Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев

государства, а не отпуск на отдых. Крестьянство предчувствовало голод и следующую за ней анархию, которая сметет и Советы, и правительство. Так оно и вышло совсем скоро.

На Съезде дошло до немыслимого – добрым словом вспомнили Николая Второго, который в 1916 г. приостановил дополнительную мобилизацию, чтобы дать крестьянам убрать хлеб. Это решение упоминалось в выступлениях делегатов трижды.

Виленкин (169) остроумно подметил: чем же определяется союз 40‐летних? Возрастом или нежеланием служить? Возраст, разумеется, в ответе на вопрос отпадал. Другие делегаты напомнили, что в отпускных документах срок отпуска был обозначен: до первого распоряжения начальства. В ответ крестьяне шумели: дайте убрать хлеб! без хлеба не может быть победы! Дружины, которые будут убирать урожай, не сделают того, что может сделать хозяин. Взамен вполне можно призвать в армию тех, кто прячется от призыва, уклоняясь от фронта под разными предлогами.

Ошибку надо было исправлять, признав вину правительства за необдуманное решение. Отпуска были прекращены для всех без исключения. И обделенными остались не те, кто должен был вернуться из отпуска, а те, кто отпуска не получил. Промедление с исполнением решения, а не недоговоренность в этом вопросе, действовали во вред армии. Но что же Керенский? Он объявил всем, кто задержится с возвращением дольше положенного срока, что их будут считать дезертирами (а это означало не только совершение преступления, но и лишение пайка семьи солдата). Съезд также решил вопрос резолюцией: приказ военного министра должен быть выполнен немедленно. Без всяких объяснений и извинений. И это значило: заметная часть армии утратила доверие к власти. Кому не дали собрать хлеб, те вряд ли готовы были идти в наступление и совершать подвиги.

Между тем, наступление велось в условиях, когда состояние армии было близким к катастрофическому. В ротах, где при старом режиме служило 200–250 человек, порой оставалось лишь 50–60 штыков. Пополнения не поступали. Народ явно был не с армией. Армия еще могла воевать, но народ, захваченный революционным брожением, воевать явно не хотел и предавал армию до тех пор, пока она сама не прекратила вооруженное сопротивление врагу. К концу июля полный провал наступления был обусловлен тем, что целые дивизии отказывались подчиняться и не исполняли приказа о наступлении.

Большевистские провокации

Попытка мятежа 10 июня

Втайне от Съезда большевиками была подготовлена вооруженная демонстрация (которую они упорно называли мирной) с целью принудить Съезд встать на большевистскую точку зрения. Накануне 9 июня провокаторы были разоблачены – в президиуме Съезда появился оттиск завтрашней газеты «Правда». Большевики и целый ряд других организаций призывали на улицы Петроградский гарнизон, используя слухи о приближающихся к городу казачьих частях. Слухи были беспочвенными. В начале очередного заседания представитель Общеказачьего съезда с представительством всех 11 казачьих войск и фронтовых частей объявил о полной поддержке Съезда Советов и его решений.

Съезд упредил выпуск прокламации и газеты «Правда» с большевистским воззванием и выпустил своё воззвание с призывом не выходить на демонстрацию, не согласованную Съездом Советов. Под угрозой быть изгнанными Съездом, большевики объявили об отмене демонстрации, но в полемике ни на шаг не отступили от своих позиций.

Состоявшееся 10 июня закрытое совещание с представительством всех фракционных групп и руководства Съезда привело к ожесточенной полемике, в которой решался вопрос, какую из резолюций принимать – жесткую или мягкую. Последняя сохраняла некие возможности для примирения большевиков со Съездом, она и была рекомендована Съезду. Но большевики не собирались ни с кем мириться, продолжая делать упор на уличную активность, а не договариваться с представителями Советов, съехавшимися со всей страны.

Сторонником более жесткой позиции был Церетели, который понимал, что силы хаоса просто так не оставят попытки разрушить любой правовой порядок. На закрытом совещании он говорил: «То, что произошло, является не чем иным как заговором, заговором для низвержения правительства и захвата власти большевиками, которые знают, что другим путем эта власть им никогда не достанется. Заговор был обезврежен в момент, когда мы его раскрыли. Но завтра он может повториться. Говорят, что контрреволюция подняла голову. Это неверно. Контрреволюция не подняла голову, а поникла головой. Контрреволюция может проникнуть к нам только через одну дверь: через большевиков. То, что делают теперь большевики, это – уже не идейная пропаганда, это – заговор. Оружие критики сменяется критикой оружия. Пусть же извинят нас большевики, теперь мы перейдем к другим мерам борьбы. У тех революционеров, которые не умеют достойно держать в своих руках оружие, нужно это оружие отнять. Большевиков надо обезоружить. Нельзя оставить в их руках те слишком большие технические средства, которые они до сих пор имели. Нельзя оставить в их руках пулеметов и оружия».

11 июня Ленин, выступая перед Петроградским комитетом РСДРП(б), высказал целый ряд инсинуаций в отношении Церетели, который был избран главной мишенью. Министр был назван явным контрреволюционером, который хочет разоружить рабочих; «Церетели говорит, что, кроме большевиков, контрреволюционеров нет». Таких слов Церетели не говорил: он говорил лишь, что контрреволюция может проникнуть в Советы только через большевиков. Ленин лгал: «Мы шли на мирную демонстрацию, чтобы оказать максимум давления на решения Съезда, – это наше право, – а нас обвиняют, что мы устроили заговор, чтобы арестовать правительство». Конечно, это была демонстрация вооруженных людей – это зафиксировали многие очевидцы, которые вступали в пререкания с вооруженными большевиками. И конечно, целью большевиков являлся арест правительства, который произошел в другой раз. Ленин заключает свою речь с полной откровенностью: «мирные манифестации, это – дело прошлого». Чем и подтверждает все опасения Церетели.

Ситуация показала, что большевики вовсе не собираются действовать заодно со Съездом, и лишь используют его трибуну. Кроме того, большевики использовали провокацию, подписывая прокламацию со своими призывами от лица тех организаций, которые никаких решений по данному поводу не принимали.

12 июня на Съезде было оглашено предложение президиума провести во всех крупных городах массовую мирную (без оружия) манифестацию с возложением венков жертвам революции и поддержкой скорейшего проведения Учредительного собрания. При этом участие большевиков, несмотря на их деструктивную позицию, не отвергалось – напротив, они приглашались в состав комиссии по подготовке манифестации.

В ответ большевики посылают на трибуну Ногина (94) с целью зачитать своё заявление о событиях 9 и 10 июня. Решение Съезда о запрете большевистской манифестации он назвал «насилием над волей петербургского пролетариата». Съезд обвинен в том, что он не может порвать с контрреволюционерами. Большевики также заявили, что они не станут впредь «налагать на себя такие антидемократические ограничения». Это означало, что любой запрет на мирные или немирные манифестации большевики будут игнорировать.

Ногин разгласил