Хобо - Зоран Чирич

«Пошли, нас ждут», говорит он решительно, но не повышая голоса. «И смотри, без глупостей», предупреждает меня, вытягивая свою индюшачью шею. Это, в общем-то, все, что он может сделать. Пока. Он бы и не решился, но ему было бы приятно знать, что может.

«Ты тоже». Мы поняли друг друга без лишних слов. Это облегчало его задание. Существу его калибра трудно одновременно играть роль и шпаны, и господина. Для обучения хорошим манерам уже поздно, но хоть чуток приличия все-таки не помешает. Теперь он стоит и ждет от меня разумного телодвижения. Я всей тяжестью своего тела опираюсь на ладони и медленно поднимаюсь из-за стола. Он может приступать к конвоированию. Спокойно, плечом к плечу подходим к автомобилю. Глажу «вектру» по капоту. Только она одна готова действительно на все, потому что ей ни до чего нет дела. Мало кто может сравниться с этой машиной.

Напряженное тело Титуса дергается на сидении, когда он поддает газу. Руль в его руках, и ему следует держать дистанцию во всех направлениях. Мы молча переглядываемся и следим за осевой, она то сплошная, то прерывистая. Радио я предоставляю ему. Его дело выбрать музыку, мое — держать ритм. Без щелканья пальцами. Все это мы уже проходили. Дорога нам известна, процесс тоже. Как добраться туда, тоже знаем.

Под Бурланским мостом Нишава хлюпает, давясь собственным илом. Ветки и, иногда, здоровенный камень торчат над символической водой. Река опозорена, когда наружу выходит ее дно. Картина навевала тоску, казалось, в вымощенные камнем берега выплеснулась канализация.

Еще два светофора, один поворот и поездка закончена. Из осторожности Титус паркуется прямо у входа в «Фан Хаус». Барабанит пальцами по приборной доске, напряжен как ковбой с револьвером. «Может, уже зайдем?», спрашиваю я. Титус выключает радио, стараясь не встретиться со мной взглядом. Ответ ясен, я выхожу из машины. Конвой больше не нужен. Не останавливаясь, направляюсь к выступающим дверям «Фан Хауса», усиленным толстой фанерной облицовкой. Ныряю в совершенно иначе освещенное пространство. Оставляю за спиной открытую дверь. Пусть Титус о ней позаботится. Шагаю широкими шагами. Замечаю, что стены находятся под каким-то странным углом. Снаружи ангар выглядит, как кубик, бетонная коробка с металлической крышкой, вросшая в шлак. Попав внутрь, думаешь, что оказался в каком-то недоделанном, наспех проложенном тоннеле. Через несколько шагов тоннель кончается, и видно, что на самом деле это единственный оставшийся щупалец громадного осьминога, превращенный в глухую пещеру. Да, именно так, я застрял как сперматозоид в матке осьминога.

И тут осьминог оживает. Слышу голос из его нутра, оттуда, где позвоночник соединяется с мозгом из желатина. «Приехал повидаться», доносится сквозь звон стекла и бульканье выпивки. «Ценю», голос приближается. Человек без лица выныривает из вневременной серости. Радар с крысиной мордочкой уловил мое появление и зарегистрировал мои вибрации.

«Как скажешь», говорю я, вынужденный смотреть в угольно-черные глаза Барона, всегда настороженные и непрозрачные. Они впитывают меня, отражая каждый луч света. За этой непрозрачностью нет скрытых фантазий. Перед ней я в освещенной темноте. Человек без снов протягивает руку ладонью кверху и говорит: «Пистолет». Загадочный оскал всасывает дрожь колебания. Почему нет? Пришло время вернуть его подарок. Делаю то, что он сказал. Я вышел из игры и чувствую облегчение.

Понюхав ствол пистолета, Барон слегка покачивает головой. «Тренировался?», запах пороха вызывает у него угрожающую усмешку.

«Я не тренировался». Слова, которые я произношу, плавают совершенно отдельно от меня.

«Ты прав. Это была не тренировка». Он привычным движением сует ТТ себе за пояс, не отводя от меня рентгеновского взгляда. Последовательность движений предсказуема и неизменна. Сверкают тусклые молнии. Тестирование моей реакции становится все менее замаскированным, все менее ироничным. Как утверждает реклама, которую я случайно запомнил, вещи на самом деле совсем не такие, какими они выглядят. Я не диктор на радио, поэтому ничего не говорю.

«Я купил твою схему», на губах Барона играет улыбка летучей мыши.

«У меня нет никакой схемы, кроме того, я ничего не продавал», пожимаю я плечами, освобожденный от несуществующего груза.

«Как же, как же. Ты продавал свое драгоценное и несравненное эго». Его губы были изогнуты книзу, его слюна брызгала мне в лицо. «Как только я узнал, что того красавчика шлепнули, я сразу понял, что это сделал ты». Я слушал его, одеревенев.

