Неизвестный солдат - Вяйнё Линна

— Во всей части я один могу наилучшим образом оценить то, что вы сделали, ведь никто не знает положения так, как я. Так что прежде всего — моя благодарность. При первом же распределении крестов Свободы вы будете награждены, кроме того, мы немедленно начнем бумажную войну за сержантские лычки.

Хиетанен смешался. Он еще не полностью различал слова, о многом приходилось только догадываться. Хотя он сам был явно доволен собой, слышать похвалы других было как-то неловко. Он лишь улыбался и смущенно смотрел на господ.

Сарастие снова оседлал своего любимого конька и обратился к проблемам более общего характера. Он постучал тросточкой по танку и сказал:

— Считается, что этот новый тип танка особенно удачен. Но мы видим, что даже самые талантливые их конструкторы бессильны против финской решительности и бесстрашия.

Только что майор поощрял Хиетанена, но теперь он хвалил самого себя. Как большинство военачальников, все удачи своих солдат он ставил в заслугу себе, неуспехи же приписывал их трусости и неблагоприятным обстоятельствам. Несомненно, майор находился под большим психологическим гнетом, чем его солдаты. Они не знали, насколько критическим было положение. Между прочим, батальонному командиру и командирам рот было запрещено при каких бы то ни было обстоятельствах относить свои командные пункты назад. Это означало, что в случае повального бегства они должны были пасть на своем посту.

Теперь положение, во всяком случае, прояснялось. Неудачная атака подорвала у противника уверенность в себе, и к тому же было получено сообщение, что дивизия продвинулась вперед, так что артиллерия может оказать им поддержку огнем, как только сменит позиции.

Однако до этого Сарастие пережил трудные минуты. Батальон уже начал испытывать недостаток боеприпасов для автоматического оружия, в дело были введены последние резервы, широкий фланг за болотом был обнажен.

Теперь же этот человек имел основания быть довольным. Сарастие потянулся и почувствовал, как силы возвращаются к нему, как расправляется в нем каждый мускул. Казалось, будто кровь быстрее побежала в жилах, пробуждая угасшую было уверенность в своих силах.

Эта операция была настолько важна, что за ней с интересом следили в главной ставке. Как знать, может быть, в эту минуту кто-то докладывал маршалу: «Попытка противника прорвать фронт на западе отбита в ожесточенных боях батальоном Сарастие. На севере и востоке другими батальонами отбиты менее значительные попытки деблокирования».

Майор повернулся к солдатам. Ему вспомнилась острота, которую он придумал вчера, но припасал для подходящего случая. И вот сейчас этот момент наступил.

Ну ладно, ребята. Давайте переведем дух. Они здорово получили по морде. — Теперь пойдем и дадим им в зад. Они так рвались к никелю Печенги. А мы не такие, мы люди щедрые. Пойдем и дадим им столько никеля, сколько их душа просит.

Настроение у солдат после отбитой атаки было хорошее — раздался громкий смех. Сало, стоявший вблизи, сказал так, что майор слышал, или, вернее, для того, чтобы майор услышал:

— Дадим, дадим. Мы не жадные.

IV

Лахтинену и Мяятте было некогда рассматривать танк. Они собирали патроны у убитых вражеских солдат, так как, отражая атаку, расстреляли почти весь свой боезапас. Лахтинен как раз перевертывал убитого русского на спину, чтобы удобней было вывернуть его карманы, когда услышал с противоположной стороны дороги громкий голос майора.

— Не важничай так, майор, — проворчал Лахтинен. — Все висело на волоске, еще немного — и мы не копошились бы здесь сейчас. Русские — отчаянные ребята. Все встают и бегут вперед. Хотя я расстрелял четыре патронные ленты.

Мяяття привык к бормотанию Лахтинена и не обращал на него особенного внимания. Он сказал равнодушно:

— Да ведь когда они бегут, вставши во весь рост, в них легче делиться. А хорошо, что у них оружие того же калибра, что и наше. Они обо всем подумали.

— Не-ет… Это не они придумали. Это еще во время восстания наши господа отобрали у русских оружие, с тех пор так и идет.

— Но ведь ты же сам говорил мне, что тогда буржуев вооружили немцы?

— Да, но винтовками, которые немцы нахватали у русских на Восточном фронте. А, черт! Смотри, как уцепился за приклад! Ну, отдавай же, надо ведь посмотреть, есть ли там в магазине патроны. Черт побери, теперь мне еще с ним и с мертвым справляться приходится. Ничего нет. Только один-единственный патрон. А ну-ка, пойдем посмотрим вон за тем холмом. Там у них был пулемет.

