
Снаряды, выпущенные из электромагнитных пушек двух задних имперских бронемашин, вдребезги разнесли машины 4-й роты за несколько следующих секунд.
Вторник (317)
Ханна Брувер нашла Рауля Санмартина в маленькой кухоньке, прибавленной к их «апартаментам» – единственной роскоши, на которой она настояла.
– Рауль, это ты слопал мой пирог?
– Не уверен, твой ли это. – Санмартин облизал кончики пальцев. – Он был слишком хорош.
– А я-то хотела покрыть его глазурью. – Протянув руку, она стряхнула крошки с его формы. – Теперь сознавайся.
– Пока ты занимаешься политикой, я, пожалуй, сам начну печь пироги.
– Это заняло столько времени – как бы я хотела, чтобы здесь была конвекционная печь. – Брувер с тоской посмотрела на свое обглоданное изделие. – Надеюсь, он не разочарует Хендрику.
– Конечно нет. Если пирог покрыть глазурью, она ничего не заметит.
– Не будь так наивен. Вчера Хендрика спросила меня, попадают ли хорошие котята на небо. Я не смогла ей солгать – сказала, что собаки, может, и попадают, но кошки никогда.
Будучи не в состоянии поверить, что их добыча ускользнула, «черноногие» Суми провели в доме Бейерса чуть ли не полдня, проверив его сенсорами от подвала до чердака. Позднее люди Томаса, пробравшись в дом, обнаружили котенка Хендрики в ящике комода с размозженной головой.
Санмартин бросил на жену странный взгляд.
– Почему ты испекла пирог? Разве я забыл о чьем-то дне рождения?
– Нет, не забыл, – вздохнула Брувер, избегая встречаться с ним глазами. – Скажи, наши радиопередачи смогли остановить эти торговлю информацией за жизнь заложников?
– Нет, не смогли, – прямо ответил Санмартин, внезапно почувствовав страх.
Ханна обняла его за шею.
– Возможно, я могла бы это прекратить.
– Нет, – прошептал он, отлично ее поняв. – Никто не просит тебя это делать. Ты нужна нам здесь.
– Там я нужна еще больше. Люди не понимают, что происходит. Они считают, что солдаты заняты войной и бросили их на произвол судьбы.
– Нет! – выкрикнул Санмартин, внезапно утратив всю свою сдержанность.
– Да, Рауль, – мягко возразила Брувер. – Если я предложу себя в заложники, то люди, возможно, поймут.
– Да пропади они все пропадом!
– Есть вещи, которые не можете сделать ни ты, ни Палач, ни Полярник. Это мой народ, а я такова, какой меня сделали Альберт, Антон, мой дед и ты тоже. Я солдат, хотя и не ношу оружия. Мы не можем этого избежать. – Она погладила Мужа по щеке. – Пожалуйста, Рауль, не делай все хуже, чем есть. Я и так очень боюсь.
Санмартин закрыл глаза. Благодаря урокам старшего сержанта разведслужбы Шимацу они оба знали, что такое подвергаться допросу.
– Я понимаю, Рауль, что мой способ борьбы – без насилия – никогда не подействует на людей вроде Суми и Мацудаиры, но и ваш способ ни к чему не приведет, если мой народ – весь до единого человека – не поймет вас. Я должна им объяснить.
– Я их всех ненавижу!
– Пожалуйста, пойми, Рауль. Кто-то должен это сделать. А если нам каким-то образом удастся пережить плен, – продолжила она, – я хочу только одного. Я устала быть внучкой Хендрика Пинаара, мадам спикер, правой рукой хеэра президента и женой заместителя командира батальона. Некоторое время я хочу пробыть просто Ханной – женой Рауля и матерью Хендрики. И если это потребует сверхособого разрешения Антона Верещагина, Альберта Бейерса и даже самого Господа Всемогущего, то мы должны заплатить за него любую цену.
– Прости. – Голос Санмартина смягчился. – Понимаю, что наш брак был не из удачных.
– Он удачнее большинства других, – отозвалась Брувер, щелкнув мужа по носу. – Помни только хорошее. Например, ресторан, куда ты однажды меня повел.
– Die Koffiehuis?[25]
– Потом меня спросили, правду ли ты говорил, пригрозив, что сожжешь заведение, если еда будет скверной.
– Может, и правду. Я так нервничал.
– И ты и я. А сейчас мы оба нервничаем снова. Обними меня.
Санмартин повиновался.
– С кем ты об этом говорила? – спросил он.
– С Альбертом и Антоном. – Она прижала пальцы к его рту. – Они оба согласились, что это единственный выход. Я знаю, что если бы сначала обратилась к тебе, то никогда не смогла бы повторить. Антон считает, что чем скорее я отправлюсь туда, тем больше у нас будет шансов. Я не успела повидать Ханса, Катерину и Исаака, поэтому расскажи им все сам.
Хотя Брувер и потрясла первая встреча с чернокожим, потом она очень привязалась к Исааку Ваньяу и была единственным человеком, называвшим Кашу Владимировну ее настоящим именем Катерина.