Ничего личного: Как социальные сети, поисковые системы и спецслужбы используют наши персональные данные - Эндрю Кин

Небритый молодой человек с растрепанной шевелюрой, сидевший рядом со мной, был искренне впечатлен масштабами неудачи Каланика. «Это круто! — шептал он своему другу. — Это реально круто!»

Его друг, такой же небритый молодой человек с растрепанной шевелюрой, казалось, был впечатлен еще больше. «Это эпичный… мать вашу… провал!» — медленно произнес он, делая акцент на каждом слове, отчего оно звучало словно законченное предложение.

Эпичный. Мать вашу. Провал.

Настоящий провал

Тем же вечером на коктейльной вечеринке, организованной в рамках «Провалкона», я наткнулся на Каланика, с которым был знаком вот уже лет двадцать. Тогда, в конце 1990-х, он потерпел неудачу со своим Scour, а я — со своим музыкальным стартапом AudioCafe. У нас были частично общие инвесторы, и мы участвовали в одних и тех же дискуссиях о ценности созидательного разрушения. Он даже выступал с речью на организованном мной в 2000 г. мероприятии, посвященном будущему музыки. Но, по сравнению с его эпичным провалом, мой был жалким по своим масштабам. Я потерял ничтожные несколько миллионов долларов чужих денег. И, стыдно признаться, никто никогда не подавал на меня иск в размере ВВП средней европейской страны.

«Эй, Трэвис, за провал!» — поднимая бокал, крикнул я бумажному миллиардеру, который в своей сверхоживленной манере общения разговаривал сразу с несколькими окружившими его поклонниками.

«Привет, чувак, провал — это успех! — мгновенно отреагировал Каланик, ткнув кулаком в мой бокал. — Кто больше проигрывает, тот и выигрывает».

«Ну, чувак, тогда ты абсолютный победитель», — с натянутой улыбкой ответил я.

Неудивительно, что «Провалкон» проводился в «Кабуки». Ведь это был эксцентричный театр. Здесь, в эксклюзивном отеле Сан-Франциско, собрались одни из самых успешных, влиятельных и богатых людей на планете. И чем же эта элита занималась? Поднимала тосты за провал. Да, Министерство правды, кажется, действительно перебралось в Кремниевую долину. «Провалкон» выстраивает целую медиакампанию вокруг мема «провал». Презентовано еще одно мероприятие под названием «Провалчат» (FailChat), куда предпринимателей приглашают «с готовыми личными историями о борьбе, сомнениях и перепутьях»23. Медиакампания выходит и на международный уровень, «Провалкон» проводится в Германии, Сингапуре, Франции, Норвегии, Бразилии, Индии и — верх абсурда — в разоренной рецессией Испании, где определенно нет недостатка в людях с личными историями о борьбе, сомнениях и перепутьях.

Однако правда, настоящая правда о провале прямо противоположна глянцевой версии, проталкиваемой хитрыми апологетами разрушения из Кремниевой долины. Настоящий провал — это отрасль стоимостью $36 млрд, сократившаяся за десятилетие до $16 млрд из-за того, что либертарианские крутые парни вроде Трэвиса Каланика придумали инструменты, разрушившие ее базовую ценность. Настоящий провал — это $12,5 млрд годового объема продаж, $2,7 млрд годового дохода и более 71 000 рабочих мест, которые, по оценкам, утратила музыкальная индустрия только в Соединенных Штатах из-за таких «инновационных» сервисов, как Napster и Scour24. Настоящий провал — это 55%-ное падение продаж на испанском музыкальном рынке между 2005 и 2010 гг. из-за онлайнового воровства25. Настоящий провал — это такое уничтожение испанских музыкальных талантов, что с 2008 г. в стране, где постоянно возникали международные звезды наподобие Хулио Иглесиаса, не появилось ни одного исполнителя, сумевшего бы продать миллион копий своего альбома в Европе26. Неудивительно, что «Провалкон» приходит в Испанию.

В скором времени «Провалкон» будет повсюду. И хотя забавно высмеивать либертарианских клоунов типа Трэвиса Каланика с их патетическим хвастовством по поводу исков на $250 млрд и их подростковыми фетишами в духе Айн Рэнд, на самом деле тут вовсе не до смеха. За многими сегодняшними гиперэффективными интернет-компаниями, такими как Google, Facebook, Amazon, Airbnb, и Uber, с их игнорированием традиционных рыночных правил, их «бесплатными» бизнес-моделями, их «устранением в качестве посредника» оплачиваемого человеческого труда через замену его на искусственные алгоритмы, их «прозрачными» фабриками больших данных, где все мы, не осознавая того, трудимся, кроется провал. Травмирующий провал. Действительно настоящим провалом, который никто на «Провалконе» и не думал так расценивать, стал сам цифровой переворот.