Пулемет оказался на месте. За ним лежали четверо убитых. Лахтинен и Мяяття нашли пять полных лент, шестая, наполовину расстрелянная, была в пулемете. Лахтинен забрал ленты и довольным тоном проговорил:

— Патроны, которые я потратил, окупились с лихвой. Почти шестикратная прибыль. Э-э, что за вздор я несу. Ведь у них в ленте двести пятьдесят патронов, а у нас только двести. Отдадим ребятам. Одним нам все это нести не под силу.

— Да, здорово… А этот, что тут лежит, старый. Неужели у них не хватает людей?

— Не-ет, брат, насчет этого не обольщайся.

Лахтинен возражал лишь по привычке. Он был очень рад, что они добыли патронов, и это настраивало его на миролюбивый лад. С довольным видом вскинув ящики на плечо, он сказал:

— Надо переходить на стальные ленты. Эти матерчатые — дрянь, тряпье… Так вот, люди у них так скоро кончиться не могут. И людей, и материала у них достаточно. Вот только сейчас им немножко не везет… Они там позаботились, чтобы народу было что есть, они не бросили все в пасть кучке помешавшихся на войне сумасшедших. А у нас народные деньги пускали на ветер. По воскресеньям бегают по лесу с винтовками за плечами, а по вечерам раздают друг другу чины и награды. Взгляни на наших толстобрюхих, сразу видно, кто жиреет за счет простого народа, жир у них так и трясется под лахтарской[13] формой. Но это нам не поможет. Когда у них действительно мужчин не останется, там есть еще пятнадцать миллионов женщин-солдат. И все они обученные, даже старухи.

— Черт побери, где же они? — лукаво улыбаясь, спросил Рокка, услышавший последние слова Лахтинена.

— Там… Если тебе нужны патроны, возьми из этих.

— Вот дьявол! Я уже набрал себе, но могу пристроить, Мои ребята ищут только хлеб и значки, патроны их не интересуют. Что ты сказал? Нам еще и с русскими бабами придется драться?

— Кто знает… Может быть.

Лахтинен помрачнел и смешался, так как наперед знал, что за этим последует. И не ошибся.

— Вот уж когда мы, можно сказать, разойдемся…

— Со стрельбой… По цели промаху не дадим, — сказал Рахикайнен.

— Будут страшные рукопашные бои, хи-хи-хи. Рахикайнена наградят крестом Маннергейма, хи-хи-хи.

Лахтинен с недовольным видом отвернулся и стал рассматривать верхушки деревьев, как будто желая показать, что не хочет тратить время на разговор с любыми-всякими.

Подошли Коскела с Хиетаненом, сообщив, что они сейчас же пойдут дальше. Коскела предложил Хиетанену отдохнуть в медсанбате по крайней мере до тех пор, пока у него полностью не восстановится слух. Однако Хиетанен после своего подвига отнюдь не желал довольствоваться такой пассивной ролью. Он был слишком возбужден, чтобы отлеживаться, радовался происходящему, и все его понимали. Хотя Хиетанен все еще удивлялся вслух собственной доблести, он приправлял свои слова изрядной долей иронии по отношению к себе, а с иронией эти люди могли проглотить практически все, что угодно. К тому же Хиетанен радовался не столько своему геройству, сколько тому, что он вообще остался жив и невредим. Посмеиваясь, рассказывал он о том, какого страху натерпелся, когда оказался за камнем. И без конца добавлял: «А как я со страху стал маскировать эту мину!»

— Шаго-ом марш!…

Балагурство и шутки прекратились. Беззаботность исчезла так же быстро, как и появилась. Солдаты побрели дальше молча, с тревожными, напряженными лицами.

Пройдя с километр, они вновь натолкнулись на противника. Артиллерия была достаточно близко, чтобы оказать им поддержку, и им удалось отбросить противника метров на сто, но на окраине деревни атака захлебнулась. До наступления темноты они предприняли еще одну попытку атаковать, но безуспешно. Усталость, нежелание воевать и темнота положили конец атаке. Сарастие счел за лучшее дождаться нового дня, несмотря на то что раненые из-за этого еще на одну ночь оказывались без ухода.

Батальон занял позицию на краю поля, прилегающего к деревне. Ничейная полоса проходила по картофельному полю, и под покровом темноты Рокка и Рахикайнен поползли туда. Однако противник заслышал, как они выкапывают картошку, и Рахикайнен ни с чем пополз обратно, потому что вокруг градом посыпались пули. Рокка же укрылся в канаве и, когда стрельба прекратилась, снова принялся копать. Он принес столько картошки, что ее хватило и на взвод Карилуото.