Грани «русской» революции. Как и кто создавал советскую власть. Тайное и явное - Андрей Николаевич Савельев

как раз дело обстоит наоборот. Вы стремитесь ответить желаниям голодных усталых масс, желаниям вполне естественным, но, поддаваясь этому желанию, вы отступаете от учета всей сложившейся исторической обстановки. Товарищи, вы были социалистами, и теперь вы в значительном большинстве остаетесь ими, вернитесь же на правильный социалистический путь. (Шум. Отдельные возгласы.) Не вернетесь? Ну, ничего не поделать».

В этом предупреждении – зловещий знак будущего, который пока никем не воспринимается всерьез. Все верят, что большевики – просто та часть социалистического движения, о которой можно сказать: в семье не без урода. Их уже презирают, но не гонят. И это – роковая ошибка.

Продолжается полемика между большевиками и Съездом, и новых мыслей всё меньше. От большевиков на трибуну поднимается Зиновьев.

Его речь любопытна примерами извращения лозунга «без аннексий и контрибуций», который признается воюющими державами, предполагающими, что некоторые аннексии вполне справедливы – например, те, которые освобождают какие-то народы.

Вот остроумный пример Зиновьева: «Вы помните, что первый “освободил” Польшу – никто иной как дядюшка бывшего царя Николай Николаевич. Он издал манифест об освобождении польского народа во имя лозунга освобождения маленьких наций. Тогда Вильгельм и его шайка сказали: что же, мы писать не умеем? И издали манифест, что дают Польше ещё гораздо большую свободу. Их лаврам позавидовал престарелый монарх австрийский, ныне уже упокоившийся. Он сказал: а что же, у нас бумаги нет? – и издал манифест, в котором заявил, что даст Польше самую полную свободу. А когда у нас у власти стали г. г. Милюков с Гучковым, они сказали: да ведь и мы писать умеем. И они издали манифест, в котором сказали: а мы дадим Польше самую наибольшую свободу и ещё кое-что сверх того. Все “освобождают” Польшу, а Польша лежит у ног этих державных разбойников».

В противоположность аннексионистских планов империалистов, у большевиков план состоит в том, чтобы раздать все земли – не империалистам, но сепаратистам. А потом уж империалисты решат, что делать с этими сепаратными режимами, отделившими от России возможно большие территории. Статус-кво для большевиков неприемлем. Земли надо отдать, ибо иначе это и будет продолжением аннексий.

Зиновьев предлагал использовать войну для всеобщего наступления социалистов на капитализм – ускорить социалистическую революцию во всём мире, о чём задолго до войны провозгласил Интернационал.

И, действительно, большевики единственные, кто остался верен интернациональной утопии, невзирая на тот ущерб, который она наносит Отечеству. То, что в мирное время было лишь утопией, в военное время стало предательством.

Эсер Малевский [83] продолжил развенчание внешне эффектных выступления Крыленко. И зачитал две резолюции съездов – одной армии и одного фронта (в стенограмме тексты отсутствуют, в архивах не значатся), которые выразили поддержку Временному правительству. У оратора не было сомнений, что во всей армии доминируют именно такие настроения. Он также напомнил, что большевики в связи с несогласием с резолюцией Съезда Советов в поддержку Временного правительства призвали части Петроградского гарнизона выйти на улицу. Фактически замыслы большевиков захватить власть уже вполне определились, и это было ясно отмечено в выступлении.

Выступает фронтовик, критик большевиков, Хараш Яков Александрович[84]. И в очередной раз попытался уговорить большевиков, предполагая, что они чувствительны к уговорам и также стремятся к позитивному результату своей деятельности. Хараш объявил, что в царской армии лишь некоторые группы вели войну сознательно, а теперь понимание необходимости не допустить разгрома России в армии свободного народа «проникло во всю толщу армии». Полагая, что большевики просто смешались с деструктивными элементами, он предложил им отделиться от тех, которые «проповедуют не идею, а играют на самых шкурных интересах, на инстинкте самосохранения, на усталости масс. Они обращаются не к разуму, а к чувству усталости». «Мы требуем полного и беспрекословного подчинения в действиях воле большинства, потому что под маской идейности, под маской желания проводить свои взгляды и идеи проводится в жизнь самый наглый обман».

Относительно дезертирства Хараш сказал, что «в действующей армии, среди тех, кто сидит в окопах, дезертирства не было и нет, и нет человека, который просидел два года в окопах, который 2–3 раза был ранен и который бы убежал с фронта. Убегают с фронта те новички, которые идут с маршевыми ротами, которые в достаточной мере здесь распропагандированы и которые вместо себя присылают списки с перечнем фамилий, но не присылают людей». Из этого следовало, что есть разрыв между мотивированной на войну армией и призывным контингентом, отражающим настроение в народе, что существует противоречие, которое так и не было замечено восторженными романтиками демократии.

Большевистский оратор Яков Ерман (136) страстно обрушился на своих противников, напоминая, как в России в 1914 году социал-демократы клеймили своих идейных соратников в Германии, которые, имея в парламенте 120 голосов, отдали их за военные кредиты. История теперь поставила критиков в то же положение, и они перестали отождествлять союзничество с собственной буржуазией с предательством интернационализма и интересов рабочего класса. Большевикам не нужно никого слушать, и их ораторы продолжают свое дело – повторяют одно и то же, призывая изменить цели войны, о которых уже много раз сказано другими ораторами. Ерман делает то же самое: он только повторяет уже сказанное другими большевиками, не желая учитывать того, что провозглашают их оппоненты.

Добивать налгавшего чтением подложных резолюций Крыленко продолжает Лордкипанидзе (92), который представляет целую армию, зачитывает её резолюцию (также не сохранилась – видимо, после большевистской чистки архивов) и объявляет, что именно таковы настроения во всех армиях Румынского фронта. Он также рассказал о гибкой позиции Крыленко, который на фронтовом съезде на вопрос о том, что он будет делать, если наступление будет объявлено, завил, что выполнит приказ, а на Съезде Советов теперь сказал прямо противоположное. Между двумя этими высказываниями – всего две недели.

Лордкипанидзе привел пример «окопного большевизма», когда некий подпоручик Филиппов выступил от имени отступившего с позиций полка, который, будто бы, в полном составе отказывается вернуться в окопы и не будет воевать. Затем подпоручик провозгласил Никульскую республику, раздал в ней земли крестьянам, а солдатам – винные погреба. В результате выборные от армии окружили пьянствующую часть, направив на неё пулеметы. И арестовали бунтовщика вместе с его собутыльниками.

Важнейший момент в этом и других выступлениях – об общей ответственности за войну, и общей выплате «кровавого налога». Лордкипанидзе в очередной раз напомнил Съезду, что требование армии от тыла – «чтобы всё возможное для усиления боеспособности армии было сделано в ближайшее время». Одна из скрытых причин дальнейших событий – фактическое предательство тылом своей армии. Весь тыл, можно сказать, в самом скором