Вместо того чтобы дать ответ на проблемы современности, Интернет, этот симбиоз человека и компьютера, который, как верил Дж. К. Р. Ликлайдер, «спасет человечество», ведет к деградации большинства аспектов нашей жизни. Вместо достижения большей открытости мы получили устройства, делающие скрытое видимым. Вместо соединенного онлайн со всем миром гражданина — селфи. Вместо деревенского паба — The Battery. Вместо культурного рога изобилия — исчезнувшую «золотую милю винила». Вместо процветающей экономики — разрушающийся деловой центр города Рочестер, штат Нью-Йорк.

Министерство правды снова в деле. В Кремниевой долине все противоположно заявленному статусу. Совместная экономика на деле оказывается эгоистичной; социальные медиа — фактически антисоциальными; «длинный хвост» культурной демократии — длинными россказнями; «бесплатный» контент — ошеломляюще дорогим; а успех Интернета — огромным провалом.

Эпичным. Вашу мать. Провалом.

На коктейльной вечеринке для участников «Провалкона» я снова встретился с двумя лохматыми молодыми людьми, которые сидели рядом со мной во время выступления Каланика. «Ну что, Интернет работает? — спросил я их по поводу межгалактической компьютерной сети, созданной Дж. К. Р. Ликлайдером, Полом Бэраном, Бобом Каном и Винтом Серфом. — И работает явно успешно?»

«Успешно?» — повторил один из них, взглянув на меня так, словно я рухнул с небес на землю, сбитый вертолетом Uber Chopper.

В каком-то смысле, пожалуй, так оно и было. Успех Интернета считается настолько само собой разумеющимся на проповеднических мероприятиях, подобных «Провалкону», что в гуще этой технологической толпы мой вопрос прозвучал так, словно я задал его на санскрите или суахили. В Кремниевой долине ответ знает каждый. Их ответ — это нерегулируемая гиперэффективная платформа для покупателей и продавцов, подобная Airbnb. Их ответ — это распределенная капиталистическая система наподобие той, что выстраивает Трэвис Каланик со своей нерегулируемой сетью такси. Их ответ — это «бережливый стартап» наподобие WhatsApp, где работают всего 55 человек, но при этом он продается за $19 млрд. Их ответ — это фабрики данных, которые превращают всех нас в рекламные щиты. Их ответ — это Интернет.

«Очевидно, что Интернет принес успех всем нам, — продолжал я, обводя рукой окружавшую нас толпу сказочно богатых неудачников. — Но как насчет остальных людей? Улучшает ли он мир вокруг?»

В ответ я услышал пару лживых утверждений, хотя и уступающих по наглости слогану «ПРОВАЛ — ЭТО УСПЕХ», но вполне годящихся для фабрикации Министерством правды. Оба собеседника энергично кивнули головами и подтвердили, что Интернет — это ответ.

«Сеть дает власть народу, — заявил один, широко улыбаясь. — Впервые в истории любой человек может сделать, сказать и купить что угодно».

«Да, это платформа для равенства, — добавил другой. — Сеть обеспечивает каждому равный доступ к сегодняшнему изобилию».

Интернет дает власть народу? Интернет — это платформа для равенства? Ни один из этих лохматых парней ничего не знал ни о «народе», ни о «платформе» за пределами Кремниевой долины. Они были теми самыми двадцатилетними с наличными в руке, для которых предназначен дорогостоящий сервис Uber с черными лимузинами. Оба недавно окончили Стэнфорд. Оба работали в стартапах больших данных с ненасытным аппетитом к сбору чужой персональной информации. Оба были инженерами будущего со все более возрастающим неравенством, где обычных людей ожидает не изобилие, а нехватка экономической, политической и культурной власти.

«Это неправда, — возразил я. — Интернет представляет экономику, в которой победитель получает всё. Он создает двухуровневое общество».

«Где доказательства?» — спросил один из инженеров. Он больше не улыбался.

«Да, хотелось бы взглянуть на ваши данные», — подхватил другой.

«Откройте глаза, — сказал я, показывая на оживленные улицы Сан-Франциско за окном отеля. — Там ваши данные».

Космические корабли инопланетного властелина

За окном отеля в Сан-Франциско будущее уже наступило и, пере­фразируя Уильяма Гибсона, было распределено очень неравномерно. У входа в отель выстроились лимузины Uber, чтобы после вечеринки развезти по городу успешных молодых неудачников Кремниевой долины. Поблизости крутились автомобили конкурирующих сетей — Lyft, Sidecar и парк других аналогичных мобильных стартапов, пытающихся превзойти лидирующий на рынке Uber Трэвиса Каланика стоимостью $18 млрд. Некоторые из тех, кто с трудом зарабатывал на жизнь в качестве сетевых водителей, сами были честолюбивыми предпринимателями и вынашивали в голове идеи собственных стартапов стоимостью в миллиарды долларов27. Поэтому даже в этих нелицензированных такси нельзя было скрыться от попыток продвинуть очередной WhatsApp, Airbnb или Uber, что, к сожалению, представляло собой не более чем приукрашенную форму попрошайничества. Как иронично заметил один наблюдатель по поводу цифровой золотой лихорадки, «в Сан-Франциско полно людей, разгуливающих с 1,2% ничего в карманах»28.