Равнодушие сгустилось в полное бесчувствие. «Хочешь узнать, как мне удалось сложить весь пазл?». Я не стал пользоваться еще одним предложенным мне интермеццо, чтобы пробормотать что угодно, что было бы похоже на защиту. Я предпочел подвергнуться облучению хладнокровными рассуждениями. Это не тот момент, когда говорят «да» и «нет». «Бессмысленно разыгрывать из себя сфинкса, мудило. Тебя выдала Даница. Сказала, что ты с ней не стал. Ее жутко обозлило твое сострадание. А, может быть, твоя возвышенная любовь». Барон, чтобы как-то себя успокоить, изрек тупое нравоучение: «Влюбленный, оргия не место для выражения чувств».

«Я не любитель оргий», сказал я пустым голосом.

«Кто ты такой, чтобы прощать мою телку?», прошипел он, скрипя зубами. У него были отличные фарфоровые зубы, и скрип слышался отчетливо, как скрип тормозов.

«Я твой человек», у меня начался бред.

«Не пизди», выкрикнул он. «В моем приходе праведников нет».

«Я не сказал, что я праведник», исправил я своего приходского священника.

«Барону решать, кто с кем ебется, ясно?». Его выпученные глаза въедаются в меня повсюду, где я чувствую под кожей мясо и кости. Почему-то он до сих пор меня не ударил. Его маска опять стала ровной. Только кадык ходит вверх-вниз, выдавая проглоченную ярость. Замерзший оскал становится еще более загадочным, когда он говорит: «Не только ты страдаешь из-за собственных романтичных бредней. У Титуса та же проблема. Твоя ВИЧ-подружка оскорбила его нежные чувства, и вот, в самые ближайшие часы он подарит ей прекрасную романтичную смерть. Видишь, ты упустил шанс рассчитаться, пока была возможность. Тебе нужно было выстрелить в его разбитое сердце. Может быть, ты спас бы свою драгоценную подружку. Как ты думаешь, почему я именно его послал за тобой? Я дал тебе шанс, а ты его просрал. Просрал и себя, и ее».

«Какой смысл, Барон». Я с трудом дышу, понимая, что это не разговор, но и не воспитательная порка. Пиявка превращается в питона. «Она с этим никак не связана, клянусь. Платить по счету пришел я». Хотя я совершенно разбит и потерян, я понимаю, что не могу вот так просто исчезнуть. Неужели это и есть мое настоящее проклятие?

«Платить по счету тебе придется кое-кому другому. И этот другой имеет право на то, чтобы отомстить». Голос Барона на мгновение теряет металлический оттенок и звучит как сладостное предчувствие.

«Какой такой другой?», я подскочил как ошпаренный.

«Отец того красавчика просто жаждет этого. Я его должник, поэтому передам ему удовольствие разобраться с тобой».

«Я твой человек, ты со мной и разберись. Прошу тебя». Интересно, на что я похож, когда несу этот лихорадочный бред.

«Люди Барона не просят», презрительно передразнивает он мое невнятное бормотание.

«Знаю, но на этот раз я тебя прошу. Покончи со мной. Ты. Так будет правильно». Я трясусь, я тону во всех болотах Нишвила, меня засасывает трясина, и мне нет спасения.

Барон продолжает вертеть свою шарманку: «Сначала мстишь мне без моего разрешения. Потом требуешь, чтобы я тебя убил. Что дальше? Завтра начнешь канючить, чтобы я выебал тебя в жопу. Потому что ты мой человек! А ты готов платить за то, что ты мой человек?».

«С самого рождения готов», говорю я с мучительным трудом. Неужели из моего рта действительно идет густая пена?

«Особо-то ты не важничай, вольный стрелок. Ты не более опасен, чем они», показывает он на присутствующих, которые еще больше, чем я, хотят стать невидимыми. И готовности в них больше. «Ты просто более чокнутый. Еще когда ты пришел ко мне в первый раз, я увидел, в чем твоя проблема. Ты прирожденный убийца, но ты этим даже не наслаждаешься. Поэтому я и приставил к тебе Пеницу. Смотреть, чтобы ты не переборщил. Потому что в нашем деле важна не кровь, а деньги и только деньги».

«Радио Барон» принесло деньги», просопел я.

«Ты ошибаешься, если думаешь, что мы квиты», кисло усмехнулся он, как будто его не очень-то и развлекала моя агония. «Ты толкнул меня в кучу вонючего дерьма. И даже после того, как я тебя сдам, мне все равно придется со всем этим разбираться».

«Не делай этого, прошу тебя». Мой голос едва трепетал, как крылья размазанного шлепком комара.

«Один раз ты меня уже просил, вот так же, помнишь? Пел про свою несчастную мать, а на самом деле речь шла только о том, чтобы спасти твою задницу».